«Боярин Ратибор мразью его назвал. Потому как исподтишка Давидка в спину ему нож метнул. Или не только из-за этого?»
...Володарь с Васильком надолго во Владимире-на-Волыни не задержались. Всего три дня пробыли, попировали, поглядели на растущих племянников, да отъехали в обратный путь.
Медленно трусили по вешнему шляху статные скакуны. Воздух был свеж и прозрачен. В высоком небе не было ни облачка. Шлях тянулся вдоль густой дубовой рощи, радующей взор зеленью молодой листвы. Хотелось думать об окружающем мире лучше, улыбаться, мечтать, но улыбки не выходило, чело хмурилось, сомнения и заботы владели умом.
Братья долго молчали, наконец Володарь заговорил:
— На снем позовут ежели, один из нас поедет. Обоим нам делать там нечего. Да н... неспокойно тут, на порубежье. Ляхи те же узнают тотчас, нападут опять. Верно, я старший, я поеду.
— Нет, брате! — неожиданно пылко возразил ему Василько. — Мне езжать сподручней! И потом, я со Святополком да со Владимиром о берендеях с торками побаю. Поделюсь с ими мыслями своими. Думаю, уразумеют, дадут добро. Может, ещё и помогут чем.
Володарь вздохнул. Не то чтобы совсем не верил он в осуществимость далеко идущих братних замыслов, но понимал, что воплотить их в жизнь будет весьма и весьма непросто. Впрочем, спорить с Васильком он не захотел и не стал, скупо промолвив в ответ:
— Что ж, поезжай. И да пребудет с тобой Господь наш!
После он много раз жалел об этом своём решении.
ГЛАВА 64
Заканчивался октябрь, осень золотая царила на крутых ярах Днепровского Правобережья, припекало неяркое уже в эту пору ласковое солнышко, лёгкий ветерок подымал на могучей реке лёгкую рябь. Важно вышагивали по усеянному жёлтым палым листом шляху княжеские и дружинные кони. Тихо позвякивало железо. Проплывали мимо сёла, многие из них были пусты, на месте иных остались лишь жалкие пепелища. Здесь половцы прошлись, тут лихой неугомонный Олег налетел со своей дружиной, ад и ещё какой ворог пограбил да пожёг безнаказанно хаты и поля.
Отныне, надеялись многие, страданиям и бедам последних лет положен конец. В городке Любече, что раскинулся на левом берегу Днепра, шестеро владетелей Южной Руси собрались на снем и порешили: отныне каждый из них да держит вотчину свою.
Совещались князья, прибывшие на снем в окружении видных бояр, отроков и гридней, целую седьмицу, сиживали на крытых бархатом широких лавках в просторной горнице, в шёлковых рубахах и аксамитовых кафтанах, в сапогах востроносых из красного или зелёного сафьяна, в шапках горлатных. Всякий старался показать своё богатство, свою значимость, свою силу. Спорили до хрипоты, уже готовы были, казалось, иной раз и сабли из ножен со звоном выхватить. Много было земель, городков, волостей, которые то и дело переходили из рук в руки. Вместе с князьями передвигались из области в область бояре, зарились на земли соседей, побуждали своих владетелей к раздорам и смутам.
Любеч — старинный городок на берегу Днепра, был более десяти лет назад основательно перестроен Мономахом, сидевшим тогда на черниговском княжении, и превращён в неприступную крепость. Не случайно князь Владимир собрал здесь двухродных братьев и племянников: глядя на укрепления Любеча, на стены его мощные, на городни и башни, мрачнели Олег и Давид Святославичи, давние недруги Всеволодова сына, завистливо кусал уста Святополк, озабочено поглядывали окрест киевские, северские, волынские бояре.
Вдоволь наругавшись, слушали князья умные речи Мономаха.
— Братья и сыновцы мои любезные! — говорил Владимир. — Ведаете вы и видите, сколь великое нестроенье есть ныне в земле Русской между нами, внуками и правнуками Ярославовыми. О малой части владения поссорясь, не прося о справедливости у старейшего из нас, сами вы управы меж собой оружьем чините, друг друга разоряете и побиваете. А половцы поганые, общие вороги наши, радуются тому, что меж нами рати. Разоряют они землю нашу, людей убивают и в полон отводят, отчего многие места на земле нашей запустели. И на Киевщине, и на Переяславщине, на Черниговщине сколь сёл и деревень пустых стоит! Лишь вороньё чёрное над пепелищами кружит, добычу выискивая, да чёрные остовы печей стоят, да нивы неубранные, да зола, да камни. Вы же, не имея доходов прежних, хотите отнятием неправо у других, родичей своих, именье себе присвоить. Того ради и просил я вас приехать, чтоб решить, кто кем обижен и что кому следует воротить, чтоб всякий своим уделом был доволен. Супротив же общих неприятелей наших, половцев, должны мы согласно быть. Воедино будем пределы каждого из нас от нападения их оборонять и разоренья не допускать.
Хмуро молчал, слушая Мономаха, извечный соперник его, Святославич Олег, согласно кивал в ответ на Владимировы слова беззлобный и рассудительный старший брат его Давид, редкое слово вставлял Святополк, с улыбкой вслушивался в речь переяславского владетеля Василько. Во всём согласен он был с Мономахом, целиком разделял его чаяния и устремления. Хотел завести речь о планах своих, о намерении воевать ляхов вместе с берендеями и торками, но бояре остановили, подсказали тихо:
— Не время, княже! После, как улягутся страсти, мир настанет на Руси, побаишь со Святополком да со Владимиром.
Тем часом, посовещавшись с ближниками своими, вынесли старшие князья решение:
— Каждому из нас володеть вотчиной своей. Святополку со племянником, Ярославом Ярополчичем, достоит обладать Турином, Слуцком, Пинском, Берестьем и всеми иными градами но ту сторону Припяти. Такожде достаётся Святополку, яко старшему, Киев со всею областию его, до реки Горыни. Святославичам: Давиду, Олегу и молодшему брату их, Ярославу, — отходят волости отца их: Чернигов, Севера, земля вятичей, Рязань, Муром, а такожде Тмутаракань. Князю Владимиру — удел отца его, Переяславль, Ростов, Суздаль, Белоозеро и, окромя того, Смоленск. Давиду, сыну Игореву, — Владимир, Луцк и все земли на заход от Горыни. Наконец, князю Васильку Ростиславичу с братом Володарем — Перемышль, Свиноград, Теребовля и иные червонные грады, кои определил им покойный великий князь Всеволод Ярославич.
Выслушали князья решение снема, занесённое на свиток красного пергамента и зачитанное вслух Мономаховым ближним боярином Ардагастом, а после каждый из шестерых целовал крест и давал клятву в том, что, если кто супротив восстанет, на него все поднимутся совокупно.
Обставлено всё было в Любече торжественно, красиво, пышно, да только не доверяли владетели друг другу, расточали улыбки, но за спинами держали острые ножи. И до мира и единения на земле Русской было весьма далеко.
...Святополк во главе киевской дружины, едва кончился снем, отправился к себе в Киев. Ехали не спеша, благо путь был недолог и приятен — тишина царила в Поднепровье этой осенью. Давид Игоревич, как бы невзначай, пристроился к Святополку, видно было, есть что-то у него на уме, только сказать покуда вслух не решается, ждёт удобного случая.
Говорил волынский князь:
— Погощу у тя, брат, княже великий, короткое время. Помнишь, как мы с тобою дружны были, во времена, когда ты в Турове сидел.
— Что ж, погости. — Святополк криво усмехнулся. — Благо скоро восьмое число, именины мои.
— Вот-вот, брат, княже великий, — заискивающе заулыбался Давид.
Мучили душу сына Игоря тяжкие сомнения. Уже в последний день снема поздно ночью явились к нему в походный шатёр трое волынских бояр — Лазарь, бывший ближник покойного Ярополка, Василий и Туряк. Все трое выглядели сильно встревоженными.
Первым шёпотом начал скользкую толковню худой и длинный, как жердь, Туряк. Говоря, он неприятно вытягивал шею с острым кадыком.
— Худые дела творятся на Руси, княже. За спиной твоей вороги совокупляются.
— Что такое?! — Чёрные глаза-буравчики Давида беспокойно забегали по лицам бояр.
— Сговорились тайком князья Василько Ростиславич и Владимир Мономах, — вступил в разговор боярин Лазарь. — Хотят у тебя Волынь отнять, а у Святополка — Киев. Не случайно Василько людишек своих на Рось послал, к служивым торчинам и берендеям. Хочет поднять их на Киев. Сам же тем часом Владимиром овладеет и всеми городками на Горыни.
— Крест целовали ить князи. Не может того быть! Такое дело! Лжа! Откуда что сведали?! — Игоревич не на шутку перепугался.
— Один ромей передал Климе, купцу. А у ромеев вести верные. Знаешь ить, князь, что базилевс Алексей Комнин — давний Мономахов недруг. Мономах же спит и видит в Царьграде своего человека посадить. Пото и выдал давеча дочку свою за Льва Диогена, патриция. Хотя Лев сей, бают, и не патриций вовсе, а беглый вор из Херсонеса. Сидел в крепости, да сбёг, половцы помогли. Опосля же люди базилевсовы схватили его да ослепили. Но и слепого его пригрел Мономах. Даже дочь не пожалел, за слепца отдал. Вот насколько он базилевса ненавидит! Ростиславичи же — слуги еговые! Щедрые подачки, города червонные из рук Мономаха и отца его получили, — шептал Лазарь.
Василии вторил ему:
— И снем ceй — для отвода очей токмо Мономахом выдуман, чтоб поверили ему все князи. Коварство же Мономахово давно ведомо.
Давид, вытирая с чела холодный пот, молча,!. Не усомнился он в правоте бояр, не подумал, что всё это — выдумки и происки вражеские. Одна мысль ударила алчному сыну Игоря в голову: что, если схватить Василька, бросить в поруб да овладеть, покуда никто не очухался, уделом его — богатой Теребовлей и прочими градами червонными. Токмо вот... Соузник в таком деле надобен. Сильный соузник.
«Святополк!» — ударило Давиду в голову.
О клятве данной Игоревич не думал. Он почти поверил жаркому шепотку боярскому. Об одном не знал: в дни снема тайно собирались в околоградье видные бояре стольнокиевские. Пригласили на свещанье среди прочих и Лазаря. Не по нраву боярам был нынешний снем, слова и мысли Мономаха. Хотелось им овладеть богатой Червонной землёй с соляными рудниками, со свинцом, оловом, рудой железной, хотелось перебросить мосты к уграм, чехам, германским графам и герцогам. А ещё — пути невольничьи, пленники, за которых можно было хорошо заплатить. Но на пути этом встали местные владетели. Жадного и недалёкого Игоревича киевские богатеи не опасались, но вот Ростиславичи — гордые, самолюбивые князья, стали им поперёк горла. По совету Лазаря переодели одного из слуг, смышлёного, хитрого корсунянина, в ромейский кафтан и велели сказать какие надо слова купцу Климе-галичанину. Клима, вельми струхнув, прибежал тотчас к Туряку. И поехала, закрутилась злокозненная кровавая интрига.