х семейств, украденные из старых храмов и чиновничьих гнезд разных стран. А самые редкие и интересные повествуют о взлете и падении Владычества.
Самые редкие – те, что написаны на теллекурре. Последователи Белой Розы оказались не слишком снисходительны к побежденным. Они сжигали книги и города, вывозили женщин и детей, оскверняли знаменитые святилища и великие произведения искусства. Обычный след великих событий.
Так что осталось мало ключей к языку, истории, образу мыслей побежденных. Некоторые из наиболее четко написанных документов в моей библиотеке остаются совершенно непонятными.
Как я хотел бы, чтоб Ворон был с нами, а не в могиле. Он свободно читал на теллекурре. Немногие, помимо ближайших соратников Госпожи, могут похвастаться этим.
В дверь просунул голову Гоблин:
– Ты идешь или нет?
Я начал ему жаловаться. Не первый раз. И никакого проку. Он только посмеялся:
– У своей подружки поплачь на груди. Вдруг да поможет.
– Когда ж вы уйметесь, ребята?
Прошло пятнадцать лет с тех пор, как я написал последний простодушно-романтический рассказ о Госпоже. Это было перед долгим отступлением, приведшим мятежников к разгрому у Башни в Чарах. Но старые друзья ничего не забывают.
– Никогда, Костоправ, никогда. Кто еще из нас провел с ней ночь? Или прокатился на ковре по небу?
Я предпочел бы об этом забыть. То были минуты скорее ужасные, а не романтические. Госпожа узнала о моих исторических потугах и попросила описать и ее сторону. Более-менее. Она не указывала и не сокращала; настаивала только, чтобы я держался фактов и оставался беспристрастным. Я тогда думал, что она ожидает поражения и хочет, чтобы где-то сохранилась история, не зараженная предрассудками.
Гоблин глянул на гору пергаментов:
– Все еще никакой зацепки?
– Я уже не уверен, что она есть вообще. Что ни переведу – все пустышки. Чей-то перечень расходов. Календарь встреч. Список кандидатов на повышение. Письмо какого-то офицера приятелю-придворному. И все намного старше, чем то, что я ищу.
Гоблин вопросительно поднял бровь.
– Но я буду искать. Ведь что-то там есть! Мы захватили эти бумаги у Шепот, когда она была мятежницей. Она очень дорожила ими. И наш тогдашний патрон Душелов была убеждена, что эти документы способны поколебать империю.
– Иногда целое больше суммы частей, – глубокомысленно произнес Гоблин. – Может, тебе стоит искать то, что связывает эти бумаги.
Эта мысль мне тоже приходила в голову. Имя, повторяющееся то здесь, то там, вскрывающее чье-то прошлое. Может, я его и найду. Комета не вернется еще долго.
Но я сомневался в этом.
Душечка еще молода – чуть старше двадцати. Но цвет ее юности уже облетел. Суровые годы громоздились на не менее суровые. Женственного в ней не много – не было случая развиться в этом отношении. Даже проведя два года посреди равнины, никто из нас не воспринимал ее как женщину.
Душечка высока – до шести футов ей не хватает пары дюймов. Глаза имеют блекло-голубой цвет и нередко кажутся пустыми, но когда Душечка встречает препятствие, они превращаются в ледяные клинки. Светлые, точно выцветшие на солнце волосы сбиваются в лохмы и колтуны, если за ними не приглядывать, поэтому лишенная тщеславия Душечка остригает их короче обычного. Да и одевается она подчеркнуто практично. Многих посетителей по первому разу оскорбляет ее мужской костюм, но скоро они убеждаются: дело она знает.
Роль пришла к ней против желания, но Душечка примирилась с ней, вошла в нее с упрямой убежденностью. Она выказывает мудрость, необычную для своих лет и при ее немоте. Ворон хорошо учил ее в те немногие годы, когда приглядывал за ней.
Когда я вошел, она прохаживалась взад и вперед. Земляные стены зала совещаний продымлены, – даже пустой, он кажется переполненным. В нем стоит застарелая вонь множества немытых тел. Был там старик из Весла. Были Следопыт, Шпагат и еще несколько пришлых. И бо́льшая часть Отряда. Я сделал жест приветствия. Душечка обняла меня по-сестрински, спросила, как продвигаются мои исследования.
– Я уверен, – произнес я для всех и показал знаками ей, – что в Облачном лесу мы обнаружили не все документы. Уверен не только потому, что не могу найти то, что ищу. Все они слишком стары.
Черты лица Душечки правильны, нет в них ничего выдающегося. Но все же ощущаются в этой женщине характер, воля, несгибаемость. Ребенком она побывала в аду, и он не затронул ее. Не трогал он ее и теперь.
Но услышанное ей не понравилось.
– У нас не будет времени, на которое мы рассчитывали, – прожестикулировала она.
Я отвлекся немного. Я ждал, что между Следопытом и вторым вестником с запада полетят искры. В глубине души Следопыт мне очень не нравился. Я бессознательно надеялся найти подтверждение своей неприязни.
Ничего.
И ничего удивительного. Система ячеек надежно ограждает наших последователей друг от друга.
Следующими Душечка пожелала выслушать Гоблина и Одноглазого.
– Все, что мы слышали, – правда, – пропищал Гоблин. – Они усиливают гарнизоны. Но про это лучше Шпагат расскажет. А наша миссия провалилась. Они ждали нас. И гнали по всей равнине. Нам повезло, что смогли оторваться. И помощи никакой.
Менгиры и их жутковатые приятели считаются нашими союзниками. Но по-моему, они слишком непредсказуемы. Они помогают нам или не помогают, следуя каким-то своим правилам.
Детали провалившегося рейда Душечку не интересовали. Она перешла к Шпагату.
– По обе стороны равнины собираются армии, – сообщил тот. – Под водительством Взятых.
– Взятых? – переспросил я.
Я знал только двоих. А Шпагат говорил о многих. Тогда страшно. Давно уже ходят слухи, что Госпожа лишь потому оставила нас в покое, что собирала новый урожай Взятых. Я в это не верил. Наш век до скорбного лишен личностей, наделенных той великолепной и злобной силой, что и Взятые Властелином во время оно: Душелов, Висельник, Крадущийся в Ночи, Меняющий Облик, Хромой и прочие. То были злодеи эпического масштаба, почти столь же буйные в своем коварстве, что и Госпожа с Властелином. Наши слабосильные времена породили лишь Душечку и Шепот.
– Слухи оказались верны, мой господин, – стыдливо ответил Шпагат.
Господин. Я. Только потому, что стою у истоков мечты. Ненавижу это, но проглатываю.
– Продолжай.
– Эти новые Взятые, конечно, не Ревуны или Зовущие Бурю. – Шпагат чуть заметно улыбнулся. – Лорд Зануда заметил, что прежние Взятые были непредсказуемы и опасны, как молния, а новые – предсказуемый ручной гром бюрократии, если вы меня понимаете.
– Понимаю. Продолжай.
– Считают, что новых шестеро, господин. Лорд Зануда полагает, что их вот-вот спустят с цепи. Потому и накапливаются войска вокруг равнины. Лорд Зануда думает, что Госпожа сделала соревнование из нашей гибели.
Зануда. Наш самый верный лазутчик. Один из немногих, переживших долгую осаду Ржи. Ненависть его не знает границ.
Вид у Шпагата был странный. Многозначительный такой. Сказано было явно не все, худшее осталось напоследок.
– Давай, – приказал я. – Колись.
– Прозвища Взятых начертаны на звездах, установленных над их ставками. Во Рже командует Бенефиций. Звезду поставили после того, как ночью прилетел ковер. Но самого Бенефиция никто не видел.
Это требовало выяснения. Только Взятый может управиться с ковром. Но никакой ковер не долетит до Ржи, не миновав равнины Страха. А менгиры нам ни о чем не докладывали.
– Бенефиций? Интересное прозвище. А другие?
– В Стуке на звезде начертано: «Волдырь».
Смешки.
– Прежние, образно-выразительные прозвища мне нравились больше, – сказал я. – Вроде Хромого, Луногрыза или Безликого.
– В Стуже сидит некто Аспид.
– Уже лучше.
Душечка косо глянула на меня.
– В Руте появился Ученый. А в Лузге – Ехидный.
– Ехидный? Это мне тоже нравится.
– Западную границу равнины держат Шепот и Бывалый, ставки обоих в деревушке Плевке.
Я, как вундеркинд-математик, подвел итог:
– Двое старых и пятеро новых. А где еще один?
– Не знаю, – ответил Шпагат. – Кроме этих, есть только главнокомандующий. Его звезда установлена в воинской части подо Ржой.
Его слова били мне по нервам. Шпагат побледнел и затрясся. Мной овладело нехорошее предчувствие. Я понял, что следующие его слова мне очень не понравятся. Но:
– Ну?
– На стеле стоит знак Хромого.
Как же я был прав! Это мне совсем не нравится. И не только мне.
– Ой! – взвизгнул Гоблин.
– Твою мать!.. – произнес Одноглазый.
Сдержанность его голоса передавала больше, чем крик.
Я сел. Посреди комнаты. На пол. И обхватил голову руками. Мне хотелось плакать.
– Невозможно, – пробормотал я. – Я убил его. Собственными руками. – И, сказав, я уже не верил в это, хотя многие годы не сомневался. – Но как же?..
– Хорошего парня легко не убьешь, – проворчал Эльмо.
Реплика эта свидетельствовала о том, что Эльмо потрясен. Без причины он и слова не вымолвит.
Хромой враждует с Отрядом еще с той поры, когда мы прибыли на север через Пыточное море. Именно тогда к нам записался Ворон, таинственный уроженец Опала, когда-то очень влиятельный человек, лишенный титула и имущества приспешниками Хромого. Но Ворон был человек бешеный и совершенно бесстрашный. Взятый там или нет – Ворон ответил ударом на удар, убив своих обидчиков, в том числе самых умелых помощников Хромого. Так мы впервые перешли Взятому дорожку. И каждая наша встреча только ухудшала дело…
В сумятице после битвы при Можжевельнике Хромой решил свести с нами счеты. Я устроил ему ловушку. Он в нее влез.
– На что угодно ставлю – я убил его!
Так жутко я себя еще никогда не чувствовал. Словно на краю обрыва стою.
– Истерик не закатывай, Костоправ, – посоветовал Одноглазый. – Мы от него и раньше живыми уходили.
– Он – один из старых, придурок! Из настоящих Взятых! Из тех времен, когда были еще истинные колдуны. Ему пока ни разу не позволяли взяться за нас со всей силой. Да еще помощников…