– Я тут думал этой ночью, пап, – произнес Камень, как только они отошли. – До начала заварушки. О твоей проблеме с прозвищами. И меня осенило. Есть в Весле такой старый камень – здоровый, с рунами и резьбой. Черт знает, сколько он там торчит. Никто не помнит, кто его ставил или зачем. Всем наплевать.
– Ну и?
– Давай покажу, что на нем нарисовано. – Камень подобрал веточку, расчистил клочок земли, начал рисовать. – На верхушке – неровная звезда в круге. Потом несколько строк – руны, которые никто прочитать не может. Их я не помню. Потом картинки. – Он поспешно чертил линии.
– Довольно грубо.
– Они такие и есть. Но посмотри. Вот этот. Человечек со сломанной ногой. Здесь. Червь? Тут – человек поверх контура зверя. Тут – человек с молнией. Понимаешь? Хромой. Крадущийся в Ночи. Меняющий Облик. Зовущая Бурю.
– Может быть. А может быть, ты торопишься с выводами.
– Пускай. – Камень продолжал рисовать. – Вот так они расположены на камне. Четверо, кого я назвал. В том же порядке, что у тебя на карте. Смотри сюда, на твои пустые места. Это могут быть те Взятые, чьи могилы мы еще не определили. – Он указал на пустой кружок, на человечка со склоненной набок головой, на башку зверя с кругом во рту.
– Позиции сходятся, – признал Боманц.
– И?
– Что «и»?
– Папа, ты прикидываешься идиотом. Круг – это может быть ноль. А может быть знак прозывавшегося Безликим или Безымянным. Этот – Висельник. А тут – Луногрыз… или Лунный Пес?
– Вижу, Камень. Но не уверен, что хочу видеть. – Боманц рассказал Камню свой сон: огромная волчья пасть, заглатывающая луну.
– Вот видишь! – сказал сын. – Тебе собственное сознание подсказывает. Проверь свидетельства. И посмотри, все ли сходится.
– Не стоит.
– Почему?
– А я их наизусть помню. Сходится.
– Так в чем дело?
– Я уже не уверен, что хочу это сделать.
– Папа… Папа, если не ты, то я это сделаю. Я не позволю тебе выбросить на свалку тридцать семь лет. Что изменилось? Ты отдал почти все, чтобы попасть сюда. Неужели можешь все это просто списать?
– Я привык к такой жизни. Меня она не тяготит.
– Папа… Я ведь встречался с твоими знакомыми по прежней жизни. Все говорят, что ты мог бы стать великим волшебником. Они изумлялись: что с тобой произошло? Знают, что у тебя был какой-то тайный великий план и ты отправился его исполнять. Они думают, что ты мертв, потому что иначе о человеке твоих способностей было бы известно. И теперь я начинаю подумывать, что они правы.
Боманц вздохнул. Камень никогда не поймет его. Пока не постареет в тени виселицы.
– Я серьезно, пап. Я сделаю это.
– Нет, не сделаешь. Тебе не хватит ни знаний, ни мастерства. Я сделаю это сам. Так, наверное, предрешено.
– Пошли!
– Да куда ж ты торопишься? Мы не на посиделки собрались. Это опасно. Мне нужен отдых и время, чтобы прийти в соответствующее состояние. Собрать оборудование, приготовить сцену.
– Пап…
– Камень, кто тут специалист? Кто этим займется – ты или я?
– Ты, наверное.
– Тогда заткнись. И держи язык за зубами. Самое раннее – завтра ночью. Если твое расположение прозвищ меня удовлетворит.
Камень глянул на него обиженно и нетерпеливо.
– В чем дело? Что у тебя за спешка?
– Да просто… я думаю, что вместе с Токаром приедет Слава. Хотелось бы, чтобы она приехала уже к завершению.
Боманц в отчаянии заломил брови.
– Пошли домой. Я с ног валюсь. – Он обернулся. Бесанд, напрягшись от ярости, глядел в сторону Курганья. – И держи его от меня подальше.
– Пару дней ему будет не встать.
Чуть позже Боманц пробормотал:
– Что это все может значить? Неужели и вправду воскресители?
– Воскресители – это миф, на котором наживается Бесандова банда, – ответил Камень.
Боманц вспомнил некоторых университетских знакомых.
– Не будь так в этом уверен.
Дома Камень сразу пошел на чердак – изучать карту. Боманц перекусил и, прежде чем лечь, сказал Жасмин:
– Приглядывай за Камнем. Что-то он странно себя ведет.
– Странно? Это как?
– Не знаю. Просто странно. Слишком его Курганье интересует. Не давай ему отыскать мои вещи. Он может попытаться сам открыть путь.
– Он не станет.
– Я очень на это надеюсь… но все же приглядывай за ним.
15Курганье
Услыхав, что Грай вернулся, Горшок немедля побежал к старику домой. Грай обнял его:
– Как поживаешь, парень?
– Мы уж думали, что ты сгинул. – Грая не было дома восемь месяцев.
– Пытался вернуться, но тут у вас дорог совсем не осталось.
– Знаю. Полковник попросил Взятых сбрасывать припасы с ковра.
– Слыхал. Военный губернатор в Весле на дыбы встал, как это услышал. Целый полк отправил на строительство новой дороги. Уже на треть сделана. Я по ней сюда и шел.
Горшок посерьезнел:
– Это действительно была твоя дочь?
– Нет, – ответил Грай.
Уходя, он заявил, что хочет встретиться с женщиной, назвавшейся его дочерью. Он заявил, что отдаст все свои сбережения человеку, который найдет его детей и приведет в Весло.
– Ты, кажется, разочарован.
Так оно и есть. Исследования не дали почти ничего. Слишком многих летописей не хватает.
– Как перезимовали, Горшок?
– Плохо.
– Там, внизу, тоже было не лучше. Я за вас беспокоился.
– У нас с племенами были неприятности. Самое худшее из всего. Знаешь, можно долго сидеть в доме, приперев дверь бревном. Но когда воры забрались в твой погреб, есть уже нечего.
– Я так и думал, что до этого дойдет.
– Мы присматривали за твоим домом. Лесовики разграбили пару пустующих.
– Спасибо. – Глаза Грая сузились.
Чужие в его доме? Насколько внимательно они смотрели? Если хорошо поискать, можно найти достаточно, чтобы повесить его.
Грай выглянул из окна:
– Кажется, дождь.
– Да тут всегда дождь, кроме тех дней, когда идет снег. Зимой на двенадцать футов насыпало. Люди волнуются. Что с погодой случилось?
– Старики рассказывают, что после Великой кометы всегда так – пара очень суровых зим. В Весле таких холодов не было, но снегопадов – изрядно.
– Сильных морозов и у нас не бывало. Только снегу так навалило, что из дому не выйти. Я чуть с ума не сошел. Курганье – ровно озеро замерзшее. Даже Великого кургана не видать.
– Да? Ну, мне еще мешок разобрать надо. Так что ступай, расскажи всем, что я вернулся. Деньги порастратил. И работа мне нужна срочно.
– Ладно, расскажу.
Грай смотрел из окна, как Горшок бредет к казармам стражников по настилу, положенному уже после отъезда Грая. Понятно, почему положенному, – под настилом хлюпала грязь. Кроме того, полковник Сласть не позволял своим людям бездельничать. Когда Горшок исчез из виду, Грай поднялся на второй этаж.
Ничего не тронуто. Отлично. Он посмотрел через окошко на Курганье.
Как оно изменилось за какую-то пару лет! Еще немного – и его вовсе будет не разглядеть.
Грай фыркнул, пригляделся внимательнее. Вытащил из тайника шелковую карту, посмотрел на нее, потом снова на Курганье. Затем выудил из-за пазухи намокшие от пота бумаги, те, что таскал с собой с того момента, как украл их из университета в Весле. Разложил поверх карты.
Ближе к вечеру он встал из-за стола, накинул плащ и, взяв палку, с которой теперь не разлучался, вышел. Ковыляя по грязи и лужам, он добрался до холма над Великой Скорбью.
Река, как всегда, разлилась. Ее русло продолжало петлять. Через некоторое время Грай выругался, врезал тростью по старому дубу и повернул к дому.
Спустились серые сумерки. До темноты он домой не успеет.
– Черт, как же все сложно! – пробормотал Грай. – Я никогда на это не рассчитывал. Что же мне теперь делать?
Рискнуть. Сделать шаг, которого он надеялся избежать, хотя именно в предчувствии его и зимовал в Весле.
В первый раз за многие годы Грай подумал: а стоит ли игра свеч?
Но что бы он ни решил, до темноты ему домой не успеть.
16Равнина Страха
Если с перепугу накричать на Душечку, можно много чего пропустить. Эльмо, Одноглазый, Гоблин, Масло – вся компания обожает подкалывать старину Костоправа. И посвящать меня в подробности они не собирались, нет! Вовлекли в свою затею всех – даже Следопыт, который вроде бы очень привязался ко мне и болтал со мной больше всех остальных, вместе взятых, не обмолвился ни словечком. Так что назначенный день я встретил в торжествующем невежестве.
Я собрал полную боевую выкладку. Мы, вообще-то, согласно традиции, тяжелая пехота, хотя в последнее время предпочитаем ездить верхом. Большинство из нас слишком стары, чтобы таскать восемьдесят фунтов барахла на горбу. Я отволок свои сумы в пещеру, которая служит у нас конюшней и воняет, как прабабушка всех хлевов, – и не нашел там ни одного оседланного коня. Впрочем, кроме коня Душечки.
Мальчишка-конюший только ухмыльнулся, когда я спросил его, что творится.
– Поднимитесь наверх, – посоветовал он. – Сударь.
– Да? Мерзавцы вонючие! Я им покажу, как в игрушки со мной играть. Я им напомню, кто тут ведет Анналы.
Я ругался и стенал, пока не выбрался в сплетение слабых лунных теней вокруг входа в тоннель. Там собралась вся честная компания – с облегченной выкладкой. У каждого только оружие и мешок сушеной жратвы.
– Ты куда собрался, Костоправ? – осведомился Одноглазый, с трудом сдерживая смех. – Похоже, все свое барахло в мешок увязал. В черепаху превращаешься? Носишь домик на спине?
– Мы не переезжать собрались. – Это Эльмо. – Просто отправляемся в налет.
– Да вы просто шайка садистов!
Я вышел в полосу тусклого света. Луна через полчаса должна сесть. Вдалеке плыли в ночи Взятые. Эти сукины дети серьезно относились к своему дозору. А чуть поближе к нам собралась целая толпа менгиров. Их было столько, что равнина походила на пустынное кладбище. И бродячих деревьев немало.
Больше того – несмотря на полное безветрие, я слышал звон Праотца-Дерева. Это явно что-то значило. Менгир мог бы объяснить мне, но каменюки очень молчаливы, когда дело касается их самих и братьев по разуму. Особенно Праотца-Дерева. Многие из них даже не признаются, что он существует.