Сам Володарь, облачённый в багряную свиту тонкого сукна и голубой плащ-корзно поверх неё, в горлатной шапке[190] на голове, вместе с Халдеем держался впереди обоза. Хазарин, сменивший дорожный вотол на полукафтан с высоким воротом, живо жестикулируя, рассказывал князю:
— Перед мостом, светлый князь, находится слобода, называемая Замосточьем, на том берегу — Завалье, под самым валом крепостным. Левее его — урочище Загородище. На полночь и на восход от крепости, достопочтимый князь, тянется окольный город. Он огорожен тыном на случай вражеского нападения. Шлях, по которому мы едем, ведёт через холмы и долины в самый Киев. Другой шлях пролегает южнее и выводит в Подолию, в город Теребовлю. А там уже степи половецкие. У Киевской дороги также расположен посад. Именуют тот конец — Стяги. Видишь, светлый князь, вдали высится купол? Это церковь Параскевы Пятницы.
Круг города замечал Володарь то здесь, то там между холмами обширные болота, через которые проложены были кое-где гати из брёвен и хвороста. Вдали, за окольным городом, видны были густые дубовые рощи. В них водились во множестве дикие кабаны, потому и город от обилия этих тварей назван был Свиноградом.
Меж тем Халдей продолжал:
— В этом городе лучшие во всей Руси сапожники. Могут для твоей возлюбленной изготовить черевички, о каких мечтает любая жёнка. Ещё знатные косторезы. Такие фигурки вырезают — загляденье!
Что-то уж больно старается хазарин, всё кланяется, выказывает всем видом своим преданность ему. Догадывался Володарь — метит Халдей на хлебное место тысяцкого[191] в Свинограде. Что ж, не раз выручал его тмутараканец в трудные мгновенья. Пожалуй, лучшего слуги ему покуда и не найти.
Крепость располагалась на крутом валу. Внизу поблескивал ров, наполненный водами трёх протоков Белки. Место на валу было выбрано удачно, из любой точки на забороле хорошо просматривались окрестности города. Вот только стены сами оказались довольно ветхи, кое-где брёвна городень подгнили, вниз сыпался щебень и песок. Потому первым делом разослал Володарь отроков по слободам и соседним городкам на строительство. Обещал заплатить свободным людям, холопов же приводили силой, не спрашивая их желания. Вскоре Свиноград наполнился стуком топоров, грохотом железа, скрипом гружённых доверху телег. Возили крепкий дуб, бук, щебень. Быстро соорудили новые ворота, обив их огромными листами кованой меди. В одно время с крепостным строительством обновили в детинце и княжеский дворец, сделали его двухъярусным, привезли камень — белый из Галича и зелёный с берегов Хучвы[192]. Из камня выстроили две хрупкие на вид теремные башенки. Верха их, выполненные в форме устремлённых ввысь конусов, покрыли оловом.
Непрестанно надзирая за строительством, не забыл Володарь побывать и в соседних городах. Неподалёку от Свинограда располагался Бужск, но то был городок Яро полка, зато севернее, за рощами дубовыми, окружённый густым сосняком, высился на берегах полноводной Солокии Белз — теперь, как и Свиноград, его, Володаря, владение. Городок оказался невелик, гораздо меньше Свинограда, но был вельми хорошо укреплён. Вокруг него простирались болота, между которыми на возвышенных местах густо лепились островки многочисленных селищ-посадов. Жители здесь не только ремеслом занимались, но и землю обрабатывали, на отвоёванных у болот участках росли рожь, полба, гречиха. Вблизи Белза находились богатые месторождения болотной руды, и городок славился своими кузнецами. Говорили, всю Волынь обеспечивали белжане железом.
Как и в Свинограде, всюду видел Володарь добротные бревенчатые дома, а не жалкие лачуги-полуземлянки, какие можно было встретить где-нибудь в глубинке. На лугах паслись тучные коровы, большие стада коз и овец бродили по соседству с ними, охраняемые пастухами с лохматыми собаками.
Край начинал нравиться, думалось с радостью, что вот обживётся он здесь, заключит союзы с соседями, умирится как-нибудь с половцами, а там и на большее можно будет рассчитывать. Отец владел Владимиром — об этом Володарь и его братья не забывали никогда.
Позже, осенью, побывал Володарь и в Теребовле, городе на берегу Гнезны, притока буйного Серета. Мощная крепость на земляном валу сурово возносилась ввысь. Багряно-синий прапор[193] реял над крепостной башней. Стены из бука оканчивались наверху зубцами. Теребовля была городом-сторожем, обращённым в сторону беспокойной степи.
Вообще, городов в этом краю было много, а земля была лучше, чем под Владимиром или возле Луцка. Вот почему так зарились на плодородные эти места и угры, и ляхи, и тот же Ярополк. Теперь сидит во Владимире, кусает, верно, локти. При мысли о нём на душе у Володаря становилось тревожно.
Но дело было начато. К осени обновили свиноградский детинец, и князь с семьёй и дружиной мог здесь наконец обустроиться.
Едва усталый, с обветренным, загоревшим под лучами южного солнца лицом воротился Володарь из Теребовли и поднялся на крыльцо пахнущих свежей древесиной хором, обвили его шею женские длани с унизанными кольцами перстами. Астхик, не сдерживаясь, аж визжала от радости, обнимая и целуя его.
Одевалась она теперь, как княгиня, сверкала вся золотом, носила, как и полагалось знатным жёнам, нижнее платье с узкими, а верхнее — с широкими рукавами. На мать своего чада Володарь не скупился. Появились у вчерашней тмутараканской блудницы дорогие ткани — паволоки, парча, даже аксамит ромейский завезли галицкие купцы. Щеголяла армянка в новеньких черевичках, шуршала парчой, ахала от удовольствия, надевая платья из многоценного шёлка. А уж платов разноличных у неё было не меряно.
Только вот манеры у молодой женщины оставались прежние, портовые — то есть начнёт руками, а не принятой в княжьих теремах двоезубой вилкой, то высморкается при помощи перстов, то хохотать начнёт громко в присутствии градских старцев и их дебелых жён. Никак не могла ещё привыкнуть армянка к новому своему положению.
Говорить с ней Володарю было, кроме как об одеяниях да о том, как первые шаги по дому делает маленькая Ирина, не о чем. Жили рядом, вместе, а словно пребывали в разных мирах. Не раз и не два вспоминал молодой князь Таисию — вот та была женщина умная, образованная, с нею не только в постели любовью можно было заняться, она знала и Аристотеля, и Платона, изучала Иоанна Дамаскина[194], читала Палею[195] и сочинения Михаила Пселла[196]. Почему не может он, Володарь, владетельный князь, забыть её? Порой он сам удивлялся этому. Гнал прочь воспоминания, убеждал себя жить настоящим, думать о будущем, но получалось так далеко не всегда.
Однажды ночью Астхик сказала ему:
— В окольном городе есть армянская церковь. Её возвели во времена князя Ярослава, твоего прадеда, купцы из города Двина[197]. Я внесла вклад. Теперь хожу туда на молитвы. Священник, отец Нестор, был ко мне добр и участлив. На исповеди я рассказала о том, кем была. Он сказал, что мне надо больше молиться. И ещё, что Господня милость распростёрлась надо мной.
— Молись, где хочешь. Одно только моё требование. — Володарь приподнялся на локтях и невольно залюбовался её красивым профилем, обрамлённым иссиня-чёрным каскадом роскошных волос. — Дочь моя... наша с тобой должна быть воспитана в православной, но не в армянской вере. На Руси живёт, даст Бог, вырастет, замуж пойдёт за единоверного. Твоё монофизитство ей ни к чему.
— Да я и слова такого не знаю, — пожала плечами Астхик. — Ну, хорошо. Если ты не хочешь, я не поведу её в эту церковь. Буду молиться там одна. Но, скажу честно, ничего не понимаю в тонкостях веры.
— Большинство людей тоже не разбираются в таких вещах. Но нас, княжеских детей, этому учили монахи. Нам положено, мы должны всё это понимать, душа моя. Если хочешь долго и справедливо править на земле своих предков, следует знать мысли своих подданных. Так рассуждали наши отцы и деды, и они были правы.
— В чём же отличие веры армян от вашей, православной? — полюбопытствовала армянка. — Хотелось бы мне знать. Что значит моно..? Не смогла запомнить слово.
— Монофизиты, — усмехнулся Володарь. — Основоположник их учения, архимандрит Евтихий, жил в Константинополе шестьсот лет назад. Они отвергают смешение в Христе двух природ — божествен ной и человеческой. Пострадал за человечество, выходит, не Богочеловек, о чём учит нас православная вера, но Бог. Человеческое естество во Христе было-де, по Евтихию, поглощено Божеством, почему в нём следует признавать одно только Божеское естество. Один из Вселенских соборов отверг ересь Евтихия и утвердил истинное учение Церкви. Господь наш Иисус Христос есть истинный Бог и истинный человек. При рождении от Девы Марии Божество и человечество соединилось в Нём неслиянно и неизменно.
— Как сложно. Ничего не понимаю, — призналась Астхик.
Да, непросто. Но это так. Суть в том, что монофизиты умаляют человеческую природу Спасителя. Ваши армяне признают у Христа Божественное и человеческое начало в единой природе, тогда как истинное православие говорит о двух природах во Христе — Божеской и человеческой.
— Прекрати. Мне не понять твоих заумных речей. Я простая армянская девушка, сирота, развлекала богатых купцов в тавернах Таматархи. Однажды пришёл твой слуга, Халдей, привёл во дворец, велел служить тебе и князю Давиду. Вот и всё. Остальное ты знаешь.
Астхик морщила чело, тёрла перстом носик и смотрела на Володаря с лукавой, обворожительной улыбкой.
В самом деле, чего это он начал рассказывать ей богословские тонкости? В маленькой черноволосой головке просто не укладываются подобные высокие истины и заблуждения. Она вся здесь, рядом с ним, её жизнь — это её наполненное грехом и наслаждениями тело, сосуд греха, как бы сказали учёные монахи.