легам.
ТИП ДЕВЯТЫЙ. ЗАВСЕГДАТАЙ. Вероятно, отвратительнейший - даже на фоне всех описанных: он изо всех сил делает вид, что он-то уже другой, что его истинная Родина тут, что он не совок и сроду совком не был, а тут знает и понимает все про всех,- но ужас в том, что это и есть совкизм самый окончательный и бесповоротный. Ибо именно пребывание за границей, знание заграничных обычаев и нравов является в сознании такого персонажа критерием окончательной избранности.
Приносят жареное мясо: он недоволен, ибо в Акапулько жарят не так. Там берут баранью косточку, трое суток и одну минуту (ровно! в этом-то и весь смак!) вымачивают в виноградном вине, которое выдерживали ровно (ровно!) три года и один день, потом все это маринуют с одной местной травкой, у меня там друг, выдающийся бабник и мачо, так он мне присылает раз в год по три грамма,- и вот тогда получается МЯСО! А не эта дрисня… (Выражения, кстати, вообще самые блатные, выдающие суровую школу жизни, долгие унижения и муки.) Покупать кожу в Финляндии?
Вы с ума сошли! Все знают, что настоящая кожа продается только в одном селе в Тюрингии, где ее выделывает одна семья, вот уже пятьсот лет хранящая секрет настоящей выделки. Я там бывал, они мне его передали. Что? Остров Бали? Остров Бали - это для совков. Вот я в свой последний раз на Титикака - в предыдущие тоже было неплохо, но тогда погода подвела,- завалил такого буйвола, что…
Он каждую секунду доказывает вам свою полноценность и вашу неполноценность. Он был там, где вы не были, и видел то, чего никто не видел. Он давно уже гражданин мира, вкуситель тонких яств, ценитель истинных красавиц, потребитель и знаток всего лучшего… но Боже, как торчит из него забитый провинциальный фарцовщик, до сих пор полагающий, что качество всякой вещи определяет лейбл! Разговаривать с ним невыносимо. Увы, чем больше наши люди ездят, тем больше среди них таких завсегдатаев, которые обязательно сообщат вам, что в прошлом сезоне в Италии было гораздо лучше, а сейчас - так… сейчас - разве это солнце?!
Соседство такого завсегдатая способно отравить любую поездку. Впрочем, в России таких тоже полно.
ТИП ДЕВЯТЫЙ. АВТОР. Настолько отвратителен, желчен, зол и придирчив, что, дойдя до этой рубрики, брезгливо умолкает. На самом деле он любит всех этих людей, с которыми его время от времени сводят сладостные и нечастые выезды за рубеж. Он поет вместе с ними советские песни и пьет водку. Он обсуждает с ними местные нравы и прыгает в бассейн. Он - плоть от плоти этих людей, кость от кости. Он объединяет в себе все их пороки, добавляя новый и самый непростительный - умение все это видеть со стороны.
Потому-то даже туземцы недолюбливают его. 2000 год Как я тоже видел Путина 18 марта, в рамках встречи «европейской четверки», президент России Владимир Путин посетил Францию и принял участие в работе 25-го Книжного салона, на котором Россия была почетным гостем.
Вышло так, что я как раз в это время тоже посетил Францию и даже принял участие в работе того же салона. Туда отвезли примерно полсотни российских писателей, и в их число, по милости устроителей выставки, попал ваш покорный слуга. Поначалу на встречу Путина с Шираком, говорят, приглашены были только самые маститые:
Гранин, Вознесенский, Маканин, Кушнер, Радзинский… Но потом, по слухам, организаторы мероприятия представили себе, что такое писательский характер и какое дружное отчуждение ожидает немногих счастливцев. Так что в конце концов махнули рукой и решили: звать, так всех!
Писатели долго вели между собою переговоры - стоит ли ехать, что надеть и о чем говорить? Некоторые кривились, другие с вызовом заявляли, что не надо упускать случая сделать доброе дело - спросить, например, о чем-нибудь важном… Я ужасно боялся. Вдруг я ему скажу что-нибудь не то? Позвонил в редакцию.
– Ты его, главное, про Чубайса спроси! - сказал главный.
– Попробую,- пообещал я не очень уверенно. Только ему и дела сейчас до Чубайса.
Правда, Чубайс тоже немного писатель…
Все происходило очень по-русски и в то же время очень по-французски. По-французски было то, что автобус к гостинице «Бедфорд», где живет большинство писателей, подали строго в одиннадцать утра. По-русски - то, что автобус оказался не тот.
Российская сторона заказала один, а президент Франции Ширак прислал за писателями другой. На полдороге этот другой, сопровождаемый эскортом мотоциклистов, нас нагнал. Долго думали, пересаживаться или уж доехать в своем.
В конце концов в наш автобус вскочил сотрудник французской службы протокола, сзади пристроились мотоциклисты, и мы доехали. Хотя там идти было пять минут от силы.
На время приезда российского президента столица Франции замерла, как перед визитом казаков в 1813 году. Половину бульваров перекрыли. Из окон смотрели восторженные французы. Один держал на руках ребенка. Александр Кабаков помахал ему рукой. Восхищенный отец скрылся в глубине комнаты. Вероятно, он плакал.
На входе в Елисейский дворец никого почему-то не раздевали и даже не досматривали. Гвардейцы с ружьями, с примкнутыми штыками, стояли на входе.
Машинально я сказал одному «Бонжур», и он приветливо отозвался: «Бонжур, мсье!»
В приемном зале Елисейского дворца сквозь стеклянный потолок ярко синело невероятно чистое небо - в день приземления русского литературного десанта температура во Франции разом подскочила до 20 градусов (еще недавно ночами доходило кое-где до минус двадцати; этот потрясающий факт еще сыграет свою роль в нашем повествовании). На стене приемной залы висел огромный гобелен, авторство которого - а главное, сюжет - не смог определить даже искусствовед по образованию Анатолий Королев. На гобелене изображалась внутренность большого собора, в который врывался всадник, топча перепуганных смуглых людей. Слева на все это поощрительно смотрел старик в красной кардинальской шапочке.
– Да чего тут толковать,- сказал Евгений Попов Валерию Попову.- Это буржуазия угнетает пролетариев с сиськами.
Все интенсивно обменивались мнениями по главному вопросу: что сказать Путину, когда он все-таки войдет? Никто, по-моему, не верил, что он вот так прямо и появится. Удивительно все-таки, как в Европе до сих пор доступно все, что у нас в таком дефиците. Помню, тут свободно продавались Платонов или Булгаков, а у нас всего этого было не достать. В Москве сегодня большая проблема поговорить с Путиным, а тут - пожалуйста! Все-таки мы очень медленно вливаемся в мировой контекст. Я вдруг с ужасом подумал, что мне почти и нечего спросить у президента России. Разве что про Чубайса, да и то, в общем, все понятно. Что он может нам всем сказать такого, чего мы сами до сих пор не знаем? Тут, наверное, отличительная черта президента Путина - что все мы понимаем примерно одно и то же, но вслух не говорим, чтобы не огорчать друг друга. Это нас как-то дополнительно сближает.
– А я бы ему сказал,- заметил Вячеслав Пьецух,- что когда Пушкина в 1826 году привезли к царю, Пушкина ждать не заставляли, а сразу провели к Николаю…
– Не забывайте,- сказал Радзинский,- что его привезли из ссылки, с фельдъегерем.
А нас - из гостиницы, с мотоциклистом.
Они с Шираком появились неожиданно. Писателей к тому моменту расставили полукругом. Жак Ширак начал свою речь. Он говорил по бумажке, но очень живо.
Французский президент выше нашего сантиметров на двадцать, поэтому он, кажется, стоял на полусогнутых. Во время речи он слегка повиливал всем телом и бурно жестикулировал. В основном он благодарил русских писателей за посещение Парижа.
Рядом со мной стоял Андрей Колесников из «Коммерсанта» и все записывал. Я смотрел на Колесникова с доброй профессиональной ненавистью. Я знал, что завтра в «Коммерсанте» он все это изложит, и будет смешно. В изложении Ширака выходило не смешно, хотя и приятно. Речь французского лидера дважды прерывалась продолжительными аплодисментами. Один раз - когда он сказал, что любит русскую литературу. В другой раз - когда признался, что ее во Франции вообще многие любят.
После этого слово взял Владимир Путин. У него было приготовлено одно из тех убойных ноу-хау, которыми он славится. Однажды он потряс общественность дружественного среднеазиатского государства, сообщив там, что нынешний вождь этого государства одно время учился в Ленинграде на мастера холодильных установок и получал одни пятерки. Теперь он сообщил собравшимся, что Жак Ширак, между прочим, тоже переводил русскую классику на французский язык. Потрясенный Ширак поднял глаза к небу, словно говоря: «Разведка есть разведка».
– В России,- сказал президент Путин,- все очень любят французскую литературу.
Трудно найти человека, который бы не читал в детстве Жюля Верна и Дюма. Кроме того, у нас многие знают Виктора Гюго…- Он на секунду задумался.- И других писателей,- закончил он уверенно.
Ширак кивнул, польщенный.
– Бальзака,- сказал вдруг Владимир Путин. Ширак восторженно улыбнулся, словно повторяя: «Ох, эта разведка!»
– Россия внесла свой вклад в пропаганду французской мысли,- заметил президент России.- И культуры. Достаточно сказать, что со второй половины восемнадцатого века вся русская элита была двуязычной. И многие говорили по-французски даже лучше, чем по-русски.
После кратких речей началось неформальное общение. Разнесли шампанское в прозрачных вазочках и апельсиновый сок. На закуску были крошечные бутербродики с икрой. Президенты обходили писателей. Их сопровождал руководитель российского агентства по делам прессы (в статусе заместителя министра культуры) Михаил Сеславинский. Один из основателей «Вагриуса», а ныне куратор всех книжных выставок Владимир Григорьев давал пояснения. Впрочем, Даниила Гранина Путин хорошо знал и так - еще по Петербургу. Кушнера тоже. Он что-то сказал Кушнеру, и Кушнер ему ответил. Всем стало очень интересно, о чем был разговор.
– Ну, что он сказал-то вам?!- не выдержал я.
– «Здравствуйте, Александр Семенович»,- признался Кушнер.
– А вы ему?