проигнорировав Небожителя, Пирамидонов занялся Телохранителем. Оказал ему помощь на высшем уровне, да вдобавок прочел лекцию о том, что взрослому и крепкому мужчине с военным опытом следует бороться за справедливость в первых рядах, а не бюрократических буржуев от народного гнева защищать. Небожителя Пирамидонов «обслужил» кое-как и затем перевел обоих в другой стационар, по назначению.
Неизвестно, что больше обидело Небожителя — демонстративное предпочтение ему Телохранителя или же содержание агитационной лекции, которую Пирамидонов читал громко и с выражением своим густым «левитановским» голосом. Но через два дня Пирамидонова вызвал главный врач и посоветовал экстренно увольняться и уматывать из Москвы-матушки не ближе чем на сто первый километр. Иначе будет плохо, даже очень.
Пирамидонов внял совету и исчез. С концами. Мы часто вспоминали его и гадали: где он сейчас? Я как-то раз, обуреваемый ностальгией, даже у Гугла о нем спросил. Гугл мне ничего не ответил. На почте я иногда спрашивал семикопеечные марки. Мне отвечали, что таких давно уже не выпускают.
Весной этого года жажда новизны занесла меня в один губернский город, в котором я уже до этого бывал не раз. После прогулки по городу я зашел перекусить в первое попавшееся заведение общепита, из которого до меня донеслись приятные ароматы (до того все больше неприятные доносились). Бармен, он же официант, показался мне смутно знакомым. «Неужели я здесь уже был в прошлый приезд?» — задумался я в ожидании заказа. Озарение пришло в тот момент, когда бармен-официант поставил передо мной тарелку с солянкой. Дело в том, что на одной из рук у Пирамидонова не хватало фаланги пальца — последствие юношеского увлечения химией взрывчатых веществ.
— Пирамидонов?! — воскликнул я, не веря своим глазам. — Неужели?!
— А я тебя сразу узнал, — как ни в чем не бывало сказал Пирамидонов, — как только ты вошел. Но решил не лезть сразу с расспросами. Пускай человек поест сначала.
Мы взаимно поудивлялись друг другу. Я тому, что анархокоммунист Пирамидонов стал владельцем кафе, а Пирамидонов тому, что меня судьба завела на кафедру.
— Но как же ты с твоими взглядами стал буржуем? — поразился я. — Эксплуататором трудящихся масс?
— Это ничего, это можно, — ответил Пирамидонов. — Я же не на буржуев работаю, а на себя. И никого не эксплуатирую, просто мне жена с дочкой помогают. Семейный подряд.
Из копилки мудрости
Пациенты обожают делиться мудростью с врачами. В порядке, так сказать, обмена опытом…
— Выгоднее всего ремонтировать школы, — поведал мне один прораб. — В смысле репутации. Что бы ни случилось, все скажут «дети сломали», а не «рабочие накосячили».
Крестный эскулап
В лихие девяностые был среди моих знакомых врач ОПГ (организованной преступной группировки, если кто не в курсе, что означает это сокращение). Какой именно, не так уж и важно, но пытливым и вдумчивым могу шепнуть слово «шайба». А дальше уж сами, сами и без уточнений…
Врач ОПГ — это тема, до сих пор не охваченная многострадальной (в смысле количества нив, на которых идет страда) околомедицинской художественной литературой. Только о врачах мафии, Крестных Эскулапах, да о медицинских статистиках никто еще, насколько я знаю, не писал.
Вообще-то, он был реаниматологом, который по бедности промышлял выведением из запоев на дому. Приехал к одному братку, вывел, познакомился, потом приехал к другому… Так и устроился на работу. Надо сказать, что работа у него была не пыльной. Запои, уретриты, несложная амбулаторная хирургия (сложные операции делались в стационарах другими врачами)… А платили по-царски, очень даже хорошо.
Как-то раз я неожиданно столкнулся с Крестным Эскулапом в одной из московских больниц. Привез инфаркт в реанимацию, а тут он навстречу выходит, в белом халате.
Я, естественно, спросил: что так? Приготовился услышать душераздирающую историю о романе с дочерью босса или еще что-то в этом роде. Кто ж в здравом уме от такой яхонтовой синекуры откажется без особых причин?
— Да ну их деньги эти! — сказал Крестный Эскулап. — Деньги еще не главное в жизни. Я к уважению привык, а у них принято на «ты», по имени и «давай-пошевеливайся». Не хочу так! Не могу!
— Отпустили-то легко? — Из книжек я знал, что в мафию вход копейка, а выход — сто рублей плюс белые тапочки.
— Без проблем, — ответил Крестный Эскулап. — Даже сам удивился. Сказал, что мне практика нужна, а то квалификацию теряю, и ушел спокойно.
Уважайте врачей. Им это реально нужно.
Еще из копилки мудрости
— Умный студент пойдет не в хирурги или гинекологи, а в терапевты, — говорил на лекциях один профессор-терапевт (слишком известный для того, чтобы оглашать его фамилию). — Терапевт может преспокойно работать до самых преклонных лет, а вот в хирургии возраст становится серьезной помехой. Руки начинают дрожать, ноги болят от долгого простаивания за столом и так далее. Выгоднее работать не руками, а головой.
— Но ведь и голова в преклонном возрасте соображает хуже, — возражали студенты. — Церебральный атеросклероз и все такое.
— Ах, оставьте! — пренебрежительно махал рукой профессор. — Когда руки дрожат, это всем сразу бросается в глаза, а что там с головой происходит, никому не видно.
Эринии сильнее Гиппократа
В одной московской поликлинике (центральной, между прочим, где в очередях каждый третий был народный артист или заслуженный деятель иных искусств) работал врачом ультразвуковой диагностики доктор Овечкин.
Доктор Овечкин был типичным «литературным» врачом — добродушным, приятным в общении, склонным к полноте и отчасти слабохарактерным. Или он просто слишком вежливым был (и остается), настолько, что стеснялся на своем настаивать, считал, что лучше уступить.
Ездили на нем все кому не лень. «Ой, Сан Саныч, миленький, а нельзя ли срочно бабушку «глянуть»…» Он и глядел, добрая душа, целыми днями в поликлинике просиживал вместо положенных шести часов. «Я вам этого времени оплатить не в состоянии! — кричала на совещаниях главврач. — Нельзя столько перерабатывать!» «Да я не ради оплаты, — отвечал Овечкин. — Люди просят, коллеги. Как я могу им отказать?»
У доктора Овечкина была жена Маша, которую он очень любил. Чтобы понять глубину этой любви, достаточно было послушать, как он с ней разговаривал по телефону. Дело было в середине девяностых, когда скромный врач ультразвуковой диагностики не мог обладать мобильным телефоном. Поэтому Овечкин звонил жене из регистратуры. Раз по десять в день. «Машенька, милая, я так по тебе соскучился…» И так далее, в романтическом духе. Медики в большинстве своем люди циничные, склонные к издевкам и глумлению, но над Овечкиным никто не глумился. Язык не поворачивался глумиться. Такая это была любовь.
Ключевое слово «была». Увы, все проходит…
В один ужасный день Маша объявила Овечкину, что она давно любит другого мужчину («Настоящего, а не такого пентюха, как ты») и намерена строить с ним новую, безусловно счастливую, жизнь. Овечкин сильно расстроился и даже попробовал уйти в запой с горя, но у него не получилось. Опыта не хватило. Пришлось лечить горе работой.
Прошло полгода. Свободные от обязательств сотрудницы поликлиники пытались помочь Овечкину справиться с горем, но он после такого потрясения ни с кем на сближение не шел. Похудел, осунулся, перестал регулярно бриться, мог две недели в одном и том же халате проработать. Но работал так же качественно, как и раньше, и по-прежнему никому не отказывал «глянуть бабушку в срочном порядке». Хороших людей горе не ожесточает.
И вот однажды на исследование органов брюшной полости к Овечкину пришел новый муж его бывшей жены. Они все жили в районе обслуживания поликлиники, и Овечкин часто встречал на улице бывшую жену с ее новым мужем.
Машу потянуло на противоположное. Новый муж был плечист и брутален. Тренер по плаванию, мастер спорта и чего-то там призер. Во время случайных встреч он отпускал в адрес Овечкина различные колкости, явно желая спровоцировать «пентюха» на драку. А может, просто хотел доказать таким образом Маше свою мужественность и превосходство над ее бывшим мужем.
Во время случайных встреч новый муж Маши отпускал в адрес Овечкина различные колкости, но тем не менее приперся к нему на прием? А что тут такого необычного и удивительного? Ровным счетом ничего! Доктор клятву самому Гиппократу давал и вообще он гуманист и всем по жизни обязан. Кто из врачей не сталкивался с подобным отношением? Каждый и не раз! Нажалуется пациент на врача главному врачу или в Департамент здравоохранения, а после, как ни в чем не бывало, является к нему на прием… А что? А ничего!
Овечкин внимательно исследовал органы брюшной полости своего счастливого соперника и написал заключение: опухоль головки поджелудочной железы с метастазами в печень. Он оказался настолько человечным, что пригласил в кабинет Машу, скромно ожидавшую своего нового мужа в коридоре, ознакомил с заключением и ее, и сказал, что, несмотря ни на что, продолжает оставаться ее другом. Понимай так: «Он помрет, а я останусь, и мы сможем попробовать снова». Маша прослезилась. Тренер и призер как-то весь сразу сдулся, стал меньше и в росте, и в объеме. Ясное дело, такой диагноз.
Но по результатам одного-единственного исследования диагнозы, да еще и такие серьезные, выставлять не принято. Нового мужа Маши направили в городской онкодиспансер на Бауманской, где его обследовали повторно и никакой опухоли не нашли. Радость радостью, но под дамокловым мечом скорой кончины он проходил около недели. А первые дни, если кто не знает (и слава богу, что не знает!), они наиболее «переживательные», самые тяжелые. Наибольшее количество суицидов приходится именно на них.
Мнимый больной истерил в кабинете главного врача так, что послушать на четвертый этаж сбежалась вся поликлиника. Жалобы ушли не только в Департамент здравоохранения, но и в министерство. Овечкин стоял на своем, как двадцать восемь панфиловцев: обычная врачебная ошибка и ничего более. Какой злой умысел? О чем вы?