столпа. Праздничный парчовый плат покрывал голову девушки.
Ярополк отказался остановиться в тереме у Рюрика, буркнул коротко, что спешит обратно во Владимир, а покуда расположился с женой, гриднями и слугами в окольном граде, в доме одного богатого купца.
«Опасается, что захватим мы его и на Владимир тотчас пойдём», — думал Володарь, глядя на затканный жемчугом и украшенный зелёными ромбовидными самоцветами высокий головной убор красавицы Ирины. Вместе с чешской королевой Свентославой и другими знатными жёнами стояла она в кафизме напротив князей. Женщины о чём-то оживлённо шептались, тогда как Рюрик и Володарь ни словом не обмолвились со стоявшими рядом Ярополком и Игоревичем. Только бросали они время от времени друг на друга напряжённые взгляды, в которых сквозили недоверие и тревога.
«Вот так. Братья двухродные, а волками лютыми стали, ворогами. Не доверяем друг дружке, в горло вцепиться готовы. Кто тому виной? — рассуждал Володарь, и одно лишь слово напрашивалось в ответ. — Власть!»
После был пир, были серебро и зёрна пшеницы, брошенные на пути молодых, была постель из снопов на сенях, звучали гусли, гремел весёлый пир. Всё было, как полагалось.
Вечером на гульбище невзначай столкнулся Володарь с княгиней Ириной. Всё такая же красивая, с той же обворожительной улыбкой, шурша платьем из тяжёлой царьградской парчи, словно сказочная дева, выплыла она из-за столпа.
— Здравствуй, князь Володарь! — прозвенел над его ухом нежный голосок.
— Здравствуй и ты! — ответил он, невольно вздрогнув от неожиданности.
— А ты возмужал, повзрослел. Помнишь тот лов, под Владимиром? Я тогда опередила тебя, пустила стрелу в косулю.
— Разве такое забудешь?! — Володарь усмехнулся. — Вижу, ты всё столь же прекрасна, княгиня!
— Ирина! Называй меня по имени. Не добавляй «княгиня», — попросила женщина. — Слышала, тебе много чего довелось пережить за эти годы.
— Довелось. — Володарь, честно говоря, не знал, о чём с ней говорить.
Словно слепила его Ирина своей бьющей в глаза красотой. Невольно потупил молодой князь взор.
— Также я слышала, что у тебя родилась дочь. И зовут её, как меня, — продолжала Ирина. — Почему ты не привёз её в Перемышль? Моя дочь ещё слишком мала. Пусть подрастёт.
Наступило неловкое молчание. И он, и она не знали, что ещё сказать. Оба они застыли, затаили дыхание и любовались друг другом. Наконец Ирина, шевельнувшись, тихо промолвила:
— Я вижу, что мой Супруг... он недолюбливает тебя и твоих братьев... Я бы... хотела помирить вас... Если бы это было возможно! Знай, Володарь, что враг твой — не Ярополк, а его мать! Это она хотела схватить вас тогда, после лова! Нет предела властолюбию этой скверной женщины! И мой муж во всём подчиняется ей! Я... тогда слышала, что они говорят... Была ночь... Выбежала из шатра... В платье монашеском... Поняла, что до тебя не доберусь незамеченной... Метнулась к угорцам... Упросила Коломана... Потом говорила с чешской королевой... Они составили грамоту на бересте... Остальное ты знаешь...
— Выходит, это ты нас спасла? Как же я не догадался?! — всплеснул руками Володарь. — Всё думал, на что мы, изгои, сдались Коломану и Свентославе? Вот оно что! Не знаю, как тебя и возблагодарить! На колени пасть пред тобою готов, постолы целовать! Господи, Ирина! Лебедица белая! Царевна моя прекрасная!
Молодая женщина вдруг не выдержала, всхлипнула, закрыла руками лицо. Она круто повернулась и хотела уйти, но Володарь заступил ей дорогу, порывисто обхватил за осиный стан, притянул к себе. Стал целовать, страстно, яро, в глаза, в ланиты, в уста. Она отвечала, сдерживала рыдания, не вырывалась, не отбивалась, только кулачки маленькие упирались ему в грудь и мешали прижать к себе всё её хрупкое тело. Шуршала парча, и шуршали слова:
— Если бы не было Ярополка и чад, может, я бы и полюбила тебя, Володарь. Да, это так. Но Господь рассудил иначе. Никого не стану любить я, кроме своего мужа... Ты должен понять... У тебя есть дочь, есть женщина, сделавшая тебя отцом. Молю тебя: живи с нею. А меня забудь... Не хочу... Предаваться греху... — шептала Кунигунда-Ирина.
В свете свечей горели голубые бездонные озёра очей. Никогда больше в жизни своей, наверное, не встретит Володарь такой прекрасной женщины. Разум взял верх над чувствами, он ласково отодвинул её, опустил руки, через силу улыбнулся, сказал так же тихо:
— Ты люба мне, Ирина. Знай... Но мы, князья, не вольны в любви. Должны уметь обуздывать приступы жарких страстей. Вот, возьми. — Он снял с шеи и протянул ей серебряный оберег с гордо распростёршим могучие крыла соколом-балабаном. — Да охранит он тебя от бед и несчастий.
— А вот тебе обо мне память. — Женщина надела ему на мизинец золотое кольцо с синим самоцветом. — Носи и помни.
Она вдруг весело рассмеялась, подхватилась быстро, побежала от него по широкой площадке гульбища. Обернувшись, махнула изящной ручкой на прощанье, сказала неожиданно громко:
— Не горюй! Свидимся ещё, и не раз!
Скрылась красавица во тьме перехода. Долго стоял Володарь в одиночестве на гульбище, смотрел в вечернюю даль, слышал доносящиеся из горницы звуки праздника. В душе царило смятение, он вдыхал аромат Ирининых духов, в ушах ещё стояли её слова. Да, он понимал Коломана. Как можно было не влюбиться в такую женщину, не поддаться её чарующей улыбке, не внять нежному голоску?
На гульбище царила тишина. Никто, кажется, не заметил их. Но сыскался один человек, ставший невольным свидетелем их встречи, разговоров и объятий. Человеком сим был Фёдор Радко, отрок из дружины Ярополка.
Вихрем ворвался он в гридницу, незаметно проскочил мимо пирующих, едва не бегом метнулся на купецкий двор, занимаемый людьми Ярополка.
Грызло душу молодца отчаяние. Всё видел он, всё слышал, в голове стучало: «Ить любит же она его, изгоя сего! Как глядела! Сколько нежности очи источали! Что тамо князь Ярополк! Груб он, прост! А ентот — вон какой! Сокол, орёл! Господи, несчастна ить она, несчастна! А я?.. Сердце заходится, как гляжу на её!»
Пробрался Радко на сеновал, обхватил в отчаянии руками кудлатую голову, уткнулся лицом в колючее сено.
ГЛАВА 32
— Ну вот, и брат твой молодший женится! — С горькой усмешкой Коломан пододвинул к себе чару с янтарным олом. — Да, течёт время! Кирие элейсон! Грехи тяжкие!
Единственный видевший глаз угорца горел лукавым огоньком.
Володарь сидел напротив горбуна за столом в одном из покоев дворца, на верхнем жиле. В печи весело потрескивали дрова. Из окон открывался вид на широкие ухоженные поля. Глядя вдаль, Коломан вздыхал.
— Да, хорошая у вас земля, — качал он головой. — Палку посадишь — древо вырастет, зазеленеет, плоды даст. Не наша пушта сухая. Жирная земля, чёрная! Куда ни глянуть — пшеница растёт, ячмень, гречиха. Урожаи обильные всякое лето. В пуште у нас — одна жухлая трава! Кирие элейсон!
Прибеднялся королевич. Помнил Володарь, сколь плодородны угодья на Дунае. Какие там сады, виноградники, пашни добрые. Пушта, простирающаяся меж Дунаем и Карпатами, воистину была местом бесплодным и безлюдным, но ведь в Угрии много иных, гораздо лучших, земель.
— Не везде у нас так, — осторожно заметил молодой князь. — Болот немало, топей гиблых. Окрест Свинограда моего часто дреги[198] встречаются.
— На болотах руда железная. Тоже вещица полезная, — молвил Коломан, подмигнув двухродному брату. — Или, думаешь, я не знаю, чем у тебя в Белзе народец промышляет? Слышал, кузнецы там добрые.
— Это есть. Но не всюду железо. Не так уж его и много. У вас в Родно вон, рудники свинцовые, а ещё серебро, олово в горах. Чего тебе, братец, нам завидовать? — Володарь пожал плечами.
В покое вместе с Коломаном находилась его жена. Сидела она на лавке у стены, вся разодетая в дорогие платья из шёлка и лунского сукна, слушала их, время от времени встревала в разговор. Сицилийка, к удивлению Володаря, уже вполне сносно разговаривала по-русски.
Восхищён, как быстро ты усвоила нашу молвь, заметил Володарь, к вящему удовольствию улыбающейся принцессы.
Моя мать её выучила, мне на голову. Теперь всё слышит, всё понимает, ни единого слова случайно брошенного не скроешь, — проворчал Коломан.
— Когда подрастёт наша дочь, мы её тоже научим говорить на твоём языке, князь Володарь, — пообещала Фелиция. — Может быть, здесь, на Руси, мы найдём для неё жениха.
— Вот если бы у тебя был сын, — сказал Коломан, — можно было бы подумать об обручении. Нет, я не шучу, братец. Дружбу ведь надо крепить. Ты видел, как смотрел на Василька Ярополк во время венчания? Ничего доброго для вас не сулил его злобный взгляд.
— Я тоже это заметила, — поддержала мужа сицилийка.
— Иного ждать от него было трудно. — Володарь пожал плечами. — Конечно, князь Ярополк нам — не друг.
— Ну, если что, где мой дом, ты знаешь, — заключил Коломан.
— А ты — где мой, — ответил ему Володарь.
Двухродные братья грустно рассмеялись.
— Впрочем, было бы неплохо вам избавиться от вашего недруга без лишних неприятностей для себя. — Коломан снова подмигнул своим тёмным лукавым глазом. — Кирие элейсон! Грехи тяжкие! А земелька у вас всё же добрая, — добавил он, снова глянув в окно.
Большими глотками королевич опорожнил чару с олом.
— Вкусный у тебя ол, Володарь, — заметил он, причмокнув языком. — Пожалуй, велю ещё налить.
— Опять напьёшься — и будешь немощен в постели, — весело засмеялась, тряхнув распущенными волосами, Фелиция. — На что мне такой муж?!
— А ты ненасытная! Вот, обрати внимание, Володарь. Женщины перезрелые, лет сорока и более, искушённые в плотских забавах, часто бывают весьма невоздержанны в грехе. Заводят себе молодых полюбовников, спят со всякими там пажами, молодыми монахами и прочей мелюзгой. Бойся таких женщин, дорогой братец! Лучше всего — не связывайся с ними. Кажется, у тебя молодая подруга? Вот и живи с ней. А ола я всё-таки выпью. Половину чары, больше не надо.