Пока я додумывался до такой мысли, буря росла. Шестьсот ярдов в поперечнике. Восемьсот. Цвета кипели и бурлили в чем-то похожем на черный дым. Молнии, беззвучно шипя, змеями кидались друг на друга.
Нижний край бури коснулся земли.
Молнии обрели голос. А буря разрасталась все быстрее, расплескивая во все стороны тот прирост, что должен был уйти в землю. Сила ее была невероятна.
Бури перемен редко приближались больше чем на восемь миль. Даже на таком расстоянии они весьма внушительны – так что искры трещат в волосах и рвутся нервы. В те времена, когда мы еще служили Госпоже, я беседовал с ветеранами кампаний Шепот, и те рассказывали о своих мучениях в этих бурях. Я никогда не верил их байкам до конца.
Когда край бури настиг нас, я поверил каждому слову.
Одного из скатов захлестнуло. Он стал прозрачным, забелели в накатившей тьме кости. Потом он изменился.
Изменялось все. Камни и деревья поплыли. Надоедавшие нам мелкие тварюшки оборачивались чем-то еще…
По одной из гипотез, удивительные твари равнины обязаны своим происхождением бурям перемен.
Считалось также, что бури создали и саму равнину. Что каждая из них оттяпывает еще один кусочек нормального мира.
Киты уже не пытались обогнать бурю. Они опустились к земле, к границе бури, чтобы, если их превратит в нечто к полету неспособное, падение было не слишком долгим. Наилучшая тактика при любой буре перемен. Лежи и не рыпайся.
Ветераны Шепот поговаривали о ящерицах, вырастающих со слона, о пауках-чудовищах, о появляющихся у ядовитых змей крыльях, о разумных существах, теряющих рассудок и убивающих все, что попадается им на глаза.
Я испугался.
Впрочем, не настолько, чтобы не смотреть по сторонам. Показав нам косточки, скат обрел нормальный облик, но он вырос. Как и второй, когда буря захлестнула его. Не свидетельствует ли это о тенденции к росту на границах бури?
Перемена достигла нашего кита – тот спускался медленнее остальных. Несмотря на молодость, кит старался удержать нас на спине. Мои волосы звенели. Казалось, вот-вот окончательно откажут нервы. Взгляд, брошенный на Следопыта, подтвердил, что сейчас разразится эпидемия паники.
Кто-то из колдунов – то ли Гоблин, то ли Одноглазый – попытался поиграть в героя и остановить бурю. Проще остановить морской прилив. Грохот и рев заклятия сгинули в гневе стихии.
Когда край бури настиг нас, на мгновение наступила тишина. А потом – адский рев. Бушевавший внутри ветер поражал своей яростью. Мне хотелось только одного – вцепиться во что-нибудь и держаться. Вокруг летали вещи, превращаясь друг в друга по пути. Потом я бросил взгляд на Гоблина. Меня едва не стошнило.
Действительно Гоблин. Его голова раздулась вдесятеро. А все остальное точно наизнанку вывернулось. Вокруг кишела орда паразитов, из тех, что живут на спинах летучих китов, некоторые размером с голубя.
Следопыт и пес Жабодав выглядели еще хуже. Дворняга стала со слоненка ростом, клыки вытянулись, глаза светились лютой злобой. На меня пес смотрел с леденящей душу голодной страстью. А Следопыт стал чем-то вроде демона, напоминающего обезьяну, но много разумнее. Оба походили на самый жуткий кошмар художника или колдуна.
Меньше всего изменился Одноглазый. Раздулся немного, но остался Одноглазым. Может быть, это оттого, что он за свои годы слишком укоренился в этом мире. По слухам, ему скоро полтора века стукнет.
Тварь, что была псом Жабодавом, двинулась ко мне, скаля зубы… Летучий кит коснулся земли, и от толчка все мы полетели вверх тормашками. Вокруг завывал ветер. Необычная молния сковала небо и землю. Сама почва, которой мы касались, плыла. Ползли камни. Корчились деревья. Обитатели этой части равнины все выбрались наружу и заметались, теряя облик; жертва кидалась на хищника. Жуткое действо освещалось переменчивым призрачным светом.
Потом нас окутала пустота в сердце бури. Все застыло в той форме, которую только что приобрело. Ничто не двигалось. Следопыт и пес Жабодав, сброшенные толчком, валялись на земле. Одноглазый и Гоблин сидели нос к носу, готовые позволить своей вражде выйти за пределы обычных перебранок. Прочие киты, с виду не изменившиеся, лежали невдалеке. Из цветных лент в небе вылетел скат, упал и разбился.
Пауза продолжалась минуты три. В тишине рассудок вернулся к нам. Потом буря перемен начала сворачиваться.
Распад бури происходил медленнее, чем рост, но и спокойнее. Терпеть пришлось несколько часов. Потом все сгинуло. Единственной жертвой оказался разбившийся скат. Но боги, как же мы все были потрясены!
– Нам чертовски повезло, – заметил я, пока мы перебирали багаж. – Могло и вовсе убить.
– Удача тут ни при чем, Костоправ, – ответил Одноглазый. – Как только наши чудовища почуяли бурю, они тут же направились в безопасное место. Туда, где ничто не сможет прикончить нас. Или их.
Гоблин кивнул. Что-то часто они друг с другом соглашаются в последнее время. Но мы все помнили, как они только что едва не растерзали друг друга.
– А на что я походил? – спросил я. – Сам никаких перемен не почувствовал, только нервничал очень. Вроде как напился, накурился и умом тронулся одновременно.
– Очень было похоже на Костоправа, – задумчиво ответствовал Одноглазый. – Только вдвое уродливее.
– И скучнее, – добавил Гоблин. – Ты произнес очень вдохновляющую речь о доблести Черного Отряда в сражениях с харчами.
Я расхохотался:
– Бросьте!
– Нет, правда. Ты так и остался Костоправом. Может, от тех амулетов и есть толк.
Следопыт перебирал оружие. Пес Жабодав дрыхнул у его ног. Я показал на него пальцем и вопросительно посмотрел на Одноглазого.
– Не видел, – прожестикулировал тот.
– Он вымахал, – вставил Гоблин, – и когти отрастил.
Их это, кажется, не беспокоило. Я решил последовать примеру колдунов. В конце концов, китовые вши были не многим лучше дворняги.
Летучие киты остались на земле – вставало солнце. Их спины приобрели бурый, с охряными пятнами цвет, и мы стали ждать ночи. Скаты пристроились на спинах остальных четырех китов. К нам они не приближались. Похоже, люди вызывали у них неприязнь.
24Мир вокруг
Вечно мне ничего не рассказывают. И стоит ли жаловаться? Тайна – наша броня. Без нее никак, и все такое прочее. В наших условиях это железное правило выживания.
Наш эскорт не просто должен был проводить нас до границ равнины. У охраны было свое задание – то, о котором мне не сказали. Атаковать штаб Шепот.
Та ни о чем не подозревала. На границе равнины наши киты-спутники медленно спустились к земле. Скаты последовали за ними. Ловя попутный ветер, они медленно продвигались вперед. А мы забирались все выше, дрожа и хватая ртом воздух.
Скаты нанесли удар первыми. По два, по три они проскальзывали над верхушками деревьев, пуская молнии в расположение войска Шепот. Бревна и камни летели, как пыль из-под копыт. Вспыхнул огонь.
А воздушные чудовища плыли следом, чтобы обрушить новый шквал молний, когда на улицы высыпали солдаты и горожане. Но страшнее всего были щупальца.
Киты набивали пасти людьми и животными. Они рушили дома и укрепления. Вырывали с корнем деревья. И молотили по Шепот своими разрядами.
Тем временем скаты поднялись на тысячу футов и снова парами и тройками пикировали, атакуя наносящую ответный удар Шепот.
Этот удар, хоть и выжег широкую полосу в боку летучего кита, позволил скатам обнаружить Взятую и хорошенько отделать ее. Одного ската та все же сбила.
Мы пролетали над полем боя, вспышки и пожары освещали брюхо нашего кита. Если кто-то и увидал чудовище с земли, то вряд ли заметил нас на его спине. Гоблин и Одноглазый не обнаружили ничего, кроме инстинкта выживания.
Мы пролетели над городом, а бой все продолжался. Гоблин заявил, что Шепот сбежала, слишком озабоченная собственным спасением, чтобы помогать подчиненным.
– Хорошо, что на нашу долю боя не досталось, – заметил я.
– Это трюк одноразовый, – возразил Гоблин. – В следующий раз они подготовятся.
– После Ржи – могли бы и сейчас быть готовы.
– Может, у Шепот проблемы с самолюбием?
Не «может», а «совершенно точно». Я с ней встречался. Самолюбие – слабое место. Она не была готова к атаке, полагая, что мы ее слишком боимся. Как-никак она самая талантливая из Взятых.
Наш могучий скакун вспахивал ночь, отметая назад звезды, гудя, булькая, шевелясь. Я становился оптимистом.
На заре мы приземлились в каньоне посреди Ветреного края, еще одной пустыни – в отличие от равнины Страха, нормальной. Продутый ветрами простор. Мы поели и отоспались, а с наступлением ночи продолжили путь.
Пустыню покинули южнее Лордов, свернули к северу над Облачным лесом, избегая человеческого жилья. За Облачным лесом кит нас высадил. Дальше пошли пешком.
Жаль, что мы не могли проделать по воздуху весь путь. Но ни Душечка, ни киты не соглашались рисковать больше необходимого. Впереди лежали густонаселенные края, мы не смогли бы незамеченными пережидать день. Отсюда нам предстояло путешествовать по старинке.
В пятнадцати милях впереди лежал свободный город Розы.
На протяжении всей своей истории Розы были плутократической республикой. Даже Госпожа решила не нарушать традиции. Во время нашей северной кампании невдалеке разразилась великая битва, но место выбирали мятежники, не мы. Мы тогда проиграли, а Розы на несколько месяцев потеряли независимость. Потом победа Госпожи при Чарах покончила с властью мятежников. Так что в общем и целом Розы относились к Госпоже дружелюбно.
Хитрая сука.
Добирались мы на попутных. Угробили целый день. Мы с Гоблином и Одноглазым были не в лучшей форме. Слишком долго бездельничали. И постарели.
– Глупо это все, – сказал я, когда мы подходили к воротам в красноватой от заката городской стене Роз. – Мы тут все бывали прежде. Вас двоих точно припомнят, вы ж полгорода обобрали.
– Обобрали? – возмутился Одноглазый. – Кто обобрал?