— Что тогда?
— Прошу тебя, сядь. Не ходи кругами, не мельтеши у меня перед глазами, — попросила Ирина. — Должна с тобой поговорить. Сейчас, сразу... Чтобы ты знал...
Когда Ярополк нехотя опустился на лавку, Ирина продолжила прерывисто, но строгим, исполненным решимости голосом:
— Я больше... я не люблю тебя, князь Ярополк! Что было между нами, прошло... Помню цветы, которые ты мне дарил тогда, в Тюрингии, твои слова... Я любила... Сильно любила... И мне не нужен был никакой стол, великий или малый... Нужен был ты... Твоя любовь... И вот недавно я убедилась, что власть и ратные победы для тебя... они важнее нашей любви... Мне стало горько, больно, обидно... Ты ушёл, а враги заняли Луцк, взяли в полон меня и твою мать... И ты даже не позаботился о наших детях... Пришлось мне самой укрывать их у Володаря в Свинограде.
— Мономах и его люди что, позволили себе глумиться над вами?! — злобно рявкнул Ярополк. — Ответь мне! Тотчас пошлю ратников, снесут голову, кому следует! Хотя б и Мономаху самому! И пикнуть не успеет!
— Нет, нет... Ничего такого не было... — с грустной усмешкой поспешила заверить мужа Ирина. — Князь Владимир оказал нам обеим все подобающие почести. Был вежлив и добр... Хотел даже отпустить меня, не везти в Киев... Я сама отказалась... Не в том дело... Просто я не хочу... И не буду... жить с тобой... Прошу: отпусти нас с сынами из Владимира. Говорила в Киеве с твоим стрыем Всеволодом. Он согласен, чтобы мой... наш старший сын Ярослав сел на княжение в Луцке... В Киеве сестра Мономаха, Анна, основала в прошлом году женскую обитель... Монастырь Святого Андрея... Я готова принять там постриг... А жить стану вместе с Ярославом в Луцке. Буду присматривать за нашим сыном. И Вячеслав пусть тоже живёт с нами. Анастасию выдадим замуж... А ты... Ты сможешь вступить в новый брак... На белом свете много добрых и красивых невест.
Ошарашенно выслушал Ярополк супругу. Смотрел исподлобья в голубые глаза её, раньше всегда светящиеся радостью и смехом, а сейчас полные некоей твёрдости и решимости. Понимал, с отчаянием и болью, с яростью и жалостью к самому себе: её не вернуть! Как не вернуть прежнего безмятежного бытия в этом благодатном крае!
Мог он её, конечно, запереть в покое, приставить стражей, запретить выходить из бабинца, взять силой! Но как будут они жить дальше?! Увидит ли он когда в глазах её прежний блеск, насладится ли радостным, беззаботным смехом?!
Как поступить, Ярополк не знал. Ненависть, тяжкая, жестокая, растекалась но его телу. Щёки пылали румянцем горькой обиды! Весь белый свет в эти мгновения он, Ярополк, внук мудрого Ярослава, презирал и готов был со всеми подряд драться, перемогая в дикой безжалостной схватке одного за другим врагов и предателей!
— Я покажу тебе, сколь велика моя к тебе любовь! Мать сей же час отправлю в Киев, под охраной! А те, кто вверг меж нами холод, который читаю в твоих очах... они получат по заслугам! — промолвил он решительно, поднимаясь с лавки.
— Не делай ничего этого! Не смей! Всё пустое! — всплеснув руками, вскричала в порыве отчаяния Ирина. — Неужели ты не понял?! Меня не волнуют, не увлекают твои земные дела! Победишь — буду рада... у нас сыновья — это будет и их победа... Но любви больше нет. Она умерла!
Закрыв лицо руками, молодая женщина неожиданно разрыдалась. Ярополк стоял над ней с глупым видом, но затем решительно отвернулся и стрелой вылетел из бабинца.
«Ростиславичи — с них всё началось! Они первые колготу[229] подняли!» — стучало у князя в голове.
Уязвлённое самолюбие искало выхода. Ярополк собрал на совет старшую дружину и нескольких польских шляхтичей, среди которых находился сандомирский кастелян Казимеж, сидел до глубокой ночи, пил хмельной мёд, размышлял.
Рано поутру вызвал он к себе отроков Радко, Воикнна, Нерадца, долг о вглядывался в их лица.
— Ловы хочу учинить! — объявил князь. — Как жара летняя схлынет, в Бужск выедем. А тамо и до Свинограда недалече! Зверя разноличного в тех местах в сию пору осеннюю — что колосьев в поле. И туры, и зубры, и кабаны дикие! Готовьте снасти, псарей упредите, выжлятников[230]! Великие ловы грядут! Такие, что по всей Руси слава о них полетит! И в иные земли такожде!
— Большое дело задумал ты, светлый князь! — дождавшись, когда Ярополк наконец замолчит, заметил с подобострастной улыбкой Нерадец. — Токмо, как говорят у нас на Руси, скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Лов такой приуготовить как подобает надобно.
— А что?! Ты прав! — согласился князь.
В последнее время — Радко заметил — Нерадец стал входить в силу, всё больше доверяет ему князь. Это тревожило и настораживало опытного проведчика, чуял он в облике ратника-исполина нечто недоброе.
Отроки молча поклонились и поспешили покинуть горницу.
— Не договаривает князь! — шепнул Радко на ухо Воикину. — Странно всё сие!
Позже, когда остались они с Воикином одни в каморе на нижнем жиле, проведчик негромко добавил:
— Чую, не ловы нас ждут. Войной на Ростиславичей князь Ярополк идти собрался. Злобою преисполнен. Может, нам, друже, уйти от него? Чай, вольны во князьях.
Воикин ответил ему, покачав кудлатой головой:
— Ты, Радко, один. Вольный ты, яко орёл стенной. А у меня — семья, дом! Чада малые! Куда я всё это дену?! Бросить всё и уйти?! Глупо!
— И вправду, глупо. — Радко вздохнул.
Пред взором его вновь возникла красавица-княгиня Ирина. Её готов он был защищать от любого ворога.
— А, будь что будет! — хлопнул он ладонью по столу. — Бог не выдаст, свинья не съест! Не пропадём!
ГЛАВА 44
Стояла поздняя осень. Тускло светило усталое солнце. Диск его, казалось, задевал тёмные верхушки голых, без листвы, могучих дубов и буков. Холодный ветер гонял по шляхам жухлый лист. Блеклая трава на увалах покорно клонилась под его порывами. Ветер то свистел в ушах, подобно сказочному лютому Соловью-разбойнику, то внезапно стихал, замирал, затаившись, готовясь спустя мгновения ударить с новой силой, закачать хрупкие стволы склонённых над вспенённой Белкой плакучих ив. Плыли по небу серые тучи, снизу чудилось, что едва не заволакивают они лохмотьями своими зубцы крепостных башен свиноградской твердыни, над которыми развевался багряно-синий прапор. Было сыро, промозгло. Вроде и дождя нет, а висела в воздухе влага, пар шёл изо рта.
На заборолах теснились дружинники и ополченцы, с тревогой всматривались вдаль. Володарь, в тёплом, подбитом изнутри мехом корзне, наброшенном поверх тяжёлой кольчуги, в сопровождении воеводы и тысяцкого спешил от одной стрельницы к другой. Он ждал нападения.
... Весть о походе Ярополка доставил в Свиноград некий ратник в личине. Подскакал к воротам, махнул рукой, привлекая внимание стражи, и с силой метнул в стену сулицу с привязанным к ней клочком бересты.
Пока разбирались, что да почему, вершник исчез в туманной дымке. На бересте же неровными буквами было нацарапано: «Князь Ярополк ведёт рати на Свиноград».
Тотчас выслал Володарь гонцов к братьям в Перемышль и Теребовлю. Братья откликнулись немедля, пришли оба с дружинами, собрались в горнице хором на скорый совет.
— Вот что, — промолвил, прочтя короткое послание неизвестного доброхота, Рюрик. — Содеем так. Ты, Володарь, оставайся тут город боронить. А мы с Васильком, и часу не мешкая, поскачем с поводными конями и малою дружиною в Киев, к стрыю Всеволоду. Попросим у него помощи. Не откажет, думаю.
— А если не станет он в наши с Ярополком распри мешаться? — засомневался осторожный Володарь.
— Думаю, уразумел великий князь, каков Ярополк. И потом, он ить клятву давал там, в Киеве, что крамольничать перестанет. А едва Волынь обратно получил, сразу же супротив нас выступил. Выходит, забыл про клятву свою. Разгневается Всеволод.
Убедительно вроде говорил Рюрик, но всё же сомнения оставались. Братья умчались в Киев, а Володарь стал готовиться к скорой осаде. Укрепили свиноградцы земляной вал, углубили ров, наполнили его свежей водой из Белки, тыном обнесли Замосточье. Окрест города, в дубравах, устроили засеки[231], побросали на дорогах и тропах колючие триболлы[232].
Седьмицу спустя на запаленной лошади ворвался в городские ворота усталый, едва державшийся в седле Василько. На вопросы Володаря отвечал коротко:
— Рюрик? Ускакал в Перемышль. Стрый Всеволод? Ну, шептались они с Рюриком ночь цельную. Об чём уговорились, не ведаю. Мне повелел Рюрик к тебе скакать. Извини, братец, устал смертельно. Три ночи не спал.
Как вошел в ложницу Василько, так рухнул на парчовое покрывало и заснул, захрапел богатырским храпом.
Астхик, глянув на него, не выдержала и тихонько захихикала в кулачок. Гридни кое-как разоболочили князя, стянули с него грязные сапоги, кафтан, порты. Василько так и не проснулся. Бессильно поникла златокудрая голова.
Уложили молодого князя на мягкое ложе, укрыли беличьим одеялом.
Володарь чуть заметно улыбался, с любовью смотря на брата. Вот уж в ком уверен был полностью, так это в Васильке. Такой, как он, не предаст. Прям, прост, храбр на рати — удалец настоящий. Говорят, на отца покойного похож — и лицом, и норовом.
Пока Василько отсыпался, посланный в сторожу Улан прислал грамоту: Ярополк с большой ратью выступил из Бужска, движется к Свинограду.
Собрал наскоро на совет Володарь старших дружинников своих и свиноградских бояр. Сидели до полуночи, думали, как быть.
— Не ведаю, что князь Всеволод ответил на просьбу моих братьев, — говорил Володарь. — Думаю, послать надо кого-то из вас к Ярополку, попытаться замириться. Напомнить о клятве в Киеве, молвить, что не вороги мы ему, что старший он князь на Волыни. Мало, мало у нас покуда ратников! Даже с Васильковыми и Рюриковыми людьми вместе не осилить Ярополка в открытом бою.