Оставался лишь единственный очаг сопротивления – дитя, якобы воплощающее Белую Розу. Но оно сбежало вместе с остатками предателей из Черного Отряда. Не стоит бояться беглецов. Превосходящие силы Госпожи сметут их.
Грай прихромал в город по дороге из Весла в одиночку, с мешком на спине, крепко сжимая посох.
Он назвался ветераном, раненным в Форсбергской кампании Хромого. Ему хотелось работать. Для человека, не обремененного гордостью, работы хватало. Вечной Страже платили хорошо. А ее обязанности нередко выполняли наемные слуги.
В то время гарнизон стоял в Курганье. Вокруг казарм без счета роились гражданские. Грай затерялся среди них, и, когда отряды и батальоны разъехались, он уже стал частью ландшафта.
Он мыл тарелки, обихаживал лошадей, выгребал навоз из конюшен, разносил письма, драил полы, чистил овощи, брался за всякое дело, которым мог заработать пару медяков. То был высокий молчаливый мрачный тип; ни с кем не сближался и ни с кем не враждовал. И почти ни с кем не общался.
Через пару месяцев он попросил – и получил – разрешение занять развалюху, принадлежавшую некогда колдуну из Весла и оттого никому не нужную. По мере сил и возможностей он отстроил дом заново. И, как колдун до него, работал ради того, что привело его на север.
Десять, двенадцать, четырнадцать часов в день Грай работал в городе, а потом приходил домой и работал снова. Люди удивлялись: когда же он спит?
Если что-то и умаляло достоинства Грая, так это его неспособность принять роль полностью. Бо́льшая часть чернорабочих подвергалась немалым унижениям. Грай унижений не терпел. Оскорби его – и глаза станут холодными, как сталь зимой. Только один человек попытался задеть его, после того как Грай на него глянул вот так. И был избит – безжалостно, сильно и умело.
Никто не подозревал, что Грай ведет двойную жизнь. Вне дома он был Граем-поденщиком, и не более того. Эту роль он играл превосходно. Дома, когда за ним могли следить, он был Граем-обновителем, создающим новый дом из старого. И только в самые глухие часы, когда не спит лишь ночной патруль, он становился Граем – человеком с миссией.
Грай-обновитель обнаружил в стене колдуновой кухни сокровище. И отнес его наверх, где вышел из глубин Грай-одержимый.
На клочке бумаги красовалась дюжина выведенных дрожащей рукой слов. Ключ к шифру.
На тощем мрачном, неулыбчивом лице пошел ледоход. Вспыхнули темные глаза. Руки зажгли лампу. Грай сел за стол и почти час смотрел в пустоту. Потом, все еще улыбаясь, спустился по лестнице и вышел в ночь. Повстречав ночной патруль, приветствовал его взмахом руки.
Теперь его знали. И никто не мешал ему хромать по окрестностям и наблюдать за движением светил.
Когда нервы его успокоились, он вернулся домой. Но не лег спать. Он разложил бумаги и принялся изучать, расшифровывать, переводить, писать длинное письмо, которое не достигнет адресата еще долгие годы.
5Равнина Страха
Заглянул ко мне Одноглазый, сказал, что Душечка собирается допросить Шпагата и гонца.
– Совсем она взвинтилась, Костоправ, – заметил он. – Ты ее видел?
– Видел. Давал советы. Она не слушает. Что еще я могу сделать?
– До появления кометы еще двадцать два года. Зачем ей загонять себя до смерти?
– Ты это у нее спроси. Мне она просто твердит, что все решится задолго до прихода кометы. Это гонка со временем. Она верит в это. Но остальные не могут вспыхнуть ее огнем. Мы здесь, на равнине Страха, отрезаны от мира, и борьба с Госпожой порой отходит на второй план – нас слишком занимает сама равнина.
Я поймал себя на том, что обгоняю Одноглазого. Эти похороны прежде смерти плохо на него повлияли. Без своей магии он слабеет и физически. Возраст сказывается. Я притормозил.
– Как вы с Гоблином – развлеклись по дороге всласть?
Одноглазый не то усмехнулся, не то скривился.
– Опять он тебя достал?
Их вражда тянется с незапамятных времен. Начинает каждую стычку Одноглазый, а выигрывает обычно Гоблин.
Он пробормотал что-то.
– Что? – переспросил я.
– Эй! – вскричал кто-то. – Свистать всех наверх! Тревога! Тревога!
– Второй раз за день? Какого беса?! – Одноглазый сплюнул.
Я понял, к чему он клонит. За последние два года тревогу не объявляли и двадцати раз. А теперь две за день? Невероятно!
Я кинулся за своим луком.
В этот раз мы рассыпались по кустам с меньшим шумом. Эльмо высказал свое крайне болезненное неудовлетворение в нескольких личных беседах.
Снова солнце. Как удар. Вход в Нору обращен на запад, и, когда мы выходили, свет бил в глаза.
– Ах ты, раздолбай проклятый! – орал Эльмо. – Что ты, твою мать, тут творишь?
На поляне стоял молодой солдатик, указывая в небо. Я поднял глаза.
– Проклятье! – прошептал я. – Дважды проклятье!
Одноглазый тоже увидел:
– Взятые.
Точка в небесах поднялась повыше, сделала круг над нашим укрывищем, по спирали пошла на снижение. Внезапно качнулась.
– Да. Взятые. Шепот или Бывалый?
– Приятно видеть старых друзей, – заметил Гоблин, присоединяясь к нам.
Мы не видели Взятых с той поры, как достигли равнины. А до того они постоянно висели на хвосте, гоня нас все четыре года пути от самого Можжевельника.
Они прислужники Госпожи, постигшие ее науку ужаса. Некогда их было десять. Во времена Владычества Госпожа со своим мужем поработила величайших из своих современников, сделав их своими орудиями: то были Десять Взятых. Когда четыре века назад Белая Роза победила Властелина, они легли в могилу вместе с ним, а два оборота кометы назад восстали вместе с Госпожой. И в сражениях друг с другом – поскольку часть из них осталась верна Властелину – почти все погибли.
Но Госпожа создала новых рабов. Перо. Шепот. Бывалый. Перо и последний из прежних, Хромой, пали при Можжевельнике, когда мы сорвали попытку Властелина вернуться к жизни. Остались двое: Шепот и Бывалый.
Летучий ковер вздыбился, достигнув границы, за которой безмагия Душечки могла разрушить способность летать. Взятый развернулся, отвалил от препятствия достаточно далеко, чтобы вновь подчинить себе ковер.
– Жаль, что не двинул напролом, – сказал я. – И не рухнул камнем.
– Они не так глупы, – возразил Гоблин. – Это всего лишь разведка. – Колдун покачал головой, передернул плечами.
Он знал что-то, чего не знал я. Наверное, выяснил во время путешествия за пределы равнины.
– Назревает кампания? – спросил я.
– Ну да, – ответил он и рявкнул на Одноглазого: – А ты что там делаешь, филин слепой?! В небо гляди!
Чернокожий карлик не обращал внимания на Взятого. Он вглядывался в путаницу выточенных ветром утесов к югу от Норы.
– Наша задача – выжить, – заявил Одноглазый так самодовольно, что ясно было: он собирается поддеть Гоблина. – А это значит, что не следует отвлекаться на первый же цирковой трюк, который тебе покажут.
– Какого беса ты имеешь в виду?
– Имею в виду, что, пока вы рты разевали на того клоуна, другой проскользнул за утесами и кого-то ссадил на землю.
Мы с Гоблином поглядели в сторону красных скал. Никого.
– Слишком поздно, – сказал Одноглазый. – Улетел. Но кому-то придется ловить лазутчика.
Одноглазому я верил.
– Эльмо! Иди сюда!
Я объяснил ему, в чем дело.
– Зашевелились, – пробормотал Эльмо. – А я только начал надеяться, что про нас забыли.
– Нет, не забыли, – возразил Гоблин. – Никак уж не забыли.
И снова я почувствовал: что-то у него на уме. Эльмо оглядел пространство между нами и утесом. Он хорошо знал эти места. Как и все мы. В один прекрасный день наши жизни будут зависеть от того, кто знает их лучше – мы или противник.
– Ладно, – сказал он себе. – Посмотрим. Четверых возьму. Только с Лейтенантом посоветуюсь.
Лейтенанта по тревоге не гнали. Он и еще двое стояли на страже у входа в жилище Душечки. Если враг и доберется до нее, то лишь через их трупы.
Летучий ковер умчался на запад. Я удивился: почему твари равнины его не преследуют? Подойдя к менгиру, который заговорил со мной утром, я спросил об этом. Но вместо ответа менгир произнес:
– Начинается, Костоправ. Запомни этот день.
– Ладно. Запомню.
И я называю этот день Началом, хотя часть излагаемой истории произошла много лет назад. Это был день первого письма, день Взятого, день, когда пришли Следопыт и пес Жабодав. Последнее слово менгир оставил за собой:
– Чужаки на равнине.
Защищать летающих тварей за то, что они не напали на Взятого, камень не стал.
Вернулся Эльмо.
– Менгир говорит, – сказал я, – что к нам могут пожаловать новые гости.
Эльмо поднял брови:
– Следующие часовые – ты и Молчун?
– Ага.
– Будь внимательнее. Гоблин, Одноглазый – ко мне!
Они пошептались втроем, потом Эльмо взял с собой четверых юнцов и пошел на охоту.
6Равнина Страха
Когда наступила моя вахта, я вышел наверх. Эльмо и его людей я не заметил. Солнце стояло низко, менгир исчез, и тишину нарушал только шепот ветра.
Молчун сидел в тени тысячекораллового рифа; солнечные лучи, пробиваясь сквозь переплетение ветвей, усеивали его пятнами. Коралл служит хорошим укрытием. Редкий обитатель равнины не опасается его яда. Для часовых местная экзотика опаснее врагов.
Я прополз, пригибаясь, между смертоносными колючками, чтобы присоединиться к Молчуну. Это высокий тощий немолодой мужчина; казалось, его черные глаза видят мертвые сны. Я отложил оружие:
– Есть что-то?
Он отрицательно качнул головой. Я разложил принесенные подстилки. Вокруг нас изгибались и карабкались на двадцатифутовую высоту коралловые ветви и веера. Видели мы только брод через ручей, несколько мертвых менгиров да бродячие деревья на дальнем склоне. Одно стояло у ручья, опустив в воду насосный корень; словно почувствовав мой взгляд, оно медленно отступило.
С виду равнина совершенно голая. Есть обычные пустынные обитатели – лишайники и саксаул, змеи и ящерицы, скорпионы и пауки, дикие псы и земляные белки, – но их не много. Встречаются они, как правило, там, где меньше всего нужны. Это относится и к другим обитателям равнины. По-настоящему странные вещи происходят именно в самый неподходящий момент. Лейтенант утверждает, что человек, затеявший самоубийство, может годами здесь жить без малейших неудобств.