– Вы, шуты гороховые. Продавали безотказные амулеты, когда мы охотились за Загребущим.
Загребущий был когда-то полководцем мятежников. На севере он выпил у Хромого немало крови; потом Отряд с небольшой помощью Душелов устроил ему в Розах западню. На горожанах тогда нажились и Гоблин, и Одноглазый; последний особенно преуспел. На юге, когда мы еще служили на берегах Пыточного моря, он участвовал в каждом сомнительном деле, какое только мог найти. И бо́льшую часть грязных денег тут же проигрывал в карты. Он, по-моему, худший картежник в мире.
Уж за пятьдесят один-то год можно научиться очки считать.
Планировали мы остановиться на каком-нибудь паршивом постоялом дворе, где лишних вопросов не задают. На следующий день мы со Следопытом должны были купить фургон и упряжку. А потом подъехать к месту высадки, забрать те вещи, которые не смогли утащить на спинах, и обогнуть город по пути на север.
Это был план. Но Гоблина с Одноглазым он не стеснил.
Первое правило солдата – выполняй приказ. Задание прежде всего.
Гоблин и Одноглазый полагают, что все правила созданы, чтобы их нарушать. Вернулись мы со Следопытом (пес Жабодав лениво тащился следом) ближе к вечеру. Фургон оставили перед входом; Следопыт вызвался сторожить, а я поднялся наверх.
Ни Гоблина, ни Одноглазого.
Содержатель постоялого двора сообщил, что колдуны ушли вскоре после нас, обсуждая, где бы найти баб.
Моя вина. Я тут главный. Следовало предусмотреть. Слишком долго мы пробыли в пустыне. Я заплатил за две ночи вперед – на всякий случай. Потом отогнал фургон с упряжкой в конюшню, поужинал с молчаливым Следопытом и отправился в комнату с несколькими квартами пива. Вылакали мы его вместе – я, Следопыт и пес Жабодав.
– Будешь их искать? – спросил Следопыт.
– Нет. Если не вернутся через два дня или не устроят в городе погром, отправимся без них. Не хочу, чтобы меня с ними видели. Слишком многие тут их помнят.
Мы уже были здорово навеселе. Жабодав под столом хлестал пиво наравне с нами. Ох и обожала же эта псина пиво! Даже вскакивала, когда пустела его посудина, и бегала вокруг нас, требуя налить.
На следующее утро Гоблин так и не пришел. Как и Одноглазый. Зато слухов ходило изрядно. В общий зал мы спустились поздно, между утренним и обеденным столпотворением. Разносчику больше не с кем было точить лясы.
– Эй, парни, не слыхали, что вчера вечером приключилось на восточной окраине?
Я застонал, прежде чем он перешел к сути дела. Уж мне-то можно и не рассказывать.
– Понятно. Сущая война. Пожары, колдовство, буйные толпы. Такого в старом городе не видывали со времен того вожака… как бишь его?.. за которым Госпожа охотилась.
Когда разносчик отошел доводить следующего клиента, я сказал Следопыту:
– Пора уносить ноги.
– А что с Гоблином и Одноглазым?
– Сами о себе позаботятся. Если нарвались на самосуд – очень хорошо, а я ради них башкой рисковать не намерен. Если выкрутились – план они знают. Догонят.
– Я думал, Черный Отряд не оставляет своих мертвецов.
– Так и есть, – ответил я, но не уступил.
Пусть наши волшебники варятся в том зелье, которое сами сварганили. Я не сомневался – выживут. Они уже попадали в переделки тысячу раз. Долгий пеший переход должен благотворно повлиять на их отношение к дисциплине.
Покончив с завтраком, я сообщил хозяину, что мы со Следопытом уезжаем, а друзья наши задержатся. Потом оттащил протестующего Следопыта к фургону, запихал внутрь и, когда мальчишка отвязал поводья, двинул к западным воротам.
Ехали мы долго, по извилистым улочкам, через дюжину горбатых мостиков через каналы, но от вчерашних глупостей все же удалялись. По пути я рассказывал Следопыту, как мы травили Загребущего. Ему понравилось.
– Это торговая марка Отряда, – заключил я. – Заставить врага совершить ошибку. В бою мы были лучшими, но дрались, только когда ничто другое не помогало.
– Так ведь вам платили, чтобы дрались.
Все для него черно-белое. По-моему, он слишком долго жил в лесах.
– Нам платили за результат. Если мы могли добиться его без боя, тем лучше. Нужно только изучить своего врага. Найти слабость и воспользоваться ею. Душечка в таких делах дока. Хотя со Взятыми в этом отношении проще, чем кажется. У них у всех самолюбие болезненное.
– А Госпожа?
– Сказать не решусь. Не нашел я у нее слабостей. Немного тщеславия, но не знаю, как за него зацепиться. Может, ее желание властвовать. Норовит захватить больше, чем может удержать… Не знаю. Она осторожна. И умна. Вспомни, как разделалась с мятежниками при Чарах. Убила одним камнем трех птичек. Госпожа не просто избавилась от мятежников; она выявила ненадежных Взятых и подавила попытку Властелина выбраться с их помощью.
– А как с ним?
– Пока это не проблема. Но он, вероятно, уязвимее Госпожи. Он не мыслитель. Он вроде быка. Так силен, что ума не надо. Ну, немного хитрости, как под Можжевельником, но большей частью – прямой удар кувалдой.
Следопыт задумчиво кивнул:
– А в этом, наверное, что-то есть.
25Курганье
Грай просчитался. Он забыл, что не только Горшка заинтересует его судьба.
Искать его начали, когда он не появился на работе. Колотили в дверь, стучали в окна – ответа не было. Кто-то подергал за дверную ручку. Заперто. Тут забеспокоились всерьез.
Одни предлагали пойти к высокому начальству, другие – действовать решительно. Последние победили. Замок был выломан, и собравшиеся очутились в доме.
Меблировка оказалась скудной, а чистота – почти противоестественной.
– Вот он! – заорал первый, кто поднялся на чердак. – У него вроде удар!
Толпа набилась в чердачную комнату. Грай сидел за столом; перед ним лежали пакет из промасленной кожи и книга.
– Книга! – удивился кто-то. – Ну как есть странный тип!
Кто-то пощупал горло Грая, обнаружил, что слабенький пульс есть, что Грай дышит, – но куда реже и поверхностней, чем у спящего.
– Да, наверное, удар. Сидел тут, почитывал, а его и скрутило.
– С моим дядей так было, – поддержал другой мужик. – Когда я пацаном был. Сидел, сказку баял, потом побелел и скопытился.
– Да он жив еще. Надо сделать что-то. Может, поправится.
Все, спотыкаясь и толкаясь, ринулись вниз.
Горшок узнал о случившемся, когда толпа ввалилась в штаб. Был он в тот момент на дежурстве, и новости поставили его в безвыходное положение. Он дал слово Граю, но и уйти с поста не мог. Сласть интересовался Граем лично, и оттого новости достигли его тут же. Полковник вышел из кабинета, углядел потрясенного Горшка.
– Слышал? Пошли глянем. А вы цирюльника приведите. И коновала.
Стоит задуматься о ценности человеческой жизни, когда в армии числятся коновалы, но нет врачей.
Начинался тот день знаменательно – редкостно ясным небом. Теперь набежали тучи, на деревянных настилах оставили пятнышки первые дождевые капли. Следуя вместе с дюжиной солдат за полковником, Горшок едва слышал замечания Сласти о необходимости их починки.
Дом Грая окружала толпа.
– Дурные вести не сидят на месте, сударь, – заметил Горшок.
– Да ну? Посторожите, ребята. Заходим. – Внутри полковник задержался. – У него всегда было так чисто?
– Всегда. У него был пунктик насчет порядка и распорядка.
– Странно. Его ночные прогулки как-то плохо вяжутся с порядком.
Горшок пожевал губу и подумал, не стоит ли передать полковнику послание Грая. Решил, что еще не время.
– На чердаке? – спросил полковник одного из тех, кто нашел Грая.
– Да, сударь.
Горшок уже взлетел наверх. Заметил пакет из промасленной кожи и не раздумывая сунул за пазуху.
– Сынок…
Горшок обернулся. В дверях стоял нахмуренный Сласть.
– Ты что делаешь?
Полковник был самой грозной фигурой, какую мог себе вообразить Горшок, – даже страшнее жестокого и требовательного отца. Юноша не нашелся с ответом. Он стоял и трясся.
Полковник протянул руку. Горшок отдал ему пакет.
– Так что ты делал, сынок?
– Э… сударь… однажды…
– Ну? – Полковник осмотрел Грая, не прикасаясь к телу. – Давай рассказывай.
– Грай попросил меня отправить письмо, если с ним что-нибудь случится. Ему казалось, что его время на исходе. И он сказал, что письмо будет упаковано в кожу – на случай дождя и все такое… Сударь.
– Понимаю.
Сласть пальцами приподнял подбородок Грая. Пакет он положил на стол, потом задрал старику веко. Зрачок был не больше булавочной головки.
– Гм… – Полковник пощупал лоб пострадавшего. – Гм… – Он нажал на несколько рефлекторных точек. Никакой реакции. – Странно. На удар не похоже.
– А что же это такое, сударь?
Полковник Сласть выпрямился:
– Может, ты мне подскажешь?
– Простите?
– Ты говорил, будто Грай чего-то ждал.
– Не совсем. Он чего-то боялся. Говорил, что стар и что его время вышло. Может, у него была какая-то болезнь, а он никому не признавался?
– Может быть. А, Хват. – Явился коновал.
Проделав те же манипуляции, что и Сласть, он выпрямился и пожал плечами:
– Не по моей части, полковник.
– Лучше перенести его туда, где за ним присмотреть можно. Этим ты и займешься, сынок, – приказал полковник Горшку. – Если он вскоре не придет в себя, придется кормить его насильно. – Он побродил по комнате, глянул на корешки томов. – Ученый человек. Так я и думал. Гора контрастов. Я все раздумывал, кто же он на самом деле.
Горшка кольнула тревога за Грая.
– Мне кажется, сударь, он когда-то был важной персоной в одном из Драгоценных городов, но потерял все и был вынужден вступить в армию.
– Об этом поговорим, когда перенесем его. Пошли.
Горшок последовал за очень задумчивым полковником. Может, все-таки стоило передать предупреждение Грая?
26По дороге
К исходу третьего дня мы со Следопытом успели вернуться к месту высадки, загрузить фургон и двинуться на север по дороге на Клин. И тут я призадумался – а не подвела ли меня логика?