Она вынула из-за пояса вещь, напоминавшую о ее недолгом пребывании в должности Капитана Черного Отряда. Рукоятку кинжала венчал серебряный череп с рубиновым глазом. Этот рубин всегда казался живым. Госпожа медленно подняла оружие, пристально глядя в глаза Дщери Ночи. Ощущение присутствия Кины непрерывно нарастало.
– Я люблю тебя, – ответила Госпожа на вопрос, ни разу не заданный и живущий лишь в сердце девушки. – И буду любить вечно. Но не позволю тебе погубить мой мир.
Госпожа могла это сделать, несмотря ни на что. Ей доводилось убивать, еще когда она была моложе дочери, лежащий сейчас под ее ножом. И по менее веским причинам.
Она ощутила, как в нее прокрадывается безумие. Попыталась сосредоточиться.
Она могла убить, потому что была абсолютно уверена: ничего лучшего сделать нельзя.
И Кина, и Дщерь Ночи отчаянно пытались сломить ее волю. Но кинжал неумолимо приближался к груди девушки. А Дщерь Ночи уподобилась загипнотизированной жертве, будучи не в силах поверить, что клинок в руках Госпожи продолжает опускаться.
Острие коснулось одежды. Пронзило ее, затем – плоть. Коснулось ребра. Госпожа переместила вес тела, чтобы вогнать лезвие между костями.
Она ничего не успела ощутить. Удар – ей показалось, что он был нанесен по голове справа, – оказался настолько мощным, что отшвырнул ее на несколько футов и впечатал в стену. Сомкнулся мрак. И на мгновение она увидела сон, в котором пыталась задушить свое дитя, а не пронзить кинжалом.
Когда несостоявшуюся убийцу отбросило к стене, Дщерь Ночи ощутила, как ее грудь залило пламя. Она закричала. Но мучительная боль исходила не от раны. Причиной стал черный взрыв в ее сознании, внезапная волна острых осколков, на которые разлетелись тысячи мрачных снов, и скрежет более пронзительный, чем у тысячи острящих мечи точильных камней, и ярость столь безбрежная, кроваво-безумная, что заслуживала имени Пожирательница Миров.
Этот удар был настолько силен, что и ее подбросил вверх и в сторону. Дщерь Ночи распростерлась поперек неподвижного тела родной матери. Но она этого не знала, потому что потеряла сознание еще до того, как ее телом вновь овладело земное притяжение. В комнате резко запахло кладбищенским тленом.
136Безымянная крепость. Богоубийство
Гоблин отчаянно рвался вперед вдоль темной лестницы. Я едва поспевал; дважды кричал ему, чтобы летел не так быстро. Хотя на мне было черное одеяние Ворошков, скользящие удары о стены сильно действовали на нервы.
Мы не добрались даже до ледяной пещеры, где лежала Душелов, когда я не выдержал и крикнул, чтобы он остановился. И – чудо из чудес – на сей раз Гоблин меня услышал. И отреагировал, когда я сказал, что необходимо вернуться.
– Что? – Его шепот отозвался эхом, точно в старинном склепе.
– Мы не можем спускаться в темноте. Потому что изобьем себя до потери сознания, прежде чем доберемся. А если и доберемся, то не будем соображать.
Гоблин издал звук, означающий неохотное согласие. Он и сам испытал парочку весьма неприятных столкновений.
– Нужно вернуться за лампами.
И почему я позабыл о столь очевидном? Наверное, потому, что был слишком занят, стараясь учесть все до последней мелочи.
На лестнице было так тесно, что мы не смогли развернуть бревна. Пришлось двигаться задним ходом. Подъем оказался медленным, неловким и иногда болезненным. А когда мы достигли начала лестницы, ощутили еще большую неловкость.
Нас поджидали девочки и белая ворона. С таким ехидным видом, что не заметить невозможно. Девочки были одеты по-походному. Аркана помахивала фонарем.
На мгновение я ощутил совершенно необоснованную тревогу, потому что не прихватил с собой костюм Жизнедава. Он отлично подошел бы к ситуации. Но практической надобности в нем не было никакой.
Эти доспехи всегда были только костюмом, и ничем иным.
Шукрат тоже помахала фонарем. И засмеялась.
– Ни слова! – прорычал я.
– Разве я что-то сказала?
– Нет, зато подумала, дражайшая дочурка.
Она подняла фонарь повыше, чтобы лучше разглядеть, во что я одет. Черная ткань совершала медленные текучие движения, устраняя обширные телесные повреждения.
– Ты не услышишь от меня ни слова упрека, ветеран. Шукрат уважает старших, даже когда они делают глупости. Но сейчас я рассмеюсь. Только, пожалуйста, не нужно поспешных выводов, не думай, будто я смеюсь над тобой.
Аркана хохотала еще громче, чем Шукрат. Гоблин издал серию звуков, быстро исчерпав свой словарь.
– Он прав. Давайте фонари, нам нужно покончить с этим делом.
Я надеялся, что это последняя мелочь, которую я упустил из виду. Не хватало еще погибнуть из-за моей идиотской забывчивости.
Гоблин забрал у Шукрат фонарь и снова направился вниз. Теперь он уже не так торопился. Возможно, его жажда мести слабела.
Я взял фонарь у Арканы. Белая ворона уселась на конец моего бревна. И не успел я сказать, что путешествие в моей компании – не самая удачная идея, как Шукрат зажгла третий фонарь и пришла на помощь Аркане, возившейся с четвертым.
Девочки ждали нас во всеоружии.
Я ругал их всю дорогу до ледяной пещеры. Это их только веселило. Мои предостережения они пропускали мимо ушей.
Белая ворона решила, что Пещера Древних – самое подходящее место, чтобы дождаться нас здесь.
– Только не прикасайся ни к чему! – вскричал я. – Особенно к себе! – И шепотом добавил: – Ну когда же я научусь держать длинный язык за зубами?
А ведь это было бы шикарной иронией судьбы, если бы после стольких лет везения Душелов окончательно погибла от прикосновения птицы.
Гоблин снова заторопился. Я попытался его придержать, но он сказал:
– С Киной что-то происходит! Она зашевелилась.
– Твою же мать!
Пока мы не добрались до черного барьера, сделать что-либо было невозможно. И тут у Гоблина сдали нервы. Он застыл, вспоминая ужасные годы, проведенные по ту сторону преграды.
– Гоблин! Мы уже почти добрались! Необходимо все закончить, и немедленно!
Я практически нечувствителен к сверхъестественному, но даже я ощутил близость Кины и ее настороженность. И мы никак не могли быть тому причиной. Ее внимание сосредоточилось на чем-то другом.
– Давай! – властно потребовал я.
Позади зашептались встревоженные девочки. Они ощущали гораздо больше, чем было доступно мне.
– А вы сейчас же возвращайтесь наверх, – велел я. – Гарантирую, что потом скажете мне за это спасибо. Гоблин! Солдаты живут!
К нему вернулась храбрость. А может, и ненависть. Его лицо окаменело. И он двинулся вперед.
– Не торопись, – крикнул я вдогонку, когда он преодолел черный барьер. – Девочки, я говорю серьезно. Возвращайтесь немедленно. Кто-то должен остаться в живых.
И я пробился сквозь жуткий барьер следом за Гоблином, едва не обмарав от страха штаны. Хоть я и велел Гоблину не торопиться, на раздумья времени не было. Как только мы пересекли барьер, Кина насторожилась. И ее медлительность – теперь наш единственный союзник.
По другую сторону барьера я оказался в небольшой комнате перед входом в тюрьму Кины. Гоблин уже изготовился для атаки. Мне предстояло делать несколько дел одновременно: подбодрять его, готовиться к тому, что вот-вот произойдет, и вносить свою лепту, чтобы план сработал.
Нужно держать в голове всю картину. Сделать все в свое время, в правильном порядке – именно так, как задумывалось в последние месяцы.
Едва Гоблин бросился вперед, я пристроил мое транспортное средство на полу у левой стены, затем распластался по стене и мысленно приказал черной мантии закрыть меня и бревно защитным барьером. Потом при тусклом, почти бесполезном свете отыскал нужную страницу в книжке Первого Отца. В своей защите я оставил щелочку, сквозь которую увидел, как Гоблин подскочил к Кине и, к моему удивлению, нацелил копье Одноглазого ей в голову. Я ожидал, что бить он будет в сердце.
Договорив заклинание, которое должно было уничтожить бревно Гоблина, я замуровал наблюдательную щель. А потом обозвал себя за это последней сволочью.
Месяцами я упорно искал себе оправдание. И не находил. Но сейчас подлое дело будет сделано. И мне придется с этим жить до конца моих дней.
Вселенная содрогнулась. Пещера, в которой лежала Кина, была большой, но замкнутой. И продукты этого катаклизма имели единственный выход – лестницу. На меня молотом обрушилась ударная волна.
Несмотря на множество слоев черного материала, меня расплющило по стене. Вселенная ревела и тряслась. Я поклялся, что если Кина сумеет уцелеть после такого, то я сам поступлю к ней на службу, потому что круче ее только те ребята, которые засунули ее в эту тюрьму. А их уже несколько тысячелетий никто не видел.
Безумный рев начал стихать, но я с трудом это понял, так как успел оглохнуть.
Я надеялся, что девочки послушались меня и вернулись.
Я надеялся, что взрыв не причинил вреда где-то еще. Впрочем, такое маловероятно. В свое время мощное землетрясение раскололо плато, но не повредило ни ледяную пещеру, ни тюрьму Кины.
Я мысленно приказал одеянию Ворошков приоткрыть щелочку. Если Кина уцелела, даже если она еле жива, я вытолкну наружу бревно и взорву его. И если переживу второй взрыв, мне останется лишь надеяться, что я не умру от сердечного приступа или голода, пока одолею подъем в несколько миль.
Защитная ткань пострадала так сильно, что отреагировала на мою команду минут через десять. Она дергалась, морщилась и ерзала, словно пыталась исцелить себя.
Получив наконец глазок, я обнаружил, что смотреть не на что. В обители Кины стояло ярчайшее сияние. Возможно, оно ослабевало, но происходило это очень медленно.
Лишь через полчаса я смог разглядеть какие-то детали, не повредив глаз. Оно и к лучшему. Как раз столько времени понадобилось моему одеянию, чтобы мало-мальски подлечиться и расслабиться, позволив мне отойти от стены.
Эти мантии сделаны очень умно. Они восстанавливаются достаточно долго, чтобы владелец не совершил второпях какую-нибудь глупость.