До сих пор здешние военачальники вели себя разумно. Никто из них не хотел навлечь на себя гнев Солдат Тьмы, потому что в этом случае Отряд мог бы объединиться с их соперниками. Шеренга Девяти лелеяла и ревностно оберегала статус-кво и равновесие сил. За свержением последнего из Хозяев Теней последовал жуткий хаос. Никто не желал возвращения этого хаоса, хотя Хсиен пребывал в состоянии, крайне близком к анархии. Но и уступить даже малую частичку власти никто не желал.
Одноглазый ухмыльнулся, показав темные десны:
– Не получится… перехитрить меня… Капитан.
– Я уже не Капитан. Я в отставке. Всего лишь старик, который цепляется за свои бумаги как за повод задержаться среди живых. А командует сейчас Дрема.
– Хреновый… командир.
– Вот надеру сейчас твою тощую старую задницу… – Я смолк.
Глаз Одноглазого закрылся, и он демонстративно захрапел.
Снаружи опять раздались рев и визг – и рядом, и где-то вдалеке, ближе к Вратам. Закачались, зашуршали раковины улиток – и резко развернулись, хотя я не видел ни их обитателей, ни воздействия какой-либо внешней силы. И тут я услышал голос далекого горна.
Я встал и двинулся к двери, не поворачиваясь спиной к колдуну. Если не считать пьянства, у Одноглазого осталось единственное развлечение – сунуть зазевавшемуся трость под ноги.
В комнату ворвался запыхавшийся Тобо:
– Капитан… Костоправ. Господин. Я неправильно понял то, что он мне сказал.
– Что?
– Это не про него. Это про бабушку Готу.
3Воронье Гнездо. Бескорыстный труд (любимое дело)
Кы Гота, бабушка Тобо, умерла счастливой. Настолько счастливой, насколько могла умереть бабушка Тролль, то есть будучи пьянее трех сов, утонувших в бочонке с вином. Перед кончиной она насладилась огромным количеством чрезвычайно крепкого продукта.
– Если это сойдет за утешение, то она, наверное, ничего и не почувствовала, – сказал я парню.
Хотя улики намекали, что она прекрасно все понимала.
Мои слова его не обманули.
– Она знала, что смерть близка. Здесь побывали грейлинги.
Услышав его голос, за перегонным кубом кто-то негромко защебетал. Как и баобасы, грейлинги были вестниками смерти. В Хсиене таких хватало. А некоторые из тех тварей, что недавно завывали в темноте, тоже ими станут.
Я произнес слова, которыми положено утешать молодых:
– Наверное, смерть стала для нее избавлением. Она постоянно мучилась, и я уже не мог облегчить ее боль.
Сколько я помнил старуху, собственное тело было для нее источником страданий. А пару лет назад ее жизнь и вовсе превратилась в ад.
Минуту-другую Тобо был похож на грустного мальчика, которому хочется уткнуться в мамину юбку и от души поплакать. Но вот он снова стал юношей, полностью владеющим собой.
– Как бы она ни жаловалась, но все же прожила долгую полноценную жизнь. И семья признательна за это Одноглазому.
Да, она жаловалась – часто и громко – кому угодно и на все подряд. Мне посчастливилось пропустить большую часть «эпохи Готы» – я оказался погребен заживо на пятнадцать лет. Вот какой я умник.
– Кстати, о семье. Ты должен найти Доя. И послать весточку матери. И как можно скорее сообщи нам о приготовлениях к похоронам.
Погребальные обряды нюень бао непостижимы. Иногда это племя своих покойников хоронит, иногда сжигает, а иногда заворачивает в саван и подвешивает к ветке. Правила тут крайне расплывчатые.
– Дой обо всем позаботится. Не сомневаюсь, что община потребует чего-нибудь традиционного. А в этом случае мне положено местечко где-то в стороне.
Община состоит из тех нюень бао, что прибились к Черному Отряду, но не вступили в него официально и еще не успели раствориться в таинственных просторах страны Неизвестных Теней.
– Несомненно. – Община гордится Тобо, но обычаи требуют, чтобы на него смотрели сверху вниз из-за смешанной крови и неуважения к традициям. – Остальным тоже нужно сообщить. Предстоит великая церемония. Твоя бабушка стала первой женщиной из нашего мира, скончавшейся здесь. Если не считать белой вороны.
В смерти Гота выглядела далеко не так внушительно, как при жизни.
Мысль Тобо пересеклась с моей.
– Будет и другая ворона, Капитан. Всегда будет другая ворона. Где Черный Отряд, там эти птицы как дома.
Поэтому Дети Смерти и назвали наш город Вороньим Гнездом. В нем всегда есть вороны, реальные или неизвестные.
– Привыкли к сытной кормежке.
Сейчас нас окружали Неизвестные Тени. Я легко мог видеть их и сам, хотя почти всегда нечетко и редко дольше, чем мгновение. Сильные эмоции выманивали Тени из раковин, куда Тобо приучил их прятаться.
Снаружи возобновился гвалт. Комочки мрака возбужденно зашебуршились, потом рассеялись, каким-то образом исчезнув так ловко, что даже не продемонстрировали своего облика.
– Наверное, по ту сторону Врат опять бродят духоходцы, – предположил Тобо.
Я так не считал. Кавардак нынче вечером совсем не такой, как в подобных случаях.
Из комнаты, где мы оставили Одноглазого, донесся красноречивый крик. Значит, старикан все-таки притворялся спящим.
– Схожу-ка узнаю, чего он хочет. А ты иди к Дою.
Ты не поверишь. – Теперь старик был возбужден. Он настолько рассердился, что не мог говорить четко, без сопения и пыхтения. Колдун поднял руку и черным скрюченным пальцем указал на нечто, видимое только Одноглазому. – Гибель приближается, Костоправ. Ждать уже недолго. Может, это случится даже сегодня.
Снаружи кто-то завыл, словно подкрепляя аргумент Одноглазого, но тот этого не услышал.
Рука упала, полежала несколько секунд, вновь взметнулась. Теперь палец указывал на резное черное копье, покоящееся на колышках над дверью.
– Оно готово. – Одноглазый мастерил это орудие смерти целое поколение.
Его магическая сила была настолько велика, что я ее ощущал даже издали, стоило лишь взглянуть. Обычно же я в этом отношении глух, нем и слеп. Зато женат на выдающемся консультанте по магии.
– Если встретишь… Гоблина… отдай ему… это копье.
– Просто взять и отдать?
– И еще… мою шляпу. – Одноглазый беззубо ухмыльнулся. Все время, пока я в Отряде, он носит самую большую, грязную и уродливую черную фетровую шляпу, какую только можно вообразить. – Но ты должен… сделать это… правильно.
Значит, у него и сейчас припасена грязная проделка. Пусть даже она предназначается покойнику, да и сам Одноглазый будет мертв задолго до того, как трюк сработает.
В дверь поскреблись. Кто-то вошел, не дожидаясь приглашения. Я поднял голову. Дой, старый мастер меча и священник общины нюень бао. Вот уже четверть века при Отряде, но так в него и не вступил. Даже через столько лет я не доверяю ему полностью. Впрочем, похоже, я остался последним сомневающимся.
– Мальчик сказал, что Гота…
– Она там, – показал я.
Дой понимающе кивнул. Я должен заниматься Одноглазым, потому что покойнице уже ничем не могу помочь. Боюсь, Одноглазому я помогу немногим больше.
– Где Тай Дэй? – спросил Дой.
– Полагаю, в Хань-Фи. С Мургеном и Сари.
– Я пошлю к ним кого-нибудь, – буркнул Дой.
– Пусть Тобо отправит своих любимчиков. – Так они не будут путаться у нас под ногами, а заодно это напомнит Шеренге Девяти, главному совету местных военачальников, что в распоряжении Каменных Солдат имеется необычный ресурс, которым те с удовольствием пользуются. Правда, если Девять вообще сумеют заметить этих тварей.
Дой приостановился у двери в заднюю комнату:
– Сегодня ночью с существами творится что-то неладное. Ведут себя как обезьяны, почуявшие леопарда.
Обезьян мы знаем хорошо. Горные обезьяны, оккупировавшие развалины в том месте, где в нашем мире находится Кьяулун, настырны и многочисленны, как саранча. У них хватает ума и наглости, чтобы пробраться куда угодно, если там нет магических запоров. И еще они бесстрашны. А Тобо слишком мягкосердечен, чтобы уговорить своих сверхъестественных друзей насчет воспитательной взбучки.
Дой проскользнул в дверь. Он сохранил ловкость и гибкость, хотя был старше Готы. Дядюшка и сейчас ежеутренне вершил фехтовальный ритуал. По собственным наблюдениям я знал, что в бою с учебными мечами он способен победить всех, кроме горстки своих учеников. Впрочем, подозреваю, что и эта горстка оказалась бы неприятно удивлена, если бы состязание происходило на боевых мечах.
У нас один лишь Тобо так же талантлив, как Дой. Но Тобо вообще умеет делать все – с неизменным изяществом и, как правило, с поразительной легкостью. Мы считаем, что заслужили такого сына Отряда.
Я усмехнулся.
– Что? – буркнул Одноглазый.
– Просто подумал о том, как мой малыш вырос.
– И это смешно?
– Как сломанное метловище, воткнутое в кучу дерьма.
– Когда же ты… научишься понимать… юмор… космических масштабов?
Если не научусь, космос это как-нибудь переживет.
Входную дверь распахнул кто-то менее церемонный, чем дядюшка Дой. Плетеный Лебедь ввалился без приглашения.
– Закрой, быстро! – рявкнул я. – Твоя лысина так сияет под луной – ослепнуть можно.
Не удержался от искушения. Ведь я помнил его еще молодым блондином с роскошными волосами, смазливой мордашкой и плохо скрываемым влечением к моей женщине.
– Меня прислала Дрема, – сообщил Лебедь. – Пошли слухи.
– Останься с Одноглазым. А новости я сообщу сам.
Лебедь наклонился к колдуну:
– Дышит?
С закрытыми глазами Одноглазый выглядел форменным покойником. А это означало, что он залег в засаду и надеется свалить кого-нибудь своей тростью. Он так и будет злобным мелким пакостником, пока не испустит дух.
– Он в порядке. Пока. Просто будь рядом. И свистни, если что-нибудь изменится.
Я сложил свое барахло в сумку. Когда выпрямлялся, колени скрипнули. Я даже не смог бы встать, если бы не оперся о кресло Одноглазого. Боги жестоки. Им следовало бы сделать так, чтобы плоть старилась с той же скоростью, что и дух. Конечно, кое-кто умер бы от дряхлости через неделю. Зато сильные духом коптили бы воздух вечно. И мне не досаждали бы хвори и боли. В любом случае.