Все-таки противнику удалось пробиться внутрь.
На вершине пирамиды лежало лишь несколько тел – все враги. Мои товарищи, должно быть, укрылись в Башне.
И в лабиринте ее коридоров, наверное, еще продолжается сражение. Здание огромно, его нельзя захватить быстро. Я прислушался, но ничего не услышал.
До вершины Башни было триста футов, но мы не могли подняться так высоко. Там появилась фигура, призывно махнула рукой. Человек был невысок и одет в коричневое. Я ахнул, вспомнив, что лишь один из Взятых предпочитал этот цвет. Фигурка перемещалась, прихрамывая и продолжая махать нам. Ковер стал набирать высоту. До вершины двести футов… сто… Я обернулся и вновь обвел взглядом панораму смерти. Четверть миллиона мертвецов? Голова пошла кругом. Цифра оказалась настолько велика, что разум не желал ее воспринимать. Даже в самых страшных битвах эпохи Владычества смерть не собирала такой огромный урожай…
Я посмотрел на Госпожу. Это она учинила резню. Быть ей теперь царицей мира – если побоище в Башне завершится в ее пользу. Кто посмеет выступить против такой чудовищной силы?
Перед моими глазами лежат убитые – цвет мужского населения целого континента…
Из ворот Башни вышли несколько мятежников, заметили нас и схватились за луки. Лишь две или три стрелы взлетели на высоту ковра. Солдаты прекратили тратить боеприпасы – сообразили, что мы сами идем к ним в руки.
Пятьдесят футов. Двадцать пять. Даже при поддержке Хромого Госпожа выбивалась из сил. Я трясся на ветру, который угрожал шарахнуть ковер о Башню. Вспомнилось жуткое падение Ревуна. Мы сейчас на той же высоте, откуда он полетел вниз.
Бросив еще один взгляд в долину, я увидел форвалаку. Бестия обвисла на кресте, но я знал, что она жива.
К Хромому подбежали солдаты – кто с веревкой, кто с копьем или жердью. Скорость нашего продвижения неуклонно падала. Точно в кошмарном сне – вроде и рукой подать до спасения, а все равно не успеваешь. Мне на колени свалилась веревка.
– Обвяжи ее! – крикнул сверху сержант-гвардеец.
– Слышь, козел, а как насчет меня?
Боясь опрокинуть ковер, я медленно, со скоростью улитки, переместился к Госпоже. Возникло искушение завязать фальшивый узел, чтобы он распустился под тяжестью, – Госпожа больше не вызывала у меня симпатий. Мир без нее станет лучше. Душелов была опаснейшей интриганкой, ее амбиции стоили жизни сотням людей. Она заслужила свою судьбу. Но насколько же больше заслуживает смерти ее сестра, преждевременно отправившая по дороге теней несчетные тысячи?
Упала вторая веревка, я привязался. Мы находились в пяти футах от верхушки, не в силах подняться выше. Солдаты потянули, ковер накренился. Сверху спустили шесты, я ухватился за один из них.
Ковер рухнул.
Я было решил, что все, вот она, моя гибель. Но тут меня потащили наверх.
Нам сообщили, что на нижних этажах Башни идет ожесточенное сражение. Хромой, сделав вид, будто меня не заметил, торопливо отправился вниз. А я распростерся на верхней площадке Башни, невыразимо счастливый оттого, что остался жив. Я даже вздремнул. Проснулся в обществе северного ветра и бледной кометы, висящей над горизонтом, и решил спуститься, чтобы лично оценить эндшпиль великой партии Госпожи.
Она победила. Из ворвавшихся в Башню мятежников уцелел едва ли не один на сотню, да и те давно сбежали.
Сброшенные Ревуном шары вызвали эпидемию. Она достигла критической стадии вскоре после того, как мы с Госпожой пустились в погоню за Душелов. Вражеские колдуны не сумели вовремя распознать опасность, отсюда и бесконечные ряды мертвецов.
Тем не менее у многих мятежников оказался частичный или полный иммунитет, и не всем нашим удалось избежать инфекции. Противник овладел верхним ярусом.
План Госпожи предполагал контрудар Черного Отряда. Реабилитированный Хромой должен был поддержать ее, вызвав с этой целью из Башни солдат. Но Госпожи на месте не оказалось, Шепот не посмела начать контратаку на свой страх и риск и приказала войскам отступить в Башню.
Та была начинена смертельными ловушками, которыми управляли не только доставленные с востока солдаты Ревуна, но и бывшие раненые, принесенные сюда ночью и вылеченные магией Госпожи.
Все завершилось задолго до того, как я добрался до своих товарищей по бесконечным извилистым коридорам. Было нелегко напасть на их след. Мне в конце концов объяснили, что Черный Отряд вышел из Башни, получив приказ выставить линию пикетов там, где прежде тянулся палисад.
Полночь давно миновала, когда я спустился ниже первого яруса. Я зверски устал. Хотелось мира, покоя, ну, может, гарнизонной службы в каком-нибудь городке… В голове с трудом ворочались мысли. Мне предстояло кое-что сделать: выдержать несколько споров и убедить Капитана. Он не захочет предательски нарушить еще один контракт. Есть люди мертвые физически, а есть неживые морально. Мои товарищи принадлежат ко второй категории. Они меня не поймут. Эльмо, Ворон, Одноглазый, Гоблин – все поведут себя так, словно я говорю на иностранном языке. Но вправе ли я их осуждать? Это мои братья, мои друзья, моя семья, и в таком контексте они поступают нравственно. Тяжесть решения лежит на моих плечах. Я должен убедить их в том, что существуют и более весомые обязательства.
Я ехал по чавкающим лужам крови, заставляя коня перешагивать через мертвецов, и вел в поводу лошадей, прихваченных на конюшне Госпожи. Сам не мог взять в толк, зачем они понадобились, – наверное, было предчувствие, что пригодятся. Скакуна, на котором ездила Перо, я выбрал по той причине, что не хотелось идти пешком.
Я остановился взглянуть на комету. Она совсем побледнела.
– Что, в этот раз не вышло? – спросил я ее. И добавил с натужным смешком: – Признаться, не очень-то я и разочарован.
А с чего бы мне очаровываться? Окажись комета и впрямь предвестницей звездного часа мятежников, я был бы уже мертв.
По пути к нашему лагерю я еще дважды останавливался. В первый раз – когда добрался до остатков нижнего частокола и услышал тихие проклятия. Повернув на это бормотание, я обнаружил Одноглазого, сидящего перед распятой форвалакой. Он говорил речитативом на языке, которого я не знал, и настолько погрузился в это занятие, что не заметил моего появления. Через минуту я удалился; он и этого не услышал.
Одноглазый мстил за смерть своего брата Тамтама. Зная его, я не сомневался, что удовольствие будет растянуто на несколько дней.
Потом я задержался в том месте, где фальшивая Белая Роза наблюдала за сражением. Там она и осталась, совсем юная и безнадежно мертвая. Приятель-колдун, пытаясь спасти девочку от насланной Ревуном болезни, лишь усугубил ее мучения.
– Вот и конец всему.
Я обернулся, посмотрел на Башню, затем на комету. Госпожа победила…
Победила ли? Чего она, в сущности, добилась? Подавления мятежа? Но он был орудием ее мужа, еще большего зла. Именно Властелин потерпел здесь поражение, пусть даже об этом известно только ему, ей и мне. А идеалы мятежников прошли через очистительный огонь, в котором они только закалились. И следующее поколение…
Я не религиозен. Не могу представить себе божество, которое хоть на секунду взволнуют жалкие потуги и желания копошащихся под ногами людишек. Рассуждая логически, существам такого высокого порядка на это попросту наплевать. Но как знать, может, существует некая сила, порожденная объединенными подсознательными устремлениями многих разумов и тяготеющая к добру. Почему нельзя допустить, что в целокупности эта сила гораздо больше, чем сумма частей? Что она, будучи порождением разума, не связана оковами времени? Что она, способная видеть все и всюду, передвигает фигуры на доске таким образом, что событие, сегодня выглядящее победой, – всего лишь камень, заложенный в фундамент завтрашнего поражения?
Наверное, это крайняя усталость сыграла шутку с моим сознанием. Я вдруг словно увидел картину будущего: как триумф Госпожи гибкой змеей кусает себя за хвост и при следующем прохождении кометы смертельный яд добирается до мозга. Я увидел истинную Белую Розу, шагающую к Башне со своим флагом, и ее защитников столь же ясно, как если бы сам находился в тот день рядом с ней…
Я пошатнулся в седле, изумленный и охваченный ужасом. Ведь если это настоящее знамение, то я буду там. И стало быть, я знаю Белую Розу. Дружу с ней уже целый год. А что не догадывался, так в этом виноват ее физический недостаток…
Я погнал лошадей к лагерю. К тому времени, когда меня окликнул часовой, я мобилизовал достаточно цинизма, чтобы позабыть о видении. Просто денек выдался не из легких.
Люди вроде меня не становятся предтечами. Тем более предтечами своих врагов.
И вот наконец знакомая физиономия.
– Боже, ну и видок у тебя! – поразился Эльмо. – Ты не ранен?
Я смог лишь отрицательно качнуть головой. Он стащил меня с лошади, куда-то уложил, и последнее, что я помню, – это сны. Как и предшествующие видения, они были обрывочны и бессвязны, и не удавалось вырваться из них в явь. Надо ли добавлять, что они мне совершенно не понравились?
Впрочем, разум человека умеет сопротивляться. Я наконец пробудился и через считаные секунды выбросил сны из головы.
7Розы
Бурный спор затянулся на два часа. Капитан был непоколебим и не воспринимал моих аргументов, ни юридических, ни моральных. К нам присоединялись братья, заходившие к Капитану по делу, и к тому времени, когда я окончательно вышел из себя, в дискуссии участвовало почти все командование Отряда: Лейтенант, Гоблин, Эльмо, Леденец и несколько офицеров, завербовавшихся уже в Чарах. Поддержку, правда мизерную, я получил с неожиданной стороны. Ко мне примкнул Молчун, а затем и два новых офицера.
Кончилось тем, что я выскочил из комнаты и хлопнул дверью. За мной последовали Молчун и Гоблин. Понятно, почему сам я кипел от гнева, но реакция этих братьев меня удивила. Мятежники разгромлены, и теперь мало что способно подтолкнуть Отряд к отступничеству. Солдаты довольны, как свинья, стоящая по брюхо в жратве, и рассуждения о том, что хорошо и что плохо, кажутся им глупыми и неуместными. Да и в другое время кого волнуют подобные вопросы?