[182] всего оберечься надо, братья.
Рюрик согласно кивнул. Василько же, вдруг улыбнувшись с видом совершенно счастливого человека, оповестил Володаря:
— А я женюсь ныне. Сватов уже послал к Аннушке Вышатичне. Ну, отец её согласие дал... Вот, по осени свадьбу сыграем!
— Ух, ты! Неужто? — воскликнул поражённый Володарь. — Ну вот, наконец! А то мать наша всё сокрушалась. Экие, мол, взрослые вы, сыны, а ветер в головах. Сверстники-то ваши женаты уже все.
— Рада будет матушка наша. — Рюрик зло скривил уста. — Хотя, по правде сказать, не припомню, как она и улыбается. Вечно чем-нибудь да недовольна. И на свадьбе Васильковой, не сомневаюсь, повод сыщет поворчать.
— Она такая, — согласился со старшим братом Володарь.
Он заблаговременно отправил в Свиноград — главный город нынешнего своего владения, Халдея. Хотелось, чтобы пронырливый хазарин вник в жизнь города, вызнал, каковы настроения у тамошних бояр и купцов. Сам Володарь решил покуда остановиться в Перемышле.
Город наводнили прибывшие с ним из земли угров дружинники. Наполнился Перемышль непривычным многоголосым шумом, ржанием коней, звоном доспехов.
Кажется, наступал конец мытарствам и скитаниям. Обретал двадцатипятилетний князь Володарь долгожданный стол в родной земле.
Он занял одну из палат на верхнем жиле терема. На душе стало спокойно, не клал он по ночам рядом с собой, как часто бывало в Тмутаракани, харатужную[183] саблю. Дни потянулись как-то медленно и однообразно. Он терпеливо ждал вестей от Халдея и готовился объезжать города и веси. Глядя на радостного, возбуждённого Василька, начал подумывать Володарь, не пора ли и ему обзавестись семьёй. Вспоминал сетования матери и её слова о том, что в Угрии можно найти немало красивых, знатных невест.
«А ежели и в самом деле? Не бобылём же князю век вековать? Стол есть, дружина есть, серебро имеется — чего ещё?» — не раз одолевали его подобные мысли.
Рюрик — тот о женитьбе и не мечтал. То и дело таскал он к себе в ложницу посадских девок. Ни одну не оставлял в тереме подолгу — менял едва не каждую ночь.
— Остепенился бы, брате! Что люди подумают? — не раз говаривал ему Володарь, но всё было тщетно.
...Халдей воротился внезапно, и воротился не один. Смущённо опустив долу глаза с долгими бархатистыми ресницами, он неожиданно сбивчиво вымолвил:
— Светлый князь! Тут девка одна... Из Тмутаракани... С ребёнком... Говорит, что этот ребёнок... Ну, якобы это твоя дочь...
— Что?! — Володарь на миг застыл в оцепенении. — Сказывай, где, кто?! Что за девка?! — опомнился он. — Приведи сюда! Сей же часец выясним!
Халдей стрелой побежал выполнять поручение.
Пышногрудая блудница-армянка возникла перед немало удивлённым князем. Облачена она была в платье грубого сукна, шитое из разноцветных лоскутьев. На руках женщина держала завёрнутую в белое одеяло крохотную дочь.
«Как посмела явиться?!» — ударила в голову Вол одарю первая мысль.
Он шатнулся от неё было, но справился с собой.
— Ты?! — вопросил строго. — Откуда тут взялась? Чай, путь неблизкий.
— Неважно, князь. Наконец-то нашла тебя. Это наша с тобой дочь. Не сомневайся. После тебя... ни с кем не жила. Поняла, что тяжела... Поехала тебя искать... родила... в городе Белзе... Зимой, на Сретенье... Было холодно... Рожала в кошаре[184], рядом с овцами... — коротко поведала ему женщина. — Вот, подержи на руках... Твоя дочь... Плод наших утех...
Дрогнуло у Володаря сердце. Принял он чадо из рук армянки, глянул на глазки чуть с раскосинкой, на ротик крохотный... А ведь, верно, его дочь... У блудниц разве бывают дети?.. Ну, эта ещё совсем молода... Молода, красива...
Ошарашенный внезапностью происшедшего, он молча передал младенца обратно матери. Без стеснения обнажив пышную грудь, армянка покормила девочку, после чего уложила её на мягкую, обитую бархатом лавку.
— Спит, — убедилась она.
Володарь не знал, что говорить. Спросил, сам не понимая, зачем:
— Ты теперь останешься со мной, да? Разделишь со мной ложе? Ведь ты — мать моего ребёнка.
— Ты — князь. Решай сам. Выгонишь — уйду с дочерью. Просто хотела, чтобы ты знал. О ней, о нас, — тихо вымолвила женщина.
— Я... выгоню?! ... Кровь свою?! Что я — изувер?! Варвар?! У меня ведь нет жены... Нет никого, кроме тебя и неё. Да, кстати. Ты окрестила её? Какое у нашей дочери имя?
— Окрестила в вашей, русской, церкви. Священник дал имя — Ирина.
Армянка смотрела на Володаря своими большими жгучими чёрными глазами, в которых читались сомнения.
— Ирина — мир. Воистину, мир. Я получил стол, умирился с родичами, и тут явилась ты.
Всё никак не мог он до конца ощутить себя отцом.
Внезапно вспомнилась Володарю охота в волынских пущах на быстроногую косулю, красавица-княгиня Ирина, её радостный смех, словно наяву, ощутил он прикосновение её нежных губ! Но нет, нет, что о ней думать?! Княгиня Ирина — жена Ярополка, жена врага, она любит своего мужа и, кажется, любима им.
Мысли князя приняли иное направление: «Мать мечтает о внучатах — вот и внучка первая. Что от блуда зачата, не столь важно. Многие в нашем роду во грехе рождены».
По лицу Ростиславича пробежала лёгкая усмешка.
— Воспитаю её, как княжну. Да она княжна и есть. Ирина — имя нескольких ромейских базилисс. Пусть растёт в моём тереме. И тебя не брошу. Как же дочь оставлю без матери? Только ты... будь мне верна.
Довольная армянка тёрла свой хорошенький носик, плакала от радости и улыбалась.
«Как тогда сказал Коломан? Жёнки чешут своё тело гораздо чаще мужей. Вроде глупость несусветная, а верное наблюдение. Чего я вдруг об этом вспомнил?» — удивился сын Ростислава.
Он сообщил женщине, что скоро отправится в Свиноград. Этот город ему отдал во владение киевский князь.
При слове «Свиноград» армянка тихонько хихикнула.
— Свиньями, что ли, управлять будешь? — спросила она насмешливо.
— Думаю, их в окрестных рощах намного больше, чем людей в городе, — поддержал её шутливый тон Володарь.
Вдруг до него дошло, что даже имени своей полюбовницы, матери первого своего чада, к стыду своему, он не знает. Ну, армянка и армянка, прелестница пышногрудая, и всё тут.
Он оставил её с дочерью у себя в покое, как бы между делом вопросив:
— Всё не могу запомнить. Как имя твоё?
— Астхик. — Слова утонули в шелесте листвы за окном.
— Теперь запомню, — шепнул Володарь.
— Я не дам тебе забыть, — засмеялась в ответ женщина.
ГЛАВА 26
— Ну и кто сия красавица? Ворвалась жар-птицею к нам в терем! Ты её привёл? — насмешливо вопрошал Володаря Рюрик, когда трое сыновей Ростислава опять собрались в горнице.
— У меня, братья, дочь родилась, — сообщил Володарь опешившим от неожиданной новости Васильку и Рюрику.
— Выходит, времени ты зря не терял. — Рюрик аж присвистнул изумлённо. — А всё меня девками попрекаешь. И откель же сия красота к нам прибыла? Нетто из Тмутаракани прямь?
— Прямиком оттуда.
— А хороша девица! — воскликнул восхищённый Василько. — Как на духу те, Володарь, скажу: и я б от таковой не отказался! А что? Возьми да и оженись на ней! Вон в старину многие князья простолюдинок в жёны брали, одной лишь красы ихней ради. Да и нынче порой... Всякое случается... Святополк, старшой брат Ярополков, наложницу в жену поял и двух сынов от её прижил. И ничего. Сидит себе в Новом городе, лиха не ведает...
— И позор с поруганием от всех князей имеет, — добавил с горькой усмешкой Володарь. — При живой княгине наложницу держит! Нет, брат. Не дело это. Но Астхик я не прогоню. Дочь у нас с ней.
— Уверен, что твоя сия дочь? — сощурив глаза, спросил Рюрик. — Подозрительна Астхик ента, не кажется ли тебе?
— По срокам выходит, что моя.
— Но одета девка сия, яко прелестница вольная, яко баба дорожная. Верно, не с тобой одним греху предавалась.
— Да месяца два, не меньше, в моих покоях в Тмутаракани жила. До меня, ясно дело, было у ней всякое, но потом... Нет, не думаю... — Володарь отрицательно затряс головой.
— А если обманывает она тебя? Хочет на княжеских харчах пристроиться, дщерью[185] прикрыться, чтоб кормил и одевал ты их обеих? — продолжал сомневаться Рюрик.
— Сказываю же: не думаю. Близкий свет был ей на Червенщину ехать. Чай, такая красавица и в Тмутаракани могла кого сыскать. Богатого люду там немало. Купцы разные, дружинники, бояре.
— Ну, гляди, брат. Сам решай. Я всё ж таки сыск налажу, велю о ней сведать поболее. А покуда... Что делать, живи. Все мы не без греха, — заключил старший Ростиславич.
— Воистину, — поддержал его Василько.
— Одно меня огорчает, — признался Володарь. — Матушка наша недовольна будет, верно. Всё говорила: невест нам, мол, в уграх сыщет. Много знатных и красивых там девок. Вот приедет на свадьбу Василькову, такое мне учинит!
— Ничё! Внучку ей на погляд приведёшь, растает тотчас, — махнул в ответ рукой Рюрик. — Да и что нам её слушать? Оставила нас на Руси детьми малыми, сама мотнула в Хорватию! Кто она нам топерича?
— Ну, мать всё ж. Почто тако об ней? — нахмурился Василько. — Родила нас.
— Разве что родила, в самом деле. — Володарь усмехнулся. — Ну, не будем о ней. Об Игоревиче ничего более не слыхать?
— Как же! Слух прошёл, в Олешье он объявился, за порогами днепровскими. Разор учинил, купцов наших да греческих ограбил. Дядька Всеволод вельми сокрушается, — повестил Рюрик.
— Выходит, сотворил, как сказывал. — Володарь вздохнул и подробно поведал братьям о своём последнем разговоре с Давидом.
— Вот вместе два лета в Тмутаракани сидели, а не понял я покуда, что он за птица? Боярин Рагибор дрянью его назвал.
— Дак ты ж баил, как он с касожинкой вместях убить тебя собирался! — воскликнул пылкий Василько.