В дискотеке по причине относительно раннего времени - всего-то полночь - было пустовато, но уже стекался народ. Заведение располагалось на берегу моря, во внутреннем дворике пахло береговой гнилью, внутри кучковались латиносы. Не танцевал никто - большая часть гостей сидела по углам и о чем-то спорила. Енисей подвела меня к стойке.
– Знаешь,- сказала она,- я бы выпила «Бейлиса», пожалуй…
Дело Бейлиса, подумал я. Шестнадцать баксов порция. Видит Бог, не собирался ничего с тобой делать, девочка, но, учитывая твои аппетиты, поимею по полной программе, пропадай моя телега. Себе я взял рому. Под «Бейлис» (бармен поглядел на меня сочувственно - влип ты, малый) она рассказала мне всю свою жизнь и даже показала идентификационную карточку.
– У меня все чисто, видишь? Я не то что эти с Маликона! (Да что ж такое этот Маликон, подумал я, что за волшебный край!) На Маликоне ты можешь поймать и СПИД, и герпес - у нас везде герпес,- и все что хочешь. Я учительница начальных классов. То, что нам платят,- это ничего, совсем ничего. Пятнадцать долларов моя зарплата, а цены у нас знаешь какие?
Цены я знал, знал и то, что в местной валюте все значительно дешевле, только обменивать ее надо на черном рынке, а это большая головная боль. В конце концов, на доллар можно купить мешок маленьких зеленых бананов. Купила бы себе мешок маленьких зеленых бананов и ела по килограмму в день…
– Мне тут недавно один мексиканец,- сказала она хрипло и доверительно,- подарил шестьсот долларов. Знаешь за что? Всего-то я с ним тут потанцевала, потом он провел со мной ночь, трахнул два раза и утром дал шестьсот баксов. Ты представляешь?
Это была то ли рекламная пауза, то ли - что несколько вероятнее - прямой призыв не жидиться.
– Сколько вы платите русским девушкам?- в упор спросила она.
– Баксов сто за ночь,- назвал я такую цифру, чтобы не слишком посрамить своих.
– Значит, и мне ты заплатишь сотню,- заявила она безапелляционно.
– Нет уж, Дженни,- обрадовался я предлогу прикрыть всю эту лавочку еще в зародыше.- Мы сейчас выпьем, потанцуем, и я пойду к себе в гостиницу. Серьезно.
– Но чем я хуже русских девушек? У тебя была когда-нибудь иностранка?
– Были,- сказал я.- Бывали дни веселые.
– А кто конкретно?
– Ну, все тебе расскажи… Немка была. Китаянка. Американка.
– Черная?
– Нет. А ты что, можешь организовать черную?
– Нет, что ты. Я не люблю черных. То есть не подумай, что я расистка (она прочла мне небольшую лекцию о том, что на Кубе расистов нет, тут интернационализм), но все-таки черный - это черный. На Маликоне много черных. (На Маликон, на Маликон!) У меня тоже никогда не было русских, ты первый. У тебя ведь не было кубинки, ты еще не знаешь, что наши девушки - лучшие в мире!
– Да я тебе верю, но сто баксов - это не разговор.
– Но в России ты платишь столько!
– В России, Дженни, меня любят бесплатно. Пей давай.
– Хорошо,- она смягчилась.- Слушай, кто ты по профессии?
– Журналист.
– Ты приехал сюда делать бизнес? Или с вашим президентом?
– Я сюда приехал по своим делам.
– Если ты приехал с президентом, у тебя должно быть много баксов! Я читала, что в президентском окружении у русских все воруют, у всех куча денег!
Это карма, подумал я. Приехать на Кубу - и попасть в лапы такой политически подкованной девушки. Выучить такую по-русски - и можно запускать в «МК». Ее веселый и напористый селф-промоушен (во время которого она не забывала разнообразно тискать мою руку) заставлял меня испытывать что-то вроде профессиональной солидарности.
– Ну так сколько ты дашь?- не отставала она.- Смотри: комната на ночь у нас стоит тридцать долларов.
– Че-го? Она у нас-то столько не стоит!- Я вошел во вкус, торговаться мне понравилось, я и в Эмиратах на базаре так не торговался. Кстати, у нас на Курском действительно можно снять классную комнату за пятьсот рублей, и недалеко…
– Слушай!- После каждого «Лисн, лисн» ее бархатные решительные глаза приобретали все более трагический вид; отвернешься - пырнет.- Слушай, ты не знаешь жизнь на Кубе. Жизнь туриста тут очень сильно отличается от прозябания местного народа…
– Уверяю тебя, друг мой, у нас до всех дел было ровно так же.
– Ты не знаешь, как мы живем. Заработать нечем, и все за всеми шпионят.
Единственный способ для девушки выжить - это дружить с иностранцами. Видишь всех этих девушек?
Я огляделся. Девушек было навалом, куда более приличного качества, чем моя.
– Ты думаешь, они пришли сюда танцевать? Нет. Ты видишь, почти никто не танцует.
Они договариваются.
– Что, все?
Она кивнула.
– И ни одной… это… просто так?
– С какой стати им после работы торчать тут ночью!- взорвалась она. Я, правда, не поверил, что они тут на Кубе очень устают. Увидеть работающего кубинца - вообще большая удача. Но, может, девушки и днем работают? Тогда конечно, ноги не будут держать…
– Ладно,- сказал я.- За комнату плачу двадцать, тебе тоже двадцать, и уговорились.
– Ты не знаешь кубинских девушек!- взвизгнула она и пошла на второй круг, но тут уж я перехватил инициативу. Я в деталях рассказал ей, как мы у себя свергли советскую власть, и как много появилось у нас возможностей легально заработать, и каким отсталым, каким убогим выглядит сегодня их общество на наш взгляд, и как обязательно надо сместить коммунистов…
– Слушай!- воскликнула Енисей и окончательно оскалила глаза, сжимая мою руку.- Если ты так хорошо понимаешь всю нашу ситуацию… почему ты не дашь мне тридцать долларов?!
Я вспомнил, как сходными приемами, чередуя шантаж и жалобы, добивался многих интервью, ощутил еще один приступ профессиональной солидарности, расхохотался и согласился.
– Что ты смеешься?- обиделась она.- Чему ты вообще все время смеешься, что тут смешного, я не понимаю?!
– Еще немного, Дженни,- сказал я,- и я тебя полюблю.
Она спросила еще «Бейлиса», потом мы вышли курить во внутренний дворик, я оглядел бетонный парапет набережной (под ним во множестве гнездятся морские ежи) и поинтересовался, действительно ли эти ежи так вкусны, как описано у Евтушенко.
– Да ты что!- расхохоталась она.- Кто же их ест! У нас их используют только как наживку!
Так флер романтики спадал постепенно со всего - с братской Кубы, продажной любви и даже морских ежей.
– Тут гнилью пахнет,- сказала она.- Поехали, наверное? Я уж вижу, тебе не терпится. Но ничего. Это близко.
До нашего скромного гнездышка оказалось еще баксов семь на такси - другой конец Гаваны, как я смекнул,- и наконец машина затарахтела по каким-то совершенно уж одноэтажным улочкам, среди зловонных потеков на асфальте и скособоченных лачуг.
Шел третий час ночи, но из некоторых окон лилась музыка. Видимо, за день эти несчастные устали до того, что теперь не могли уснуть.
Мы вошли в какой-то домик, я как раз в таком останавливался однажды в Геленджике,- те же занавесочки, этажерочки, что-то вьющееся оплетает веранду… Хозяйка обрадовалась Енисею и ничуть не удивилась мне. Моя девушка что-то быстро произнесла по-испански, показывая на меня. После рома я был весел и беззаботен, так что уловил только неоднократное «руссо». Путин не упоминался. Потом она обратилась ко мне, как Троцкий к Ленину:
– Это очень надежная квартира.
– Да мне-то чего бояться…
– Тут есть кондиционер,- сказала она веско.- В других квартирах нет кондиционера.
И тут есть душ.
Еще некоторое время они судачили с хозяйкой - я же покуда оглядывал обстановку и все решительнее терял всякое представление о месте своего пребывания. Шло к Рождеству, и на столе убогой, но чистой комнатенки стояла искусственная елочка, наряженная крошечными и очень ширпотребными игрушечками; под нею гнездился Пер Ноэль. Пер Ноэль, Пер Понт, пер вагина, пер анум… всю жизнь пер анум…
– Пошли,- Дженни вернулась к английскому и потянула меня в заднюю комнату, размером примерно с хрущобную кухню. Во всю стену был написан портрет красотки в одних трусах. По кубинским меркам это был предел сексуальной раскрепощенности.
– Глянь,- она горделиво указала на портрет. Видимо, мексиканец при виде его уже пришел бы в полную боеготовность. Не знаю, выходят ли из нее мексиканцы вообще.
За картонной стеной послышался громкий неразборчивый разговор - мужчина бранил женщину.
– Это проснулся друг хозяйки,- шепнула Дженни.
Я окончательно уверился, что нахожусь в Геленджике.
– Сейчас я пойду в ванную,- сказала она.- Но лисн! лисн! Хозяйка сказала мне важную вещь. Во-первых, деньги за комнату вперед.
Я вынул двадцать баксов - отступать было некуда. Енисей выбежала в соседнюю комнату и сунула хозяйке. Мужчина за стеной тут же заткнулся. По-видимому, подействовало.
– Во-вторых, сейчас на Кубе очень большой наплыв туристов,- продолжала Дженни голосом экскурсовода.- Просто не продохнуть. Поэтому через три часа сюда может прийти другая девушка с другим другом. И тогда нам придется уйти. Но уверяю тебя, мы все успеем.
– Не сомневаюсь,- сказал я.- Но мы договаривались на всю ночь.
– Лисн, лисн! Ты сможешь в эти три часа делать со мной все, что захочешь…
– Не знаю, чего я тут захочу,- сказал я, кивнув на хозяйскую комнату, где продолжалась ночная брань.- Но я заплатил двадцать долларов за ночь. Отдай, старуха, мои деньги, ведь я зарезанный купец,- последнее я спел по-русски и этим напугал ее окончательно.
– Лисн, лисн,- приговаривала она, снова тиская мою руку и умоляюще заглядывая в лицо.- Ты сможешь меня и так, и так…
В комнате горел яркий свет,- поярче, чем в нашем баре и в ихней дискотеке,- и при нем я различил, что ей действительно двадцать четыре года, а то и побольше, и жизнь ее была нелегкая, действительно нелегкая социалистическая жизнь, год за полтора. И мне не хотелось ее ни так, ни так, ни пер гюнт, ни даже бесплатно.
Мне надоело, что чуждая логика ведет меня каким-то странным путем, и я встал с жесткого дивана, намереваясь скандалить.