– Что?
– Наши летучие друзья. Я ожидала увидеть Шепот и Хромого, помня их старые грехи. Но это Ехидный и Волдырь. Хотя ее мне следовало подозревать. У нее большие способности к некромантии.
Она снова размышляла вслух. Часто ли с ней такое бывает? Если часто, то она не привыкла иметь под боком свидетелей.
– О чем ты?
Она пропустила мой вопрос мимо ушей.
– Но сказали ли они остальным?
Я вслушался и сложил кое-что вместе. Прозрение Госпожи: три варианта будущего – и ни в одном нет для нее места. Быть может, это значит, что и ее колдунам там места нет. Быть может, они решили взять будущее в свои руки, избавившись от повелительницы.
Легкие шаги удивили меня, но не слишком. Я решил, что это Молчун решил за нами пошпионить. И оказался потрясен, когда рядом с нами села Душечка. Одна.
Как я не заметил возвращения безмагии? Отвлекся, наверное.
– Они еще не выбрались из кораллов, – продолжала Госпожа, словно не замечая Душечки. – Это дело небыстрое, а они оба ранены. Коралл, конечно, не может их убить, но доставляет сильную боль. Пока они лежат и ждут рассвета.
– И?
– Они могут не уйти с равнины.
– Душечка читает по губам.
– Она уже знает.
Ну так я же тысячу раз повторял, что девочка – умница.
Думаю, именно это знание побудило Душечку занять место по другую сторону от меня.
О да!
Оказалось, что я играю роль переводчика.
Проблема в том, что восстановить эту беседу я не в состоянии. Кто-то потом подправил мою память. Я мог делать лишь обрывочные записи, но теперь и они выглядят совершенно бессмысленными.
Шли какие-то переговоры. Сохранилось чувство глубокого изумления – Душечка желала заключить сделку. Госпожа – тоже.
Они достигли соглашения. Хрупкого, конечно, потому что после в пределах безмагии Госпожа все время держалась со мной рядом, чаще за моей спиной. Очень мило – служить живым щитом… А Душечка держалась рядом с Госпожой, чтобы та не воспользовалась своей силой.
Один раз Душечка ее все же отпустила.
Но я чуть забегаю вперед. Вначале мы вернулись, никому не сказав о встрече. Мы с Госпожой пришли чуть позже Душечки, стараясь изобразить последствия сердечного и бурного свидания. Завистливые взгляды доводили меня до смеха.
На следующее утро мы с Госпожой вышли из безмагии. Душечка отвлекла Молчуна, Одноглазого и Гоблина, отправив их торговаться с менгирами.
Праотец-Дерево никак не мог решиться. А мы пошли в противоположном направлении. Искать Взятых.
Собственно говоря, их и искать не пришлось. Они еще не выбрались из кораллов. Госпожа воззвала к власти, которую имела над ними, и они перестали быть Взятыми.
Ее терпение истощилось. А может, она решила преподать другим наглядный урок… Как бы то ни было, когда мы возвращались в Нору, в небе кружили стервятники – настоящие стервятники.
«Проще пареной репы, – подумал я, вспомнив, как пытался убить Хромого и как на моем пути вставали проклятые твари. – Для нее. А для меня – за гранью возможного».
Мы вернулись к переводам. Так замотались, что и не следили за новостями. Вдобавок у меня звенело в голове – Госпожа промыла мне мозги после беседы с Душечкой.
А тем временем Белая Роза смогла как-то договориться с Праотцем-Деревом. Хрупкий союз окреп.
Еще я заметил, что менгиры перестали надоедать мне «чужаками на равнине».
Все это время они имели в виду Следопыта и пса Жабодава. И Госпожу. Двое из трех перестали быть чужаками. Что сталось с псом Жабодавом, не знал никто. Даже менгиры не сумели за ним проследить.
Я попросил Следопыта объяснить, откуда взялось имя, но тот не помнил. И самого пса Жабодава тоже не помнил. Чудеса, да и только.
Теперь Следопыт был просто детищем Дерева.
46Сын Дерева
Я нервничал. У меня началась бессонница. Дни утекали один за другим. Где-то на западе Великая Скорбь подтачивала свой берег. Четвероногое чудовище мчалось к хозяину с вестью о том, что план раскрыт. Душечка и Госпожа не делали ничего.
Ворон оставался в ловушке. Боманц все шел через неугасимый огонь, который и вызвал сам себе на горе. Приближался конец света. И никто пальцем о палец не ударил.
Я закончил перевод. Мне это не помогло. Так казалось. Хотя Молчун, Гоблин и Одноглазый продолжали возиться со списками имен, с перекрестными ссылками в поисках системы. Госпожа заглядывала им через плечо чаще, чем я. Я кропал Анналы. И маялся: как же попросить, чтобы она вернула те, что я потерял у моста Королевы?
Я нервничал. Изводил себя и других. На меня уже злились. Чтобы успокоиться, я стал гулять при луне.
Той ночью было полнолуние, над восточными холмами взошел толстый оранжевый пузырь. Величественное зрелище, особенно когда на фоне пузыря пролетает стая скатов. Горизонт почему-то светился сиреневым. На холодном ветру металась выпавшая днем тонкая пыль. Далеко на севере поблескивала буря перемен.
Рядом со мной возник менгир. Я подпрыгнул фута на три.
– Опять чужаки на равнине? – спросил я.
– Не больше чужаки, чем ты, Костоправ.
– Шутник нашелся. Чего тебе надо?
– Мне – ничего. Тебя хочет видеть Праотец-Дерево.
– Да? До скорого.
Я двинулся к Норе. Сердце мое заходилось.
Дорогу мне заступил другой менгир.
– Ну, раз вы так… – Я изобразил на лице героизм и пошел вверх по ручью.
Они все равно привели бы меня. Лучше избежать унижений.
Вокруг пустоши гулял ветер, но стоило пересечь границу, как вступил в лето. Полный штиль, хотя листва звенит. И жара как в горне.
Луна поднялась достаточно, чтобы затопить прогалину серебристым светом. Вот и Дерево. Я не мог оторвать взгляда от руки, все еще торчащей, сжимая корень, все еще, как мне казалось, живой. Но корень разросся и обволок руку, как живое дерево обволакивает намотанную на него проволоку. Я остановился в пяти шагах от ствола.
– Подойди ближе, – сказал Праотец.
Нормальным голосом. Обычным тоном.
Я икнул и поискал глазами выход. Прогалину окружала тьма-тьмущая менгиров. Беги, коли охота.
– Стой спокойно, однодневка.
Мои ноги примерзли к земле. Однодневка, да?
– Ты просил помощи. Ты требовал помощи. Ты ныл, и клянчил, и молил о помощи. Стой спокойно и прими ее. Подойди.
– Решился?
Я сделал два шага. Еще один – и я ему на корни наступлю.
– Я обдумал проблему. То, чего вы, однодневки, так боитесь, то, что спит в земле далеко отсюда, станет угрозой моим детям, если оно пробудится. Я не вижу силы в тех, кто противостоит ему. Поэтому…
Я не люблю прерывать собеседника, но не заорать не мог. Кто-то вцепился мне в лодыжку. Так сильно, что хрустнула кость.
Ну, старикашка, ты еще пожалеешь об этом.
Мир посинел. На меня обрушился ураган боли. В ветвях Праотца-Дерева засверкали молнии. Над пустыней прокатился гром. Я поорал еще немного.
Вокруг мелькали синие разряды, едва не задевая меня заодно с моим мучителем. Но наконец рука разжалась.
Я попытался сбежать.
Упал на первом же шаге. И продолжал ползти, пока Праотец-Дерево извинялся и пытался меня вернуть.
К дьяволу! Я менгир насквозь пробью, если придется…
В сознании возникла картина. Праотец-Дерево передавал сообщение напрямую. И наступила тишина: только – фьють! – исчезли менгиры.
Со стороны Норы несся гомон. Чтобы выяснить, кто устроил представление, высыпал весь Отряд.
Первым добежал Молчун.
– Одноглазый, – выдавил я. – Одноглазого сюда.
Кроме меня, он единственный что-то смыслит в медицине. И, несмотря на склочность, указания мои выполнит.
Тут же явился Одноглазый, а с ним еще человек двадцать. Дозорные не оплошали.
– Лодыжка, – сказал я. – Видимо, сломана. Дайте свет. И лопату, мать ее!
– Лопату? Головой ударился? – переспросил Одноглазый.
– Я сказал – принеси. И что-нибудь против боли.
Материализовался Эльмо, застегиваясь на ходу.
– Костоправ, что случилось?
– Старик захотел поболтать и послал за мной каменюги. Говорит, что решил нам помочь. Только я уши развесил, эта лапа как вцепится! Чуть ногу не оторвала. А шум – это Дерево говорило: «Не хулигань».
– Закончишь с ногой, оттяпай ему язык, – приказал Одноглазому Эльмо. – Что нужно Дереву, Костоправ?
– Уши в Норе забыл? Праотец решил помочь нам справиться с Властелином. Говорит, мол, покумекал и решил, что в его собственных интересах оставить Властелина под землей. Помоги встать.
Усилия Одноглазого начали приносить плоды. Он прилепил к моей лодыжке, раздувшейся к этому времени втрое, травяной шарик из своих запасов, и боль спала.
Эльмо покачал головой.
– Если не поможешь встать, – процедил я, – я тебе самому ногу сломаю.
Эльмо с Молчуном подхватили меня под мышки и поставили.
– Лопаты принесите, – приказал я.
Мне тут же подали с полдюжины. Солдатских, конечно, – не заступов.
– Раз уж вы собрались помочь, волоките меня к Дереву.
Эльмо зарычал. На мгновение показалось, что заговорит Молчун. Я посмотрел на него с выжидающей улыбкой. Двадцать с гаком лет жду.
И ничего. Что бы ни происходило, на челюстях Молчуна висел стальной замок. Я видел его таким злым, что он готов был глодать гвозди, и таким возбужденным, что он терял контроль над сфинктером. Но чтобы нарушил молчание – никогда.
В ветвях Дерева еще метались синие искры. Звенели листья. Свет луны и отблески факелов смешивались, от каждого сполоха пускались в пляс немыслимые тени…
– На другой стороне, – указал я своим носильщикам.
Раз не вижу его отсюда, значит он по ту сторону ствола.
Ага, вот и он, в двадцати футах от комля. Росток. Немного выше человека.
Одноглазый, Молчун, Гоблин – все наши выпучили на него глаза, как стая обезьян. Кроме старины Эльмо.
– Притащите пару ведер воды и хорошо промочите землю, – приказал он. – И найдите старое одеяло, чтобы обмотать им корни вместе с землей.
Все правильно. Крестьянин, чтоб его!