— Прощальный подарок этому миру?
— Можно и так сказать, — я собираю карты и касаюсь бархатной кожи на тонкой руке Ланы. — Но мы уйдём не сейчас. Сначала поможем восточникам, а они — нам. Ведь переход будет трудным.
— Мир без магии… — задумчиво произносит Лана. — Даже страшно такое представить, а тебе?
— Я сделаю всё, чтобы она не угасла…
Образ Ланы вдруг размазался, стал отдаляться, и в уши настойчиво влился звук будильника.
Я открыл глаза лёжа на кровати. Несколько минут вспоминал себя.
Надо же, прямо в реал из Акаши. Интересно, что у них там за замут? Я обманул короля и затеял войну? Но, кажется, за правое дело. Ну и воплощения у меня! Одно лучше другого. И всё какие-то придворные: вспомнить алхимика, жреца. Или неорганы подборку просто сделали? Может, хорошо, что проснулся, а то увидел бы какую-нибудь хрень вроде сожженного города, убитого короля. Или, того хуже, погибающую Лану. Кто знает, чем там кончилась та война?
Я встал и раздвинул плотные шторы, впуская в комнату свет нового дня. Хорошо, что мы не помним своих воплощений, в каждом из них найдётся куча поводов для сожаления, а то и отчаяния. А конец? Смерть разве может быть приятной? Даже дряхлая старость в окружении внуков так себе вариант. А если уж был убит, как-нибудь мерзко отравлен, казнён, например, за измену королю — так вообще шляпа. Я взглянул на серую полоску неба над горизонтом, тянущиеся вверх многоэтажки и стал собираться. Времени на философствования не оставалось.
В метро я снова пялился на людей, стоявших на эскалаторе, и снова вокруг них начинало проявляться свечение. В вагоне достал телефон и набил в поисковике «карты Таро». Но картинки так и остались просто картинками, в голове не обнаружилось никаких новых знаний по их значениям и раскладам. Толку от воплощения придворного предсказателя оказалось мало. А я-то надеялся, что смогу увидеть, как работает мандала, может, как-то контролировать процесс. А умел ли этот интриган выкладывать мандалы? Большой вопрос.
На работу несколько раз звонила Катька, то уточнить, где мы встречаемся, то во сколько, то присылала фото платьев с просьбой помочь с выбором. Я показал фото отцу.
— Ох, а что она с волосами сделала? — ужаснулся он.
— Не нравится? — я пожал плечами. — Мне тоже не нравится.
— Совсем не её тип, — пробормотал отец. — Ну тогда вот это, оно тоже светлое.
Он выбрал фото, а я отослал его Катьке.
— Ты сам-то чего выбрал? — спросил отец.
— Да один из рабочих костюмов надену, и ладно, — ответил я. — Они же дорогие и чёрные. Что ещё надо?
— И правильно, — отец чуть улыбнулся. — Мужчину красят дела, а не тряпки. Оставим это женщинам.
Он, наверное, хотел продолжить, что-то ввернуть про Светочку, но вздохнул и осёкся, закончив фразу. Мы перешли на обсуждение рабочих моментов.
В эту ночь я решил, что вряд ли набрал энергии на ещё один визит в Акаши, и «заказал» внутреннее сновидение. Тем более что после автошколы пришёл поздно и завалился спать заполночь.
Но в этот раз тоже словил кошмар. Я сидел за столом, тем самым, из сна про предсказателя, и раскладывал мандалу. Колода наполняла руку невероятной тяжестью, вытаскивать карты оттуда приходилось словно из липкого киселя. Это давалось большим трудом, но я всё равно вытягивал одну за одной. И каждая карта, ложась на стол, рушила что-то в реальном мире. Вот сукна касается башня, 16-й аркан, — и складываются словно карточные домики многоэтажные небоскрёбы. Восьмёрка мечей — и какая-то женщина мечется, бежит по лабиринту выстроенных мною вероятностей. Туз чаш — и вода поднимается, затапливает город. Я видел мир, наложенный на узор мандалы, и видел, как его разобранные фрагменты тасуются между собой. Но я плохо играл в творца. Вероятности не складывались, поезда сталкивались между собой, рушились города, люди безуспешно пытались выбраться из построенных мной лабиринтов. Я в сердцах закричал и смёл карты со стола. Задел канделябр и он, упав на зелёное сукно, мгновенно поджег его. Пламя было таким высоким и таким ярким, что я сразу понял: это конец. Убежать не успею, сгорит всё, и дворец, и карты, и я.
— Это расплата за то, что ты сжёг мою страну в огне войны! — из пламени вышел Карл и швырнул мне в лицо пригоршню монет. Они были раскалёнными, горячие брызги металла впились в кожу, обжигая болью.
Я закричал и проснулся.
Твою ж мать!
Над ухом настойчиво трезвонил будильник. Я заткнул его и кинул телефон на кровать. Потом передумал, схватил и набрал Лее.
— Андрей? Что-то случилось? — голос был не сонный, но удивлённый.
— Слушай, а как наша мандала влияет на других людей? И вообще на события в этом мире? — спросил я. — Не может так быть, что я получу что-то, а кому-то не достанется? Что кто-то вообще умрёт из-за цепочки событий, которую мы изменили? Или что мы вообще нарушим ход судьбы или как её там, и случится катаклизм?
Я выпалил всё это на эмоциях ещё свежего сна и, уже произнося последнюю фразу, осознал, как нелепо всё это звучит.
— Андрей, у тебя обострение ЧСВ, что ли? — поинтересовалась Лея. В её голосе явно проскальзывали смешинки. — Кругом тысячи и тысячи людей, которые своими желаниями и действиями меняют ход событий ежедневно. А мы даже не меняем, а перемещаем тебя в ту ветку вероятностей, где желаемое реально. И не просим мирового господства, такого, чтобы весь мир сошёл с рельс. Хотя, я уверена, где-то и такой вариант событий может существовать. Но такие резкие перемещения требуют огромных затрат энергии, а они нам не под силу. Встретишь ты этого некроманта или нет — мир не перевернётся с ног на голову.
— А что случится с той старой веткой вероятности? — спросил я, вставая.
— Продолжит существовать как ни в чём не бывало, — ответила Лея.
— Без меня? — я прошёл на кухню и достал из шкафа банку с кофе.
— Как бы тебе сказать, — Лея замялась. — Не совсем. Ты просто будешь воспринимать другую ветку. Представь, что ты — точка сборки, огонёк лазерной указки, перемещающийся по ковру судьбы.
— Не понимаю, — признался я.
— Да я тоже, — весело отозвалась девушка. — Но это как-то так устроено. Мы путешествуем по плетению всю жизнь, иногда события из прошлого меняются в наших воспоминаниях, но мы не особо замечаем это. Много наших аватаров идут по веткам параллельно или работает только подсвеченная ветка для нас — сложный вопрос. Не для человеческого ума. Я склоняюсь к первому, хотя это и самый мозголомный вариант.
— Да уж, Денис бы, и тот загрузился, — ответил я, заправляя кофеварку.
— Сам спросил, — засмеялась девушка. — А что случилось?
— Дурной сон, — признался я. — Я был тарологом и разрушил мир мандалой.
— Бывает, — протянула Лея. — Не беспокойся, ты не настолько крут. А теперь я, пожалуй, останусь в ветке событий, где успеваю на поезд. Давай, если что, пиши!
— Пока, спасибо за интересный рассказ! — отозвался я и сам поспешил собраться.
На улице в лицо ударил свежий ветер, и кошмар этой ночи уже совсем не казался страшным. И что на меня нашло? Как маленький ребёнок! Или, может быть, это тоже действие мандалы? Сегодня ведь ещё этот дурацкий благотворительный ужин — уж точно отголосок нашего с Леей шаманства. Надо держать ухо востро.
Глава 31
Я отказался выехать на благотворительный ужин пораньше на машине вместе с отцом. Нужно было встретить Катьку на Китай-городе и уже оттуда вместе направиться к банкетному залу. Наверное, будем единственными, кто приедет на метро.
Катька пришла заранее и ждала меня в центре зала в том самом платье, что выбрал отец. В реальности оно и вправду неплохо на ней сидело и казалось невзрачным только на фото. Телесного цвета верх покрывала тёмная вышивка, и выглядело, будто Катька надела уж очень откровенный корсет, который плотно обхватывал фигуру, а юбка в серый поблескивающий горошек оказалась лёгкой и постоянно колыхалась на ветру, открывая стройные ноги.
Я же надел один из своих обычных костюмов, в которых хожу на работу. Не знаю, модные ли они, но точно дорогие.
— Отличное платье, тебе идёт, — похвалил я.
— Спасибо, оно сдержанное, но с изюминкой из-за фатиновой юбки и верха с вышивкой. Это из наших остатков, одна из популярных моделей этого года, — вздохнула Катька. — Дрю, у меня для тебя кое-что есть. Модный штрих.
Она достала из сумочки галстук. Чёрный с каким-то синим узором. Если быть точнее — с затейливым пересечением полосок синего всяких разных оттенков.
— Тебе очень подошёл бы — под глаза. А то серый здесь как-то не особо смотрится.
Я посмотрел на галстук. В принципе, ничего. Может, она даже права.
— Хорошо, я это надену, но только с одним условием!
Катька испуганно хлопнула глазами. И чего это она стала такая шуганая?
— Ты больше не будешь назвать меня «Дрю», никогда.
— А… что? — Катька замялась. — А почему?
— Да потому что не нравится мне. Сто раз тебе говорил: Дрю и Андрюша — не люблю!
— Правда? — Катька, казалось, совершенно искренне удивилась. — А я думала, это только для других. А для нас с тобой можно, как отдельный вариант имени для близких. Ну, раз мы теперь не близкие люди — то да.
Вид у неё был такой, что сейчас заплачет.
— Мне просто не нравится ни от кого это слышать. Какие-то три буквы, недоимя. Есть вполне отличный вариант: Андрей, — прояснил ситуацию я. — А неблизкие зовут теперь меня по имени-отчеству, Андрей Евгеньевич. От тебя я этого не прошу.
— Хорошо, Дрю… — Катька спохватилась и закрыла рот рукой, — то есть Андрей!
— Так-то лучше, — я протянул руку за галстуком.
Мы подошли к аркам Гостиного двора, и я заметил вывеску фонда и охрану. Конечно, мне пришлось предъявить пригласительные. Отец загнул, не мог меня каждый охранник знать в лицо. Я отдал Катьке её конвертик, и она с удовольствием погладила чёрную глянцевую бумагу. Или с надеждой.
Признаться, я ни разу не был в Гостином дворе и удивился, что отец, вместо того чтобы арендовать что-то поскромнее, но целиком, выбрал треть зала здесь, поделив его с посторонними мероприятиями. Несолидно как-то. Часть зала была отгорожена чёрной ширмой, и за ней шли какие-то приготовления, ещё треть также была закрыта, там люди в униформе катали вешалки со шмотьём. На отцовской трети стояли столики и прогуливалось довольно много народу. Столики пока пустовали, и народ собирался в кучки и о чём-то болтал. Честно, мне стало не по себе от одного вида этих надутых разряженных индюков. Они все блестели украшениями, шикарными вычурными нарядами, но создавали впечатление мишуры. Пустышек. Всё казалось фальшивым и наигранным. Может, потому что за очками в шикарных оправах прятались скучающие взгляды? Или портили дело тени под глазами и утомлённые выражения лиц, а-ля «как же мне осточертела эта жизнь», причём поверх всего этого была наклеена белоснежная вежливая улыбка? Я вспомнил, как Данилыч однажды очень точно высказался: когда не хватает блеска в глазах, люди заменяют его блеском побрякушек. Не важно, что это: дешевая бижутерия или бриллианты. Суть одна. Я попробовал посмотреть ауры, пока мы спускались вниз, но свечение так и не появилось. Возможно, его затмил блеск побрякушек.