Еще на сотню ярдов ближе к Башне соорудили второй такой же частокол, обеспечив дополнительную пару саженей высоты для баллист. Госпожа намеревалась разделить свои силы на три армии, по одной на каждом ярусе, тем самым навязав мятежникам три последовательные битвы вместо одной.
И наконец, в полусотне ярдов от второго частокола росла земляная пирамида. Ее склоны поднимались под углом тридцать пять градусов, а высота уже достигла семидесяти футов.
Вся увиденная мной картина отличалась навязчивой аккуратностью. Равнина перед Башней, со срезанными кое-где буграми высотой несколько футов и заполненными ямами, была плоска, точно столешница, и засеяна травой. Наши животные, подъедая траву, сделали эту территорию похожей на тщательно подстриженную лужайку. Повсюду тянулись вымощенные каменными плитами дорожки, и горе тому, кто сошел бы с такого пути без приказа.
На среднем ярусе я увидел лучников, которые пристреливали местность от яруса до ближайшего рва. Тем временем офицеры перемещали подставки со стрелами в наиболее удобное для лучников положение.
Ярусом выше гвардейцы копошились вокруг баллист, определяя секторы обстрела и прикидывая выживаемость, а заодно рассчитывая точность стрельбы по отдаленным целям. Возле каждого орудия стояли повозки с боеприпасами.
Так же как трава и мощеные дорожки, все эти приготовления выдавали маниакальное стремление к порядку.
А на нижнем ярусе работяги начали для чего-то разрушать короткие участки стены. Странное занятие.
Я почувствовал приближение ковра и обернулся. Ковер сел на крышу, с него неуклюже сошли четыре долго просидевших в неудобной позе солдата с обветрившимися в полете лицами. Прибывших сразу увел капрал.
Наши восточные армии продвигались к Башне, надеясь успеть до начала вражеского штурма и прекрасно понимая, что эта задача практически невыполнима. Взятые день и ночь не слезали с ковров, перевозя к Башне живую силу.
Снизу послышались крики. Я повернулся, выбросил вперед руку. Трах! Удар отшвырнул меня на несколько футов, я завертелся волчком. Капитан-гвардеец что-то прокричал. Я упал лицом вниз. Ко мне побежали вопящие солдаты.
Я перекатился на спину, попытался сесть и поскользнулся в луже крови. Это моя кровь! Она хлестала из раны на внутренней стороне левого предплечья. Я уставился на рану с тупым изумлением. Что за дьявольщина?
– Ложись! – приказал капитан. – Я кому сказал! – Он уложил меня чуть ли не насильно. – А теперь быстро говори, что нужно сделать.
– Жгут, – прохрипел я. – Перетяни чем-нибудь руку, останови кровь.
Капитан сорвал с себя пояс. Быстро сообразил. Прекрасный получится жгут. Я попытался сесть, чтобы советовать гвардейцу по ходу дела.
– Не давайте ему подниматься, – велел капитан стоявшим рядом солдатам. – Фостер, что там произошло?
– С верхнего уступа свалилось орудие и выстрелило на лету. Внизу сейчас носятся, как перепуганные куры.
– Это произошло не случайно, – пробормотал я. – Кто-то хотел меня убить. – Уже теряя сознание, я смог вспомнить лишь извивающиеся на ветру белые нити. – Почему?
– Скажи, и мы оба будем это знать, дружище. Эй, вы! Тащите сюда носилки. – Капитан потуже затянул ремень. – Все обойдется, приятель. Через минуту тобой займется лекарь.
– Повреждена артерия, – сказал я. – Тяжелый случай.
В ушах зашумело. Мир медленно вращался и холодел. Шок. Сколько крови я потерял? Капитан действовал достаточно быстро. Времени хватает. И если лекарь не окажется мясником…
Капитан схватил за руку капрала:
– Иди и выясни внизу, что там произошло. И запомни: мне нужен ясный ответ, а не чушь.
Подоспели носилки. Меня подняли, уложили, и я отключился.
Очнулся я в палатке хирурга, который оказался не только врачом, но и волшебником.
– Сам бы лучше не сработал, – похвалил я, когда он закончил.
– Болит?
– Нет.
– Вскоре заболит очень сильно.
– Знаю. – Сколько раз я сам произносил эти же слова?
Вошел гвардейский капитан:
– Как дела?
– Готово, – сообщил хирург и добавил, повернувшись ко мне: – Никакой работы. Никакого напряжения. Никакого секса. Короче, сам знаешь.
– Знаю. Перевязь?
Он кивнул:
– И еще на несколько дней привяжем руку к туловищу.
Капитан едва сдерживал нетерпение.
– Выяснили, что случилось? – спросил я.
– Не совсем. Расчет баллисты так ничего и не смог объяснить. Орудие непонятным образом сорвалось. Похоже, ты везучий. – Он вспомнил мои слова о том, что кто-то пытался меня убить.
– Похоже, – согласился я и коснулся амулета Гоблина.
– Не хочется этого делать, – сказал капитан, – но все-таки я должен проводить тебя к Госпоже.
Накатил страх.
– Зачем я ей понадобился?
– Ты это знаешь лучше меня.
– Ничего я не знаю. – Имелось слабое подозрение, но я его гнал.
Башен оказалось две, одна внутри другой. Во внешней Башне, в административном сердце империи, расположились чиновники Госпожи. Внутренняя, столь же страшная для них, как и вся постройка для нас, пребывающих вне ее, занимала примерно треть общего объема. У нее имелся только один вход, доступный еще меньшему числу людей.
Когда мы подошли ко входу, он был открыт. Я не увидел охранников. Полагаю, в них не было особой необходимости. Наверное, я испугался бы сильнее, если бы не слабость после операции.
– Я подожду здесь, – сказал капитан.
Он помог мне сесть в кресло на колесах и подтолкнул его к дверному проему. Я пересек порог Башни с зажмуренными глазами и колотящимся сердцем.
Дверь за моей спиной гулко захлопнулась. Кресло катилось долго, несколько раз повернув. Для меня осталось тайной, кто им управлял, потому что я не желал открывать глаз. Наконец оно остановилось. Я ждал. Ничего не происходило. Наконец любопытство победило, и я заморгал.
Она стоит в Башне и смотрит на север. Изящные руки сложены на груди. Легкий ветерок задувает в окно и теребит полуночный шелк ее волос. На нежных щеках бриллиантами искрятся слезинки.
Это же мои собственные слова, написанные больше года назад! Я увидел сцену из своей фантазии, точную до мельчайших деталей. Деталей, которые я придумал, но не записал. Словно этот воображаемый эпизод был целиком выхвачен из моей головы и оживлен.
Разумеется, я ни на секунду не поверил своим глазам. Я находился в недрах Башни, а в этом мрачном сооружении не было ни единого окна.
Госпожа обернулась. И я увидел то, что видит в своих мечтах каждый мужчина. Совершенство. Ей не нужно было говорить, чтобы я узнал, какой у нее голос, ритм речи, паузы между фразами. Ей не нужно было двигаться – я и так знал, какие у нее движения, как она ходит, как подносит руку к горлу, смеясь. Я знал все это с подросткового возраста.
За несколько секунд я понял, что в былые времена подразумевали рассказчики, говоря о ее сногсшибательной внешности. От нее веяло таким жаром женственности, что под его напором наверняка шатался и сам Властелин.
Да, она ошеломила меня, но не сдула, словно пушинку. Половина моего «я» исходила любовным томлением, но другая помнила о годах, проведенных рядом с Гоблином и Одноглазым. Там, где замешано волшебство, надо быть постоянно начеку.
Да, смотрится здорово, но что там, под сахарной глазурью?
Она изучала меня так же тщательно, как и я ее.
– Мы снова встретились, – произнесла наконец Госпожа тем самым голосом, какой я ожидал услышать.
Впрочем, в нем имелось еще кое-что – юмор.
– Верно, – хрипло отозвался я.
– Ты боишься?
– Конечно боюсь. – Пожалуй, лишь дурак стал бы это отрицать.
– Ты ранен. – Она подплыла ближе.
Я кивнул, сердце забилось чаще.
– Я не подвергла бы тебя такому испытанию, не будь ситуация столь серьезной.
Я вновь кивнул, слишком потрясенный, чтобы говорить, и насмерть перепуганный. И это Госпожа, воплощение тьмы, ожившая Тень! Паучиха, сидящая в центре черной паутины, полубогиня зла! Что могло произойти настолько важное, что она теперь обращает внимание на чувства таких, как я?
И опять зародилось подозрение, в котором я не желал себе признаваться. Не так уж часто мне выпадал шанс столь близко пообщаться со столь важной персоной.
– Кто-то пытался тебя убить. Кто?
– Не знаю.
Взятый на ковре… Белые нити…
– Почему?
– Не знаю.
– Знаешь. Даже если сам думаешь, что не знаешь.
Идеальный голос – но опасно острый тон.
Я пришел сюда, ожидая худшего, но Госпожа застала меня врасплох, продемонстрировав ожившую мечту, и моя защита пала.
Загудел воздух, вокруг Госпожи образовалось лимонно-желтое сияние. Она приблизилась и растаяла – вся, кроме лица. Это лицо в желтом ореоле увеличилось, стало огромным, надвинулось. Мир заполнила желтизна. Я видел только глаз…
Око! Я вспомнил Око в Облачном лесу, попытался закрыть лицо рукой, но не смог даже шевельнуться. Кажется, я завопил. Проклятье, я знаю, что вопил!
Она задавала вопросы, которых я не слышал. В моей голове вращались ответы, мысли радужными масляными пятнами расплывались по неподвижной, хрустально чистой воде сознания.
У меня не осталось секретов. Никаких. Ни единой мысли я не смог бы теперь спрятать.
Ужас корчился во мне перепуганными змеями. Да, я писал те дурацкие фантазии, но ведь были и сомнения, и что-то даже страшило. А это воплощение черного зла способно уничтожить меня даже за тайные помыслы…
Нет, неправильно. Она чувствует себя в безопасности, потому что сама злобность является для нее источником силы. Ей не нужно подавлять вопросы, сомнения и страхи простых смертных и мстить за них. Наши представления о совести и морали ей кажутся смехотворными.
Эта встреча не стала повтором той, что была в лесу. Воспоминаний я не утратил. Просто я не слышал вопросов Госпожи, но их можно было угадать по моим ответам о контактах со Взятыми.
Она за кем-то охотилась, и это я заподозрил еще на Лестнице Слез. Я угодил в такой капкан, что страшнее и не представишь: одной его зубастой челюстью был кто-то из Взятых, а другой – Госпожа.