– Жаль, Камня нет, – произнес Боманц. – Он бы ночами сторожил.
– Я прикрикну на паршивца. На пару дней это его остановит. Слышал, Камень возвращается домой?
– Да, на лето. Мы так рады! Четыре года его не видели.
– Он, кажется, с Токаром дружен?
– Будь ты проклят! – Боманц развернулся кругом. – Никогда не сдаешься, да?
Он говорил без воплей, ругани и заламывания рук, как обычно в напускном гневе, а тихо, в настоящей ярости.
– Ладно, Бо. Сдаюсь.
– Хорошо бы. Очень хорошо бы. Я тебе не позволю за ним ползать все лето. Не позволю, слышишь?
– Я же сказал, что сдаюсь.
8Курганье
По казармам Стражи Грай гулял, когда ему вздумается. На стенах в здании штаба десятками красовались старые картины Курганья. За мытьем полов Грай часто поглядывал на них и вздрагивал – и не он один. Попытка Властелина сбежать через Можжевельник сотрясла всю империю Госпожи. А рассказы о его жестокости кормились сами собой, они разжирели за века, прошедшие с тех пор, как Белая Роза сокрушила его.
Курганье молчало. Надзиравшие за ним не замечали ничего необычного. Боевой дух поднимался. Древнее зло потратило выстрел впустую.
Но оно ждало.
Если понадобится, оно будет ждать вечно. Ему не умереть. Последняя его надежда оказалась тщетной – Госпожа тоже бессмертна. И она никому не позволит открыть могилу своего мужа.
Картины изображали стадии разложения. Последнюю рисовали вскоре после воскрешения Госпожи. Даже тогда Курганье выглядело намного лучше.
Порой Грай подходил к окраине городка и, глядя на Великий курган, покачивал головой.
Некогда существовали амулеты, позволявшие стражникам проникать за границу смертельных заклятий, ограждавших курганы, чтобы поддерживать там порядок. Но они исчезли. И Стража теперь могла только смотреть и ждать.
Ковыляло время. Медлительный, бесцветный, хромой Грай стал городской достопримечательностью. Говорил он редко, но иной раз оживлял посиделки в «Синем хрене» несуразными байками времен Форсбергской кампании. В те минуты у него в глазах вспыхивал огонь, и никто не сомневался, что Грай на самом деле там бывал, хотя рассказы свои изрядно приукрашивал.
Друзей у него не было. Ходили слухи, что Грай поигрывал в шахматы с надсмотрщиком, полковником Сластью, которому оказывал некоторые услуги личного свойства. И конечно, был еще рекрут Горшок, жадно выслушивавший все побасенки Грая и сопровождавший его на прогулках. Ходил слух, что Грай умеет читать, и Горшок тоже хотел научиться.
На второй этаж своего дома Грай не пускал никого. Глухими ночами именно там он распутывал предательскую паутину истории, которую время и ложь исказили до полной потери связей с истиной.
Лишь малая ее часть была зашифрована. Остальное составляли торопливые каракули на теллекурре, основном языке времен Владычества. А некоторые абзацы писались на юкителле, местном диалекте теллекурре. Иной раз сражающийся с абзацами Грай мрачно улыбался. Возможно, он единственный из живущих мог разгадать смысл этих, порой обрывочных, фраз. «Преимущества классического образования», – бормотал он не без сарказма. А потом вдруг задумывался, вспоминал и уходил на полночную прогулку, чтобы отогнать непрошеные воспоминания. Собственное прошлое – это дух, который не желает изгоняться. Единственный экзорцизм для него – смерть.
Грай казался себе ремесленником. Кузнецом. Оружейником, бережно кующим смертоносный меч. Как и прежний обитатель дома, он всю свою жизнь посвятил поискам осколков знания.
Зима выдалась жестокая. Первый снег выпал рано, после столь же ранней и необычайно сырой осени. Снег валил часто и густо. А весна пришла не скоро.
В лесах к северу от Курганья, где обитали лишь разрозненные кланы, жизнь стала невыносима. Лесовики приходили менять шкуры на еду. Обосновавшиеся в Весле торговцы мехами плясали от радости.
Старики говорили, что такая зима не к добру, но старикам нынешняя погода всегда кажется суровей, чем в прежние дни. Или мягче. Но такой же она никогда не бывает.
Проклюнулась весна. Резкая оттепель привела в бешенство ручьи и реки. Река Великая Скорбь, протекавшая в трех милях от Курганья, разлилась на много миль, похитив десятки и сотни тысяч деревьев. Половодье выдалось такое примечательное, что горожане десятками выходили поглазеть на разлив с вершины холма.
Большинству новшество вскоре наскучило. Но Грай ковылял туда каждый день, когда Горшок мог сопровождать его. Горшок еще не разучился мечтать. Грай потакал ему в этом.
– Чем тебя так река тянет, Грай?
– Не знаю. Может быть, величавостью.
– Чем-чем?
Грай повел рукой:
– Размером. Неутихающей яростью. Видишь, как много мы на самом деле значим?
Бурая вода бешено вгрызалась в холм, перебирая груды плавника. Менее бурные протоки обнимали холм, щупали лес за ним.
Горшок кивнул:
– Вроде того как я на звезды гляжу.
– Да. Да. Но это – более личное. Ближе к дому. Разве нет?
– Может быть. – Голос Горшка прозвучал неуверенно, и Грай улыбнулся.
Наследство крестьянской юности.
– Пошли домой. Вроде унимается, но с этими облаками я ни за что не поручусь.
Дождь и в самом деле грозил пролиться. Если река поднимется еще, то холм превратится в остров. Горшок помог Граю перебраться через топкие места и залезть на гребень невысокой насыпи, не позволявшей разливу добраться до расчисток. Бо́льшая часть поля тем не менее превратилась в озеро, достаточно мелкое, чтобы его мог перейти вброд осмелившийся на это дурак. Под серыми небесами громоздился Великий курган, темной тушей отражаясь в воде. Грая передернуло.
– Горшок, он еще там.
Юноша оперся на копье, оглянувшись только потому, что это было интересно Граю. Сам он хотел побыстрее забраться под крышу.
– Властелин там, парень. И все, что сбежать не успело. Ждут. И копят ненависть к живущим.
Горшок глянул на старика. Грай весь напрягся – кажется, от страха.
– Если он вырвется – горе нашему миру.
– Но разве в битве при Можжевельнике Госпожа его не прикончила?
– Она его остановила. Но не уничтожила. Это может быть и вовсе нереально… Нет, должно быть у него уязвимое место. Но если Белая Роза не смогла повредить ему…
– Роза не так уж сильна, Грай. Она и Взятым-то не навредила. Или их прислужникам. У нее хватило сил только связать их и похоронить. Госпожа и мятежники вместе…
– Мятежники? Сомневаюсь. Это сделала она.
Грай двинулся вперед, вдоль берега, приволакивая ногу и не отрывая взгляда от Великого кургана.
Горшок боялся, что Курганье зачарует Грая. Как стражника, его это не могло не волновать. Хотя Госпожа истребила всех воскресителей во времена его деда, курган еще не потерял мрачной притягательности. Надсмотрщик Сласть дрожал при мысли о том, что кому-то придет в голову возродить эту глупость. Горшок хотел предупредить Грая, но не смог составить достаточно вежливую фразу.
На озеро набежал ветер, со стороны кургана покатилась рябь. Грай и Горшок вздрогнули.
– И чего б этой погоде не кончиться? – пробормотал Грай. – Чай пить не пора?
– Пора.
Сырость и холода́ продолжались. Лето пришло поздно, а осень – рано. Когда Великая Скорбь вернулась наконец в свои берега, она оставила грязную равнину, усеянную обломками вековых деревьев. Русло реки сместилось на полмили к западу.
А лесовики продолжали продавать меха.
Находишь то, чего не ищешь. Грай почти закончил ремонт. Теперь он восстанавливал шкаф. Снимая деревянную вешалку, он выронил ее. Ударившись об пол, шест разломился надвое.
Грай нагнулся. Грай посмотрел. Сердце заколотилось. На свет показался узкий рулон белого шелка… Медленно, нежно Грай сложил половники шеста и отнес их наверх.
С предельной осторожностью он вытащил и развернул шелковое полотнище. Желудок сжался в комок.
То была составленная Боманцем карта Курганья, со всеми пометками – где лежали Взятые, где и почему стояли фетиши, какова мощь защитных заклятий, – с известными местами вечного упокоения тех прислужников Взятых, что полегли вместе с хозяевами. Очень детальная карта. С надписями в основном на теллекурре.
Помечены были и захоронения вне Курганья. Бо́льшая часть погибших легла в общие могилы.
Битва захватила воображение Грая. На мгновение он увидел, как держатся и гибнут до последнего человека войска Властелина. Он увидел, как волна за волной орда Белой Розы отдает жизни, чтобы загнать мрак в ловушку. Над головой пламенным ятаганом сияла Великая комета.
Он мог только воображать. Достоверных источников не сохранилось.
Грай посочувствовал Боманцу. Бедный дурачок – мечтатель, искатель истины. Он не заслужил дурной славы.
Всю ночь Грай просидел над картой, позволяя ей пропитать тело и душу. Перевод надписей в этом не очень помог, зато прояснил кое-что в отношении Курганья. И очень многое – в отношении колдуна, столь преданного своему делу, что он всю жизнь провел в изучении этой местности.
Утренний свет пробудил старика. На мгновение Грай засомневался в самом себе. Не станет ли и он жертвой той же гибельной страсти?
9Равнина Страха
Поднял меня Лейтенант. Лично.
– Эльмо вернулся, Костоправ. Перекуси и дуй в зал совещаний.
Мрачный он человек, и с каждым днем все мрачнее. Иной раз я жалею, что голосовал за него, когда Капитан погиб в Можжевельнике. Но так пожелал Капитан. Это была его последняя просьба.
– Как только, так сразу, – ответил я, выкарабкиваясь из постели без обычных стонов.
Сгреб одежду, пошелестел бумагами, неслышно посмеялся над собой. Мало ли я жалел, что голосовал за Капитана? А ведь когда он хотел уйти на покой, мы ему не позволили.
Комната моя вовсе не похожа на берлогу лекаря. У стен до самого потолка навалены книги. Бо́льшую часть я прочел – изучив предварительно языки, на которых они написаны. Некоторые – ровесники самого Отряда, летописи древних времен. Иные – генеалогии благородны