— Кто еси? — грозно сверля пленника взглядом, вопросил Рюрик.
— Казимеж, кастелян[208] сандомежский! — гордо вскинув голову, ответил ему лях.
Весь исполненный самодовольства, матёрый, с седыми вислыми усами, стоял кастелян перед князьями-братьями, и во всём — во взгляде, в каждом движении его сквозили надменность и глубокое презрение ко всем ним.
— Почто вы, яко воры, в земли наши вошли? Почто смердов и людинов пограбили? Почто народ невинный посекли? — допытывался Рюрик.
По лицу кастеляна пробежала ухмылка. Обведя злым взглядом князей и бояр, процедил он сквозь зубы:
— Пся крев![209]
— Ах ты, дрянь! — Юрий Вышатич и Василько тотчас схватились за сабли.
Володарь остановил их решительным жестом.
— Отвечай на вопрос! — прикрикнул он. — Иначе головы вмиг лишишься!
— Вы не посмеете тронуть меня! Варвары! Видимо, вам неведомы понятия рыцарской чести! — Пан Казимеж злобно осклабился.
— Хорошо, спрошу иначе. Может, кто-нибудь подговорил вас напасть на наши волости? Советую говорить правду! — Володарь поднялся со скамьи.
Некоторое время они стояли друг против друга, смотрели глаза в глаза. Лях не выдержал первым, потупил взор, буркнул нехотя:
— Сначала князь Герман вернул из угров своего племянника, князя Мешко, и даровал ему земли в Великой Польше. Потом был боярин, от Ярополка Волынского. Князь Мешко вознамерился жениться на молодшей сестре князя Ярополка, Евдокии. Сговорились. Заодно Ярополк и посоветовал пойти на вас. Ибо вы — враги его, а значит, враги и князя Мешко.
— Занятный вывод. Выходит, молодой князь Мешко, и ты с ним заодно, решили поплясать под Ярополкову дудку! — Володарь презрительно скривился. — Пользу же от нашей вражды один Ярополк получает! Или твой Мешко так платит за невесту?! Тоже, умник!
Сандомирский кастелян молчал, багровея от плохо сдерживаемого гнева.
— Молокосос! — не выдержав, процедил он снова сквозь зубы.
— Довольно злобу тут на нас извергать! Сам виноват! Сунулся на наши волости, вот и получил! — сказал ему Володарь и сделал знак Улану.
Увести эту вражину отсюда! В поруб швырнуть! Пускай посидит, пока выкуп за него родичи не соберут и не заплатят! — приказал властным голосом свиноградский князь.
— Ну, поняли, в чём дело? — обернулся он к братьям. — Ярополковы всё козни. Натравил на нас ляхов, яко свору псов борзых!
— Может, братья, пойти нам на него? А что? Владимир копьём возьмём... — предложил было Василько, но тотчас осёкся, поняв, что говорит не то.
— И сожидать, когда Мономах снова на Волынь заявится? Нет, так не годится! — решительно возразил ему Володарь. — Нам чужой земли не надо, но и своей мы никому не отдадим!
По рядам бояр прокатился одобрительный гул.
...Уже после совета, когда Рюрик и Володарь остались вдвоём в палате, старший брат тихо повестил:
— Я послал во Владимир того человека. Питаю надежду, скоро мы будем ведать замыслы Ярополка и его мамаши.
Володарь в ответ лишь молча кивнул. Время наступало лихое, тревожное. Чувствовал он, что ждут их всех в недалёком будущем новые ратные дела. Не было на Червонной Руси мира.
ГЛАВА 36
Шумно на рыночной площади Владимира-на-Волыни. С утра разъезжают по улицам биричи, скликают народ. Набирает князь Ярополк добрых молодцев в свою дружину. Обещает хлеб-соль, копьё доброе, кольчугу, меч, щит, коня с обрудью. Ещё обещает походы ближние и дальние, рати скорые и яростные, добытки.
Густеет на площади толпа. Много жаждущих вступить в дружину княжескую. Тут люди и ремественного звания, и от земли, и купцы неудачливые, и бывшие воины, ранее служившие в других краях и другим владетелям. Князь вышел на степень, разодетый в дорогой, вышитый узорочьем парчовый кафтан, в шапке горлатной, в сапогах тимовых зелёных, с гривной златой на шее в три ряда. Сел на высокий столец[210], молвил властно ближним людям своим:
— Начинайте! С Богом!
Одного за другим подводили к нему желающих вступить в дружину. Кому давали лук со стрелами, указывали, куда стрелять, смотрели, насколько меток молодец. Иному предлагали показать искусство владения копьём, велели сесть на боевого коня и на полном скаку ударить по деревянному чучелу в ржавой бадане[211] и шеломе.
Среди прочих отбирал ратников и Радко. Сразу отметил он среди толпы удальцов рослого великана лет около двадцати пяти. Богатырь — косая сажень в плечах, чуть ли не на голову выше прочих, волей-неволей обращал на себя внимание. Единственное, что настораживало Радко — взгляд у молодца был какой-то странный, дикий. Глаза белесые угрюмо посверкивали из-под густых лохматых бровей. Всё же отрок подошёл к исполину, кашлянул, осведомился, глядя на него снизу вверх:
— Откудова будешь, мил-человек? Какого роду, из какой земли? Кличут тя как?
— Нерадец имя моё! — Голос у незнакомца оказался не в пример внушительному внешнему виду тихим. — А родом я из Погорины. Из Пересопницы[212]. Из ремественных. Отец гончаром был. Вот, услыхал, набирает князь Ярополк гридней да отроков. Хотелось бы послужить ему.
— Что ж. Еже князю приглянёшься, возьмёт тебя. С виду ты парень крепкий, — в очередной раз Радко залюбовался статью молодца.
Вот только этот взгляд, эти глаза белесые, в коих бог весть что таится, словно бы лихо какое-то, смущали опытного проведчика. Он бы, может, подумал ещё, стоит ли вести сего Нерадца ко князю, но тут окликнул внезапно его сам Ярополк:
— Эй, Радко! Что тамо у тебя за добр молодец?! Ступайте-ка ко мне вборзе!
Нерадец послушно поднялся на степень вслед за Радко.
— Что умеешь? На мечах, на саблях биться? — стал вопрошать Ярополк. — Копьём владеешь?
— Приходилось, княже, и мечом работать, и копьём. На ятвягов ходил в пешем полку и супротив ляхов такожде бился. И на половцев поганых хаживал со князем Всеволодом Ярославичем, — отвечал Нерадец тем же спокойным, ровным голосом.
— Лепо. — Ярополк одобрительно затряс своей широкой пшеничной бородой. — Вот что, парень. Испытать тя надобно. Эй, гридни! Толпу отгоните! Место освободите! Дмитрий! — окликнул князь самого сильного воина из своей дружины. — Подойди! Вот, — обратился он снова к Нерадцу. — Попробуй одолей его. Сумеешь — сразу в дружину возьму!
Нерадец равнодушно усмехнулся, сбросил с плеч кафтан, рубаху, изготовился к борьбе. Дмитрий сотворил то же. Заиграли мышцы на руках борцов, схватились они, повалили друг дружку наземь. Дмитрий попытался обхватить супротивника за шею, но Нерадец ловко увернулся и быстро отпрыгнул в сторону. Они долго кружили, присматривались один к другому, снова сходились, пытались то подножку подставить, то просто навалиться и придавить противника всей тяжестью тела своего могутного к земле.
Наконец Нерадцу удалось подсечь ногу Дмитрия. Умело захватил он выю отчаянно сопротивляющегося дружинника в замок, приналёг сверху, резким движением пригнул к земле, но этого Нерадцу показалось мало. Словно позабыл он, где находится, словно настоящий враг был сейчас перед ним. Лицо Нерадца исказила лютая злоба. Не обращал внимания он ни на крики вокруг, ни на громкое княжеское повеление:
— Довольно!
Сильными руками он давил и давил обессилевшего Дмитрия, и когда тот уже почти прекратил сопротивление, внезапно выхватил из голенища сапога кривой острый нож.
Выручил Радко. Вовремя подскочил он к месту схватки, первым ударом выбил нож из руки Нерадца, а вторым что было силы врезал ему по исполненной лютой злобы роже. Похоже, последний удар заставил сына ремественника опомниться. Он как-то поспешно отпустил Дмитрия, поднялся, а затем, повернувшись лицом ко князю, отвесил ему подобострастный поклон.
— Беру тебя! Вижу силу в дланях! — изрёк Ярополк.
Радко хотел было возразить, не убивец ить нужен им, не головорез какой, но воин доблестный, но уж шибко громко зашумела толпа на площади. Утонули в многоголосом гуле слова упреждения. Много позже, вспоминая эти мгновения, клял себя Радко, что не подошёл тогда к князю, не отговорил, не переубедил. Чуял же лихо, видел злобные белесые глаза Нерадца, понимал где-то в глубине души — не товарищ сей Нерадец добрым дружинникам волынским, ворог он, и цели у него — совсем иные. Не служить князю, не добывать себе и иным честь и славу, но зло творить.
Отмёл прочь мысли тревожные, решил не вмешиваться, не наживать себе новых неприятностей. И без того после угров да Ардагаста косится недовольно на него князь Ярополк.
...Вместе с прочими вновь взятыми в дружину молодцами поселился Нерадец в княжеской гриднице. Нёс сторожу во дворце и на стенах крепости, исполнял княжьи и воеводские поручения. Вроде толковый оказался парень, исполнительный, силу же в дланях имел неимоверную. Кочергу сгибал и разгибал играючи. Со временем забылся случай на площади, только Радко один всё вспоминал злобный взгляд белесых глаз, да отчего-то не пришёлся Нерадец по нраву княгине Ирине.
— Странный он человек, — говорила Ирина не раз мужу своему. — Угрюмый, мрачный. Такие люди всегда держат нож за спиной. Ведь он чуть не убил Дмитрия. Как же ты доверяешь ему?
Ярополк от жены отмахивался.
— Сама не ведаешь, что болтаешь. Ну, горяч удалец. Не сдержался. Многие по младости лет таковые были. Вот конь дикий, тарпан. Сперва норов кажет, взбрыкивает, рвёт узду, сбросить тебя пытается. А потом, глядишь, ретив становится, верен. Так и сей Нерадец. Оботрётся, остынет, — убеждал он встревоженную княгиню.
— Злой он, — с глубоким сомнением качала головой молодая женщина.
Сердце-вещун подсказывало ей: ждёт их всех от этого исполина с недобрыми глазами большая беда.
...В начале лета Ярополк, наущаемый матерью и боярами, изготовился выступить на Киев.