во имя человечества, во имя спасения мира от демонов. А эти создания, пораженные демонической болезнью, эти бродяги, эти безжалостные убийцы, презревшие Договор, нашли себе убежище здесь, в доме своего исконного врага. Конклав, как сказал Валентин, отказался в это вмешиваться. Им нужно было больше доказательств. Нет, члены Конклава прекрасно понимали, что эти оборотни – грязные жестокие преступники. Просто они не хотели разбираться с жалобами из Нижнего мира. Им просто не хватило духу сказать: «Мы знаем, что они виновны, и сами с ними разберемся».
Другими словами, Конклав проявил слабость.
И снова продемонстрировал, что он совершенно бесполезен для дела Сумеречных охотников.
Валентин объяснял своим спутникам: они должны гордиться, что выполняют работу, которую не пожелал выполнять Конклав. Гордиться, что служат людям, пусть даже и сами при этом оказываются на волосок от нарушения Закона. Слыша эти слова, Роберт чувствовал, как в душе его и впрямь начинает распускаться цветок гордости. Пусть остальные ученики Академии веселятся на вечеринках и переживают мелкие школьные драмы. Пусть думают, что взросление – это только учеба, семья и дружеские встречи. Но на самом деле взросление – вот оно, прямо здесь, как Валентин и говорил. Взрослеть – значит бороться с несправедливостью, невзирая на риск. И невзирая на последствия.
Даже в человеческих телах у оборотней очень чуткое обоняние и обостренные инстинкты, так что Сумеречным охотникам приходилось действовать очень осторожно. Они по-пластунски подползали к руинам особняка. Заглядывали в окна. Наблюдали. Ждали. Составляли план действий. Пять оборотней и четверо молодых нефилимов – численный перевес был не на их стороне, так что даже Валентин не хотел вступать в бой в таких условиях. Поэтому они просто терпеливо и осторожно ждали.
Ждали темноты.
Зрелище волков в обличье людей, играющих роль человеческой семьи, приводило их в замешательство. Оборотни действительно вели себя как обычные люди: младший из мужчин вымыл посуду, пока старшие сделали себе по чашке чая; малышка, скрестив ноги, сидела на полу и играла с машинками. Роберту пришлось напомнить себе, что эти преступники посягнули на чужой дом, убивали невиновных и, возможно, помогали тому, кто зарезал отца Валентина.
Однако он все-таки вздохнул с облегчением, когда взошла луна и оборотни начали перекидываться. Прячась в тени вокруг особняка, Лайтвуд и остальные наблюдали, как трое членов стаи покрылись шерстью, отрастили длиннющие клыки и через разбитое окно выпрыгнули в ночь. Они отправились на охоту – бросили остальных, на что Валентин и рассчитывал. Слабое место оборотней – необходимость охотиться. В доме остались только старик и ребенок. Это Моргенштерна устраивало гораздо больше, чем прежний расклад сил.
Борьба оказалась недолгой.
Двое оставшихся в доме оборотней не успели даже перекинуться: к тому моменту, как они заметили опасность, нефилимы уже окружили их. Все закончилось за пару минут. Стивен ударом по голове вырубил старика; ребенок забился в угол – меч Майкла замер в дюйме от кожи девочки.
– Забираем обоих на допрос, – приказал Валентин.
Майкл помотал головой.
– Только не ребенка.
– Они оба преступники, – возразил Моргенштерн. – Каждый член стаи виновен в…
– Но она же совсем ребенок! – Майкл обернулся к своему парабатаю в поисках поддержки. – Скажи ему, Роберт. Мы не потащим маленькую девочку в лес, чтобы отдать ее во власть Конклава.
Он был в чем-то прав… но прав был и Валентин. Так что Роберт предпочел промолчать.
– Мы не будем забирать ребенка, – взгляд Майкла красноречиво свидетельствовал, что при необходимости он может подкрепить свои слова действием.
Стивен с Робертом напряглись. Они ждали взрыва. Валентин не очень-то любил, когда с ним спорили, да и мало кто вообще на это решался. Но сейчас он лишь вздохнул и выдал очаровательную, полную раскаяния улыбку.
– Ну конечно не будем. В самом деле, чего это я? Забираем только старика. Или у кого-то и против этого имеются возражения?
Возражений не было. Старика, все еще не пришедшего в сознание, они взяли с собой. Он был очень худ – сплошная кожа да кости. Взвалив его к себе на плечи, Роберт почти не ощутил тяжести. Ребенка они заперли в чулане; старика оттащили в лес, к лагерю, и привязали к дереву.
В веревку была вплетена серебряная нить, так что когда оборотень очнется, то будет испытывать сильную боль. Если бы они связывали его в форме волка, веревки с серебряной нитью могло бы оказаться недостаточно. Но даже если он сможет перекинуться, веревка его замедлит, а серебряные кинжалы довершат дело.
Валентин скомандовал Майклу со Стивеном:
– Вы патрулируете периметр. На полмили от лагеря. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь из его чумазых дружков отыскал его тут по его вони. Мы с Робертом будем охранять пленника.
Стивен резко кивнул, как всегда, когда Валентин что-нибудь ему приказывал.
– А что будет, когда он очнется? – поинтересовался Майкл.
– Когда оно очнется, мы с Робертом зададим ему кое-какие вопросы о его преступлениях и о преступлениях всей шайки, – ответил Валентин. – А когда получим все необходимые признания, передадим его Конклаву, чтобы ему назначили наказание. Такой вариант тебя устраивает, Майкл?
Впрочем, ответ его, казалось, совершенно не волновал, так что Майкл счел за лучшее промолчать.
Когда они остались одни, Роберт уточнил:
– Значит, теперь мы будем просто ждать?
Валентин улыбнулся.
Когда ему того хотелось, его улыбка могла заставить дрогнуть любое, даже самое заледеневшее сердце.
Но сейчас в улыбке Моргенштерна не было ничего доброжелательного. Она сочилась таким холодом, что Роберт с трудом удержался, чтобы не передернуть плечами.
– Я уже устал ждать, – Валентин вынул из ножен кинжал. Коснувшись лезвия из чистого серебра, ярко вспыхнул лунный луч.
Прежде чем Лайтвуд успел хоть что-то сказать, Валентин прижал кинжал плоской стороной лезвия к голой груди старика. Зашипела, сгорая, плоть, а следом раздался ужасающий вой – от жуткой боли пленник очнулся.
– Я бы не стал этого делать, – спокойно заявил Моргенштерн, когда черты лица старика стали заостряться, превращаясь в очертания волчьего силуэта, а на голой коже начал расти мех. – Да, я собираюсь причинить тебе боль. Но только перекинься в волка – и, клянусь, я тебя сразу же убью.
Трансформация остановилась так же резко, как и началась.
Старик мучительно закашлялся. Спазмы сотрясали его изможденное тело с головы до пальцев на ногах. Он был худым – настолько худым, что казалось, ребра вот-вот проткнут бледную кожу. Глаза ввалились, на усыпанном старческой пигментацией черепе оставалось лишь несколько жалких клочков седых волос. Роберт и не подозревал, что оборотни могут лысеть. В других обстоятельствах он, возможно, нашел бы в этом повод для веселья – но только не сейчас.
И ничего веселого никто бы не услышал в том звуке, который вырвался изо рта оборотня, когда Валентин провел острием кинжала от его ключиц до пупка.
– Валентин, это же просто старик, – нерешительно начал Роберт. – Может, нам…
– Послушай своего друга, – умоляюще прохрипел пленник. – Я тебе в дедушки гожусь.
Валентин наотмашь ударил его по лицу рукояткой кинжала.
– Это вообще не человек. Это чудовище, – проговорил он, обращаясь к Роберту. – И это чудовище делало такое, чего не должно было делать. Разве не так?
Оборотень, похоже, сообразил, что давить на жалость и ссылаться на преклонный возраст бесполезно. Он вытянулся и обнажил острые зубы. Из голоса его, когда старик заговорил, исчезли малейшие нотки мольбы.
– Кто ты такой, Сумеречный охотник, чтобы рассказывать мне, что я должен делать, чего не должен?
– Стало быть, ты признаешься, – нетерпеливо перебил его Роберт. – Признаешься, что нарушил Договор.
Если бы оборотень сейчас просто признался, они могли бы наконец покончить со всем этим, передать пленника Конклаву и вернуться домой.
– Я никогда ни о чем не договариваюсь с убийцами и слабаками, – старик сплюнул.
– К счастью, мне и не нужно ни о чем с тобой договариваться, – отозвался Валентин. – Мне нужна лишь информация. Расскажешь то, что нам нужно, – и мы тебя отпустим.
Нет, они же решили все сделать иначе! Но Роберт благоразумно помалкивал.
– Два месяца назад на западном краю этого леса стая оборотней убила Сумеречного охотника. Где мне найти этих оборотней?
– И откуда же мне, интересно, об этом знать?
На лицо Валентина вернулась ледяная улыбка.
– Тебе лучше самостоятельно найти ответ на этот вопрос. Потому что иначе ты будешь для меня бесполезен.
– Что ж. Если хорошо подумать, то… да, наверное, я что-то такое слышал о том мертвом нефилиме, о котором ты спрашиваешь. – Из его горла вырвался лай, больше всего похожий на смех. – Хотел бы я быть там, чтобы увидеть, как он умирает. Почувствовать вкус его сладкой плоти. Знаете, что придает мясу такой удивительный вкус? Страх. Лучше всего вкус, когда они сначала плачут, – тогда получается сладость, но чуть-чуть соленая. Слышал, что этот ваш Сумеречный охотник рыдал, как девчонка. Трус, что тут еще скажешь.
– Роберт, открой-ка ему рот пошире.
Голос даже не дрогнул, но Лайтвуд знал, что сейчас Моргенштерн кипит от ярости.
– Может, нам на секунду…
– Открой ему рот.
Схватив старика за челюсти, Роберт развел их, заставляя пленника открыть рот.
Валентин прижал кинжал к языку вервольфа и держал так, пока вопль оборотня не превратился в скулеж, пока не вздулись его тощие мускулы, а из кожи не полез мех. Язык старика покрылся пузырями, а миг спустя, когда полностью перекинувшийся оборотень рванул веревку, привязывающую его к дереву, Валентин его отрезал. Изо рта хлынула кровь, но Валентин не остановился: он резко взмахнул кинжалом, рассекая тело волка пополам. Оборотень рухнул на землю; из глубокой раны на животе полезли кишки.