— Я князь! Негоже мне на боярских сенях пыль подметать! — Василько гордо вытянулся, вздёрнул вверх короткую бороду.
— А с холопкой утешаться при жене — гоже?! — прикрикнул на него Володарь.
Нечего было Васильку ответить, лишь вздохнул он молча да поворошил пятернёю светлые кудри на буйной голове.
— Ничего с тобою не станется! Сходишь, поклонишься, прощенья испросишь!
— Ты... Ты! У Василька не хватало слов от внезапно овладевшего им чувства возмущения. — Да кто ты таков, чтоб тако вот баить?! Указывать мне, повелевать! Сам со блудницею живёшь, чадо от её нажил!
— У меня жены нету покуда! — ожёг его резко Володарь. — А если будет, о блудницах вспоминать не стану! Но чтоб с Анною примирился ты! И так позор на весь город, на всю Русь Червонную! Смеются над тобою и в княжеских теремах, и в боярских, и в хатах чёрного люда!
— Ты, яко мать наша, всё мя поучаешь, — уже смягчившись, заметил Василько.
— Так пойдёшь к Вышате? — Володарь потребовал от него ясного ответа.
Да пойду! — Василько недовольно махнул рукой. Куда денусь?!
...Идти к Вышате молодому князю не пришлось. Уже было собрался он, нехотя натянул на плечи лучший кафтан, шитый из лунского сукна, когда вдруг Аннушка сама явилась на княж двор. Пришла не одна — следом за нею семенила нарядно одетая Астхик.
При виде их Володарь немало удивился, но вместе с тем в мыслях похвалил себя. Сразу, как приехали в Перемышль, попросил он армянку посетить дом Вышаты. Как видно, ход этот оказался верным. Как-то смогли жёнки между собой уговориться, поладить. Сумела армянка легко достичь того, чего вряд ли быстро добился бы сам Василько.
Анна Вышатична переваливалась уткой, видно было, что вот-вот должна родить. Володарю улыбнулась ласково, ещё издали помахала рукавичкой, приветствуя.
Не раздеваясь, как была, в шубе бобрового меха, прошествовала она к Васильку. О чём говорили они, между ними осталось, только вышли из покоя в горницу вместе, держа друг дружку за руки. Горели, как прежде, влюблённо очи, лились с губ нежные слова.
— Вот, помирились мы. Отныне вместе будем, и в радости, и в печали. Махнул меж нами бес хвостом, да отогнали мы его, — заявил братьям и ближним мужам Василько.
Радовался случившемуся Юрий Вышатич, вслед за сестрой воротившийся в княжеский терем, радовались ближние люди молодой княгини, улыбка скользнула по устам Рюрика, рядом с Володарем тихо смеялась Астхик.
Восстановлен был в княжеской семье порядок и покой.
...Вечером, при свете одинокой свечи на столе, трое братьев обсуждали дела.
— Прислал гонца польский князь Владислав Герман. Предлагает идти на Игоревича. Много взял под себя зятёк наш, — говорил Рюрик. — Старшим себя возомнил на Червенщине. Как думаете, братья, согласимся с Германом?
Сколь непохож был сейчас Рюрик на того человека, который всего несколькими часами ранее каялся в сотворённых грехах и мыслил об одном: как спасти свою душу!
Володарь сомневался, возражал ему:
Ляхи только и ждут, чтобы мы передрались между собой. Давно ли князь Герман сыновца своего на нас натравливал? Не верьте ему, братья. Лукавое он измышляет.
— Сёла бывшие наши под Владимиром, под Червеном, те, что под Ярополком были, Давидка себе забрал. Некоторые Святополку отдал — енто уж вовсе не по праву! — убеждал Рюрик. — А ляхи — им, окромя добытков, ничего не пять! Отберём токмо то, что наше было! Чужое нам ни к чему! И пущай все ведают: не можно князьям Ростиславичам обиды чинить!
Вроде убедительно говорил Рюрик, но не лежало у Володаря сердце к новым ратям. Всё-таки он уступил напору братьев, но, как оказалось, зря. После он не раз клял себя, что не переспорил, не переубедил.
...Под свист метели, кутаясь в тёплый медвежий кожух и прижимая к себе дочь и Астхик, ехал он обратно в свой Свиноград. За окнами возка бушевал ветер, густой пеленой обволакивал дорогу снег. Серые тучи ходили по небу.
Астхик уложила маленькую Ирину спать и тихо рассказывала ей сказку. Володарь, глядя в окно на серое небо, всё думал о братних делах. Понимал одно: чтобы стать воистину сильными, чтоб уважали их соседи, надо уметь себя показать. Вспомнился опять ромейский примикарий Татикий. Прав был хитроумный царьградский лис. Нужны им с братьями крепкие союзники. Тогда будут знать старшие князья, сам Всеволод Киевский: шутки с ними, владетелями Червонной Руси, шутить нельзя.
...На исходе зимы родился князю Васильку Ростиславичу первый сын, нарекли его Игорем, а во крещении получил он имя Иван в честь Иоанна Крестителя.
ГЛАВА 51
В вышине над поросшими густым лесом холмами реяли на ветру стяги. С заборола Свиноградской крепости хорошо различимы были занявшие лес и оба берега Белки ратные полки. На солнце блестели начищенные доспехи. Ржали лошади, стан воинский жужжал, как потревоженный улей. Пестрели палатки-вежи белого, серого, багряного сукна. На том месте, где позапрошлой осенью стоял лагерем покойный Ярополк, широко раскинулся разноцветный великокняжеский шатёр.
Володарь хмуро кусал уста. Вот знамя Киева — Михаил-архангел на светло-голубом фоне. По правую руку от него, на опушке леса, расположились туровцы во главе со Святополком, хорошо виден их стяг — вершник на белом коне в алом поле. Жёлтое волынское знамя развевается поодаль — верно, и Игоревич своих пригнал, лебезит перед великим князем, выказывает при всяком удобном случае ему преданность.
Даже тмутараканцы, и те явились под Свиноград, на левом берегу Белки рысят знакомые Володарю касожские и ясские всадники. Эти то и дело прорываются к самому рву, круто осаживают вздыбленных, дико ржущих коней, кричат что-то ругательное. Ветер относит слова, тонут они внизу, разлетаются по воздуху, словно натыкаются на крепь дубовых стен и падают вниз, скатываются с земляных валов города в вонючую жижу рва.
«Не выдюжить. Мира надо искать. Почитай, нагнал Всеволод под Свиноград всю Русь, всех князей южных. И переяславцы пришли, и черниговцы, и смоляне». — Володарь ещё раз обошёл кругом крепость.
Мало оружия и припасов, мало ратников добрых под рукой, не под силу ему покуда воевать со всеми. Союзники нужны. Да только где их искать, в каком краю? Не на ляхов же полагаться. Те что: пограбили, да сбежали.
Совещался Володарь с боярами, решил слать ко Всеволоду гонца с грамотой, обещал вернуть грабленое в волынских и червонных сёлах.
Поехал Халдей. Надеялся Володарь, что князь Всеволод — не Ярополк, не станет он унижать и издеваться над его посланником.
С белым флагом в деснице проскакал Халдей по крепостному мосту, сокрылся под стеною вала, вынырнул в Замосточье, пропетлял по шляху, взобрался на холм, пустив скакуна шагом, подобрался к великокняжескому шатру.
Настала пора нетерпеливого ожидания. Затаился город в напряжённом молчании, утих и стан воинский, даже кавказцы дикие, и те унялись, не галдели громко, не кружили, не гарцевали лихо под стенами, лишь ветер всё так же свистел в ушах да Белка журчала на перекатах.
«К осаде не приступают. Выходит, ждут», — рассуждал Володарь.
...Весной он с братьями и отрядами шляхтичей прошёлся по сёлам волынским и червонным. Угоняли людей и скот, жгли хаты, хватали всё, что попадалось под руку. В ответ Игоревич и Святополк направили послов в Киев с жалобами. И вот теперь огромная великокняжеская рать грозно надвинулась на Свиноград, обступила его со всех сторон.
...Халдей воротился к вечеру, усталый, взмокший от пота.
В гриднице повестил Володарю и боярам:
— Велел тебе, светлый княже, великий князь Всеволод грамоты слать ко братьям, чтобы явились пред очи его. И сам к нему езжай. И ещё, чтобы полон, взятый в сёлах Давида и Святополка, ты вернул.
...Медленно, со скрипом покатились по шляху в сторону Всеволодова стана возы. Возвращались к родным очагам полоняники, мычала скотина, на телегах везли нехитрый скарб.
Володарь, подгоняя коня, поспешил во главе отряда молодшей дружины к великому князю.
У огромного шатра, вытканного разноцветными птицами и ликами святых, он спешился и. сопровождаемый стражами с длинными копьями в руках, переступил порог.
Его, видно, ждали. На кошмах сидели князья и видные бояре. Вот сам князь Всеволод, в парчовой греческой хламиде, с посохом в руке, сухощавый, с долгой седой бородой, восседает во главе собрания. Рядом с ним — Владимир Мономах. Этот одет по-простому, в полукафтан без всяких изысков, с широкими рукавами, под ними видна белая рубаха с вышивкой. Лёгкое шёлковое корзно застёгнуто на плече драгоценной фибулой[243] с самоцветами — единственным украшением наряда. Князь-воин, Мономах не любил дорогих красочных одежд и во время походов всегда одевался просто.
Вдали в мерцании свеч заметил Володарь долговязого чернобородого Святополка, а рядом с ним — Игоревича. Вот уж кто вырядился, стойно петух. Платно из синего аксамита украшали медальоны со львами и грифонами[244]. На кусок такой ткани можно было выменять несколько волов.
Находился в шатре и старый знакомец Володаря — князь Олег. Перетянутое широким кушаком шёлковое платно облегало его тонкий, как у юноши, стан. С мрачным видом крутил Олег вислый ус. Видно было, что без охоты привёл он сюда своих тмутараканцев, просто не хотел лишний раз ссориться со своим стрыем и двухродными братьями. Бог весть, как может повернуть жизнь.
Володарь скромно уселся на кошмы перед Всеволодом, поджав под себя ноги. Великий князь окинул его усталым, скучающим взором, потом повернул голову к сыну. Мономах заговорил, негромко, но твёрдо:
— Сотворил ты, Володарь, лихо. Вместе с Рюриком, Васильком и с ляхами разору предал ты волости братьев своих. За то понесёшь ты пред нами ответ.
— Что я должен сделать? В чём вина моя? — Володарь почувствовал, что словно несёт его куда-то бешеный круговорот, кровь прихлынула к голове, дерзость некая появилась, охватила его существо, заговорил в ответ он резко и запальчиво. — Сёла те были наши! Ещё когда отец наш погиб, а мы малые остались, покойный князь Изяслав владимирские волости у нас не отобрал, за нами их оставил. Много позже князь Ярополк неправо отнял их, своих тиунов назначил, и остались мы изгоями безземельными, из милости одной кормящимися!