Ярополк, сидевший с боярами на совете, вопросительно воззрился на него. Гневно сдвинулись пшеничные брови.
— Что врываешься в палаты думные, отрок? Али забыл чего?! — рявкнул он грозно.
— Забыл? Может, и забыл, да вспомнил, — без страха, упрямо и твёрдо глядели на князя серые глаза проведчика. — Из сторожи скачу. И говорю тебе, князь, и вам, бояре: выступил супротив нас из Киева Мономах. Ведёт с собой киевскую, смоленскую, черниговскую дружины. А ещё торков служивых с берендеями[219]. Не устоять нам, князь. Большая у Мономаха рать.
Ярополк от нежданного недоброго известия побледнел. Пересиливая себя, гордо вскинул он голову, смерил Радко презрительным взглядом, отрезал громко:
— То не тебе судить! Устоять, не устоять! Много на ся берёшь, отрок! Ступай отсель!
Радко покорно вышел. Ярополк повернулся к боярам:
— Что деять будем? Жду советов ваших!
Поднялся рыжебородый луцкий тысяцкий Жирята.
— Радко прав: без помощи ляхов и немчинов не одолеть нам Мономаха. Ты бы, княже, отъехал к зятю свому будущему, князю Мешко, испросил подмоги.
— Верно, верно! — зашумели другие бояре.
— Луцк мы удержим, не сдадим! Воды и еды в городе довольно, на цельный год хватит, а стены градские крепки! — стал уверять Ярополка боярин Лазарь. — Токмо ты не мешкай!
— И то верно! — согласился Жирята. — Коли поторопишься, придёшь с ляхами, отгоним мы Мономаха.
— Жену, мать в городе оставь, не боись, — добавил боярин Жидислав.
Ярополк озирался по сторонам, словно пойманный с добром вор. Бояре убеждали, уговаривали, и после недолгих раздумий согласился он с их советом. Не ведал Ярополк, что Жиряту, Лазаря и некоторых других его советников давно купил, перетянув на свою сторону награбленным в Олешье звонким серебром, Давид Игоревич.
...Ирина уже знала о наступлении Мономаха, когда Ярополк, придя в бабинеи, коротко объявил им с Гертрудой:
— Отъезжаю рати собирать, в Сандомир, ко князю Мешко. Вас здесь оставляю. Стены крепкие, дружины много. Не сдадут град ворогу.
Ирина, сокрушённо качнув головой в высокой кике, горестно вздохнула. Сказала тихо:
— Выходит, ты нас с детьми бросаешь? А если Мономах возьмёт приступом Луцк?! Я боюсь его, Ярополк! Он — опытный полководец! Если не одолеет нас, то перехитрит! Ты бы с ним помирился.
— Болтаешь невесть что! — прикрикнула на сноху Гертруда. — Ещё не хватало! С ворогами мириться! Лапки поджать и в кусты! Чтобы вся Русь, вся Европа над сыном моим смеялась?! Не бывать сему! Верно говоришь, Ярополк! Иди к Мешко. И в Саксонию, свояку своему Экберту[220], младшему из Брауншвейгов, отпиши тотчас! Пусть пришлёт отряд рыцарей! Побьём Мономаха! А после в Киеве ты на стол златой сядешь!
Не слушал князь Ярополк предупреждений Ирины, слушал лишь мать свою да Лазаря и его приспешников. Словно слеп был, не видел, как вмиг неприступно каменным, холодным стало лицо любимой супруги, не понял, что сейчас и навсегда терял он её любовь.
Холёные женские пальцы оцепенело впились в подлокотники кресла. Смотрела Ирина перед собой и не замечала будто ни злости Гертруды, ни некоторой растерянности Ярополка, одно стучало в голове: «Дети! Уберечь детей!»
...Летний день угасал. Наступил вечер, ветром нагнало на город тучи, заморосил мелкий дождик. Ирина долго стояла на гульбище, раздумывала, сомневалась, теребила в руках шёлковый платочек. Решение Ярополка её не просто разочаровало, в словах его, скупых и бездушных, было гораздо худшее. Казалось, предавал он её и чад, лишал защиты, ставил властолюбие и гордость свою выше их счастья, выше мира. Внимая матери своей, готов был ввергнуть он и их всех и землю Волынскую в гибельный пожар междоусобий. Такого принять, понять и простить молодая женщина не могла.
Радко явился на её зов тотчас, взволнованный и изумлённый. Утонул в глубоком, полном почтительности поклоне, выпрямился резко, повинуясь взмаху маленькой белой руки, слушал, затаив дыхание, с замиранием сердца внимая нежному голоску.
— Боюсь за детей. Мой муж... он слушает только свою мать... Ты... мог бы помочь мне... спасти моих чад от ужасов войны... Молю...
— Сделаю всё, что велишь! — пылко заверил княгиню отрок.
— Когда князь Ярополк уедет, ночью... Анастасию, Ярослава и Вячеслава надо вывезти из Луцка... Скорее... Ни одного часа ждать не можно... Тайно... Ты поедешь вместе с детьми и пестунами[221]... Возьмёшь охрану — моих людей. Верные рыцари — есть у меня такие. Но, к сожалению, они не знают дорог, все они — германцы, из Орламюнде[222], из Мейсена. Увезёте чад в Свиноград, ко князю Володарю. Я напишу ему письмо, чтобы он принял вас с честью. Знаю: он заступится за моих детей, не даст в обиду... Молю тебя, мечник Радко: присмотри за моими чадами в пути. Не бросай, береги их. Сопроводи до Свинограда. После возвращайся.
Радко и бровью не повёл в ответ на эти её слова, не выказал ни малейшего удивления. Отмолвил веско:
— Всё сделаем. Ведаю ходы тайные. Полагаю токмо: надобно и тебе тож с нами бежать! Не удержат бояре Луцка!
— Ты откуда это знаешь?! — спросила изумлённая княгиня.
Мономаха потому как ведаю. Он, где силою не получится, лукавством возьмёт.
— Нет, Радко, я не поеду. Никакого зла мне Мономах не сделает. — Ирина вдруг грустно улыбнулась. — Может, он и хитрый, как лис, но с жёнами всегда поступал честно. Чад спасти мне надо. Ни к чему им на это смотреть — на стрелы, тела, насилие.
— Разумею, — коротко отмолвил Радко.
— И последнее. — Ирина задумчиво провела дланью по подбородку. — Княгиня Гертруда ничего знать не должна...
— И о том разумею, — согласно кивнул проведчик.
— Ступай. Жди, скажу, когда, — шепнула княгиня.
Вихрем сорвавшись с места, исчез отрок в темноте перехода.
Только мятелия долгая колыхнулась, погасив на столе свечу.
Ирина позвала служанку, велела зажечь свечу, принести чернила, перо и пергамент. Торопливо побежали по листу харатьи[223] уставные буквецы.
ГЛАВА 39
Володарь, медленно разворачивая харатейный свиток, щурил глаза. Пергамент, казалось ему, отдавал ароматами аравитских благовоний, столь любимых княгиней Ириной. Конечно, он ценит её доверие и примет её чад в своём городе. Иначе поступить он не сможет. Но душу точила, как червь древесину, гадкая скользкая мыслишка: «А вот если Мономах потребует выдачи Ярополковых отпрысков, станет грозить войной? Как быть тогда? Затвориться в осаде и позволить, чтоб дружинники киевские с торчинами и берендеями сёла палили, нивы вытаптывали? Грабили, разоряли хаты простого люда, посадских, житьих? Ради детей Ирининых землёю, волостью жертвовать?»
Утешат себя тем, что не станет Мономах преследовать малых чат, обратит гнев свой на одного Ярополка.
Халдей советовал не принимать чад Ирины, говорил осторожным шепотком:
— Как бы князь Владимир следом за Волынью на Свиноград не пошёл! Сочтёт, что соузники мы князю Ярополку.
Иное молвил на княжеском совете молодой боярский сын Биндюк.
— А что? Чем худо? Посидят пусть чада у нас. Сведает Ярополк, что у тебя в руках сыны и дщерь еговые, на нас войной не пойдёт. И ляхов наводить не станет, испужается. Чада сии — яко заложники, аманаты будут! За них, чай, и выкуп просить можно потом будет.
В другой час Володарь с гневом отверг бы предложение хитреца Биндюка, но теперь лишь кивнул одобрительно.
— Выкуп — не выкуп, а приму у себя чад княгини Ирины. Родичи они мне. Пусть гостят. С малыми детьми не воюю, — объявил он боярам свою волю.
...Трое подростков вместе с пестунами и небольшим отрядом оружных воинов-немчинов прибыли в Свиноград спустя два дня рано поутру. Среди прибывших сразу заметил и выделил Володарь мечника Радко.
— Этого немедля ко мне доставить! — коротко приказал он двоим гридням.
Мягко ступая обутыми в добротные тимовые сапоги ногами, облачённый в лёгкий жупан тонкого сукна, Фёдор Радко не замедлил явиться в верхнюю горницу.
— Вопросить меня о чём хотел? — скривил он в лёгкой насмешке рот, глядя на розовую рубаху князя с узорной вышивкой по вороту и синего цвета порты, расширенные у колен. — Что ж. Вопрошай.
— Почему князь Ярополк покинул Луцк? — По челу Володаря пробежали складки озабоченности.
— Уразумел, что в чистом поле с Мономахом ему не управиться. Утёк к ляхам.
— Княгиню и детей, выходит, бросил?
— Оставить порешил в Луцке. Надежду питает, крепки стены дубовые, круты валы земляные.
— Ну а княгиня Ирина? Выходит, не полагается на крепость этих стен?
— Не в стенах тут дело, княже — в людях. В боярах луцких. Им княгиня Ирина не доверяет.
Володарь сокрушённо качнул головой.
— Ну и наворотил ваш Ярополк на Волыни. Никому он не нужен, никто в него не верит. Одни ляхи да нем чины из свиты его мамаши за ним идут.
Радко неожиданно возразил.
— Напрасно такое баишь. Есть у князя Ярополка люди верные.
— Ты, что ли? — Володарь грустно усмехнулся. — Зачем же ты тогда против его воли тайком детей ко мне привёз?
— Тако лучше будет. Для князя Ярополка допрежь всех.
— А ты не боишься, что я этих чад под замок посажу? Или вовсе в поруб швырну? — Тёмные, чуть с раскосинкой глаза Володаря сверлили спокойное лицо Радко.
— Княгиня Ирина тебе доверяет. Говорила, что ты — человек честный, — сухо отмолвил мечник.
«Может, ещё что сведал? То, чего не следует? — подумал Володарь. — Умён ведь, пронырлив. Вон какие дела проворил! Что ж, посмотрим, насколько ты Ярополку верен».
Мысли князя прервали доносящиеся через раскрытое окно со двора шум и громкий смех.
Оба, и Володарь, и Фёдор, повернулись к окну.
Одиннадцатилетняя Анастасия возилась на лавке с крохотной, облачённой в светло-голубое платьице дочерью Володаря. Рядом с нею находилась мамка княжны. Маленькая Ирина радовалась подарку — деревянной куколке в пурпурном бархате, в повое и с короной на голове.