Девушка, явно нервничая, подошла к ним. Саймон невольно задумался, как такая малышка попала в Академию, – и смутился собственным мыслям. Он знал, как опасно судить по первому впечатлению. Особенно учитывая, каким два года был он сам – таким тощим, что ему подходила только девчоночья форма.
«Ты думаешь как Сумеречный охотник», – упрекнул себя Саймон.
Забавно: эти слова прозвучали как что-то не очень хорошее.
– Он сказал передать это вам, – прошептала гостья, сунула Марисоль в руку свернутую бумажку и быстро пошла обратно. Похоже, Марисоль успела стать кумиром юных простецов.
– Кто сказал-то? – встрепенулась она, но девушки уже и след простыл. Марисоль пожала плечами и развернула записку. Прочла – и совершенно изменилась в лице.
– Что там? – заинтересовался Саймон.
Марисоль покачала головой.
Джон взял ее за руку. Саймон подумал, что она сейчас ударит Картрайта по руке, но вместо этого девушка только крепко ее сжала.
– Это от Сунила, – злым напряженным голосом произнесла Марисоль. Передала записку Саймону. – Видимо, следует понимать это так, что он «просчитал возможности».
«Я не могу этого сделать, – гласила записка. – Знаю, что это решение, скорее всего, превращает меня в труса, но я не могу отпить из Кубка. Я не хочу умереть. Прости. Попрощайся со всеми за меня, ладно? И удачи тебе».
Записка шла по кругу, из рук в руки, словно каждому нужно было непременно увидеть эти слова, прежде чем окончательно в них поверить. Значит, Сунил удрал.
– Мы не можем его винить, – подытожила Беатрис. – Каждый должен сделать выбор сам.
– Я могу, – нахмурилась Марисоль. – Из-за него мы все теперь смотримся по-уродски.
Саймону показалось, что злится она вовсе не поэтому – или не только поэтому. Он сам, впрочем, тоже злился – но не из-за трусости Сунила и не из-за его предательства. Саймон злился потому, что он так старался не думать о том, что могло случиться, о том, что он, возможно, упускает свой последний шанс уйти, – а Сунил своим поступком перечеркнул все эти попытки.
Он поднялся.
– Мне надо подышать свежим воздухом.
– Компания нужна? – поинтересовался Джордж.
Саймон помотал головой, зная, что отказ не обидит Лавлейса. Еще и поэтому они были такими хорошими соседями – каждый знал, когда другому нужно побыть в одиночестве.
– Увидимся утром, ребята, – попрощался Саймон.
Жюли с Беатрис улыбнулись и помахали на прощание – мол, «спокойной ночи», – и даже Джон изобразил что-то вроде кривого салюта. Одна только Марисоль не подняла головы. Наверное, боится, что он тоже сбежит, предположил Саймон.
Он хотел было уверить ее, что на это у него нет никаких шансов. Хотел поклясться, что утром предстанет вместе со всеми в Зале Совета и будет готов приложиться к Кубку. Но клятва для Сумеречного охотника – дело серьезное. Не стоит обещать, если не уверен на двести процентов.
Поэтому Саймон просто пожелал всем спокойной ночи и оставил друзей одних.
Интересно, думал Саймон, говорил ли кто-нибудь за всю человеческую историю «Мне надо подышать свежим воздухом», имея в виду именно это? Наверняка это всегда означало «Мне нужно побыть одному». Что Саймон и сделал. Проблема заключалась в том, что ни одно из возможных мест уединения сейчас не подходило – так что, раз уж идеи получше не нашлось, он решил пойти к себе в комнату. По крайней мере, там он точно будет один.
А именно это ему сейчас и было нужно.
Но, оказавшись в комнате, Саймон увидел, что на его кровати сидит девушка – маленькая и рыжеволосая. Лицо ее засветилось от счастья, когда она его увидела.
Из всех странностей, случившихся с Саймоном за последние пару лет, самой странной была вот эта. Не то, что его подстерегла в собственной спальне красивая девушка, а то, что ему это не показалось странным. Ничуть.
– Клэри, – выдохнул он, крепко сжимая ее в объятиях. Больше ничего не требовалось говорить – потому что речь шла о лучшем друге. Клэри точно знала, когда Саймону больше всего на свете нужно ее увидеть и как он сейчас рад и счастлив. Слова для этого совершенно не требовались.
Клэри таинственно улыбнулась. Стило ее скользнуло в карман. Созданный девушкой портал еще посверкивал среди древней каменной кладки стены – и был сейчас самым ярким предметом в этой мрачной комнате.
– Удивлен?
– А ты, видимо, хотела в последний раз взглянуть на меня перед тем, как я прокачаюсь и стану борцом с демонами, да?
– Саймон, ты ведь знаешь, что Восхождение не похоже на укус радиоактивного паука или что-то такое?
– Ты хочешь сказать, что я не смогу запрыгивать на небоскребы одним движением? И у меня не будет личного бэтмобиля? Тогда верните деньги.
– Я серьезно, Саймон…
– Я тоже серьезно, Клэри. Я знаю, что значит Восхождение.
Слова мертвыми глыбами падали между ними, и, как всегда, Клэри услышала среди них то, чего Саймон не говорил. Все происходящее слишком грандиозно, чтобы о нем можно было разговаривать всерьез. Только и оставалось, что шутить, по крайней мере в данный момент.
– Кроме того, Льюис, ты и так уже неплохо прокачался. – Она ткнула пальчиком в его бицепс, выпирающий из-под футболки. – Еще чуть-чуть, и придется покупать новую одежду.
– Никогда! – вознегодовал он, разглаживая футболку. В мягком хлопке зияло тринадцать дырок, а слова на груди – «Играю в ролевках самого себя» – стерлись и были почти нечитаемы. – А ты… м-м… ты случаем не захватила с собой Изабель?
Саймон постарался, чтобы в его голосе Клэри не расслышала надежды.
Сейчас уже с трудом верилось, что два года назад он отправился в Академию именно затем, чтобы сбежать от Клэри и Изабель, от взгляда, которым они на него смотрели. Девчонки глядели на него как на человека, которого они любят больше всех на свете, – и который утопил в ванне их любимого щенка. Но любили они не его, а другую версию Саймона Льюиса – ту, о которой он больше не помнил и которая тоже любила Клэри и Изабель. Сомнений в этом у него не было, но почувствовать это по-настоящему он не мог. Тогда для Саймона эти девушки были незнакомками. Невероятно красивыми незнакомками, которые хотят, чтобы он был тем, кем он быть не мог.
Словно Саймон оказался в чьей-то чужой жизни. Он не знал, вернутся ли воспоминания, – но так или иначе, несмотря на всё, умудрился найти обратную тропинку и к Клэри, и к Изабель. Теперь у него был лучший друг – даже не друг, а настоящая вторая половинка его самого, которая однажды станет его парабатаем. И теперь у него была Изабель Лайтвуд – истинное чудо в земном обличье. Она говорила «Я люблю тебя» при каждой их встрече и, что уж совсем непостижимо, кажется, знала, что говорит.
– Она хотела прийти, – ответила Клэри, – но пришлось разбираться с фейским жульничеством в Чайнатауне. Что-то насчет супа с клецками и парня с козлиной головой. Я не стала ее особо расспрашивать и… – Она улыбнулась Саймону. – По-моему, когда я сказала «суп с клецками», ты перестал следить за мыслью!
Живот Саймона так выразительно и громко заурчал, что ответа не потребовалось.
– Тогда, наверное, захватим тебе что-нибудь по дороге, – сказала Клэри. – Хотя бы пару кусков пиццы и латте.
– Не играй со мной, Фрей. – В последние дни Саймон сильно раздражался от одного только упоминания о пицце. Он подозревал, что однажды желудок просто устроит забастовку в знак протеста. – По дороге куда?
– А-а, я забыла объяснить. Именно поэтому я и здесь, Саймон. – Клэри взяла его за руку. – Я пришла отвести тебя домой.
Саймон стоял на тротуаре и не сводил взгляда с материнского дома – здания из красновато-коричневого песчаника. Желудок его переворачивался. После путешествия через портал Саймону всегда казалось, что его вот-вот вырвет, но на сей раз обвинять в этом межпространственную магию было бы глупо. По крайней мере, вина лежала не только на ней.
– Уверена, что это хорошая идея? – спросил Саймон. – Уже поздно.
– Одиннадцать вечера, Саймон, – отозвалась Клэри. – Ты же в курсе, что она еще не спит. И даже если бы спала, то, знаешь ли…
– В курсе.
Да, мама хотела бы с ним увидеться. Как и сестра – которая, если верить Клэри, осталась дома на выходные. Видимо, потому, что кое-кто рыжеволосый, действуя исключительно из лучших побуждений и зная номер ее телефона, рассказал сестре, что Саймон заглянет домой.
Он на мгновение прислонился к Клэри. Девушка, хоть совсем хрупкая, выдержала его вес.
– Не знаю, как это сделать, – сказал Саймон. – Не знаю, как сказать им «прощайте».
Мама думала, что ее сын учится в военной школе. Он чувствовал себя виноватым оттого, что ему приходится ей лгать, но другого выбора не было: Саймон слишком хорошо знал, что бывает, если рискнуть и рассказать маме слишком много правды. Но дело не только в этом. Дело в том, что Закон Сумеречных охотников запрещает говорить ей о Восхождении, о его новой жизни. Закон исключает любые свидания с нею после того, как Саймон станет Сумеречным охотником. И хотя в Законе ничего не говорилось о том, что нельзя прийти в Бруклин и попрощаться с мамой навсегда, тем не менее, Закон запрещал объяснять ей, почему Саймон это делает.
Dura lex, sed lex.
Закон суров, но это Закон.
Хреновый у вас Закон, подумал Саймон.
– Хочешь, чтобы я пошла с тобой? – спросила Клэри.
Да, он хотел – и даже сильнее, чем когда-либо, – но что-то подсказывало ему: это один из тех поступков, который ему придется совершить самостоятельно.
Так что Саймон просто покачал головой.
– Нет, но все равно спасибо. Спасибо, что привела меня сюда, спасибо, что поняла, что мне это нужно, спасибо за… в общем, за всё.
– Саймон…
Клэри, казалось, колеблется. А Клэри никогда не колебалась.
– В чем дело?
Она вздохнула.
– Все, что с тобой случилось, Саймон, все это… – она запнулась, помолчала.
За время тишины Саймон успел мысленно охватить, что именно входило в это «всё»: превращение в крысу, потом в вампира; знакомство с Изабель; многократное – по крайней мере, так ему сказали – спасение мира; сидение в тюрьме и все изощренные пытки, какие только могли прийти в голову сверхъестественному существу; убийство демонов; общение с ангелом; потеря памяти; а теперь вот – ожидание на пороге своего родного дома, который он готовился оставить навсегда.