После, в светлице, уже с глазу на глаз с умницей Халдеем, Володарь говорил:
— Жаль, матушка Коломанова, Софья Изяславна, не дожила до сей поры. Она бы помогла. А так... даже не знаю, к кому бы тебе подойти тихонько, с кем потолковать. Может, с палатином. Осмотришься, сам решишь. Полагаюсь на твой ум.
— Возможно, с палатином. А может... с королевой Фелицией, — многозначительно подмигнул Халдей князю.
— Смекай сам, — повторил, сдвинув брови-стрелки, Володарь.
Отправился Халдей в очередной полный опасностей путь.
Впереди ждали его склоны лесистых Карпат, горные перевалы, броды и мосты через стремительные горные реки, унылая ветреная пушта, голубой Дунай с каменными крепостями на берегах, плодородные равнины Панионии[296]. И нелёгкие, порой тайные, переговоры, намёки и полунамёки, лукавые подмигивания и брань, мысли, доверенные дорогой! харатье, и другие, сказанные тихим шёпотом, не предназначенные для лишних ушей. Таков крест посла, уговорителя, такова выбранная ещё в юности ловким и удачливым хазарином стезя.
...А князя Володаря ожидали свои заботы. Соседняя Волынь была охвачена пламенем междоусобной распри, и на Червонную Русь бежали, спасаясь от ужасов войны, от гибели и рабства, свободные людины, холопы обельные и необельные[297], и даже бояре. Всех их надо было устраивать, обо всех узнавать, кто такие, откуда. Люди селились в лесных пустошах, выкорчёвывали деревья, осваивали пашни. Бояр наделяли волостями, закупы и холопы частенько убегали в горы, скрывались там, подальше от княжеских и боярских тиунов. Их ловили, приводили на княжеский суд. Князь назначал виру, одних отпускал за выкуп, других заставлял работать на ролье. Закружили Володаря и ближних его людей заботы. А тут ещё Свиноград, ещё Теребовля, в которой весьма трудно было управляться слепому Васильку. Мотался Володарь, порой валясь с ног от усталости, из города в город, из волости в волость. Одно радовало: полнилась непрестанно Русь Червонная людьми. Полнилась и скотница княжеская. Купцы наладили путь по Днестру в земли болгар и ромеев, везли в дальние заморские страны соль, пшеницу, воск, мёд, и наоборот, из Ромеи привозили многоценное узорочье, изделия из серебра, шёлк, парчу, паволоки.
Семья княжеская оставалась покуда в Тустани. Боялся Володарь новых ратных нахождений, не улеглась ещё пыль от копыт коней бешеных всадников, не утихомирились лихие князья. Знал: по-прежнему зарятся на их с братом земли алчные киевские бояре.
Десница мало-помалу перестала болеть. Постепенно, медленно наливалась она силой. Наступила осень, золотом оделись раскинувшиеся вокруг Перемышля рощи. Ветер кружил по шляхам опавший лист. В высоком небе парили, устремляясь на юг, в неведомые земли перелётные птицы. Солнце светило уже не по-летнему ярко, но всё же пригревало, ласкало своими лучами. В Перемышле восстанавливалась мирная жизнь. На лугах окрест города паслись тучные коровы, по шляху долгой чередой тянулись к складам на берегу Сана возы с солью.
Владело Володарем смешанное чувство тяжкой усталости от пережитого и радости от того, что возвратился на Червонную Русь мир. Иногда он поднимался на крепостную стену и смотрел, как крутятся жернова ветряных мельниц за гладью Вагры, как грузят в паузки[298] на пристани купцы товары, как гонит пастух отару овец в пригородную слободу.
Становилось на душе спокойней, уходило, стихало былое ожесточение.
В дом Таисии постучался он однажды вечером. Хотелось узнать, что с ней и как. Жива ли, не поранена. Долго сомневался, мялся, уже даже стоя на крыльце перед дверью хором, чуя, как бешено застучало в груди сердце.
Открыла сама, вроде и не удивилась вовсе его приходу. Посторонилась, пропуская князя в горницу, облачённая в долгое., белое платье, простоволосая.
— Проходи. За стол садись. Блины будешь есть? — Голос был спокойный, тихий, и ощущение было такое, словно каждый день она его ждёт, с тех пор как семь лет назад поселилась здесь.
— Если ты разделишь со мной трапезу, буду, — отозвался Володарь, улыбнувшись.
Таисия молча кивнула. Челядинка накрыла стол, поставила на него широкое блюдо с блинами. Долго они сидели молча. Горницу освещали свечи в больших серебряных паникадилах[299]. В углу топилась муравленая печь. На стене висела дощатая бронь и другие доспехи.
— Не поранили тебя во время сечи? — нарушил молчание Володарь.
Таисия отрицательно замотала головой.
— Как твоя рука? — спросила.
— Уже не болит. Правда, ещё слаба.
— Ты храбро сражался, — заметила женщина. — Будешь вино? Сладкое, хиосское.
— Хорошо, налей.
— А помнишь, как ты говорил, что предпочитаешь воду? — Таисия внезапно звонко расхохоталась. — Или теперь ты уже не боишься затуманить мысли? Кстати, бороду ты так и не отпустил. Почему? Почти все твои бояре бородаты. Перенимаешь обычаи угров? У тебя ведь мать — угринка.
— Возможно. Но скорее, просто сила привычки.
— Зато усища у тебя, как у кота! — продолжала без всякого стеснения смеяться, вышучивая его, женщина. Вот сейчас как дёрну тебя за них!
Она внезапно протянула руку и с хохотом ухватила Володаря за вислый ус. Князь взял её за запястье, стиснул в своей здоровой шуйце.
Лукавинкой светились большие глаза цвета южной ночи. Та же челядинка налила в большие серебряные чары красное вино.
«Сладкое, как и сама хозяйка», — подумал Володарь, осторожно отпив несколько маленьких глотков.
— Странно, что мы опять вместе, задумчиво промолвила Таисия. — Я бы сказала, что это судьба, но ты опять начнёшь говорить про невозможность предопределения.
— Выходит, так угодно Богу, — сказал Володарь.
Не сговариваясь друг с другом, они враз поднялись из-за стола.
— Ну, обними же меня, в конце концов! — воскликнула гречанка. — Ты остался таким же, как и в молодости! Боишься женщин! Потому, верно, и жил с бывшей блудницей, что не опасался от неё козней! Знал, что она проста... слишком проста... И княгиня твоя... Видела её... Примитивная и грубая, как мужик! Не такая тебе нужна!
Он не стал возражать. На другую бы разгневался, но на неё не смог. Заглянул ещё раз в бездонные глаза, прижал ласково к груди, обхватил руками её голову, впился устами в чувственные влажные губы.
Была ночь, яркая, как вспышка молнии, оба они сгорали в запоздалой страсти, Таисия всё никак не могла угомониться и предавалась греху с отчаянием, словно это были последние часы в её жизни.
Утром Володарь ушёл. Неслышно ступая по половицам, выскользнул из покоя, быстро оделся и воротился к себе во дворец. Мысли в голове путались, он то сожалел, что поддался греховной страсти, то охватывало его желание вернуться и повторить волшебную ночь. Вот ведь осуждал Василька за его связь с полячкой, покойного Рюрика за нескончаемые его похождения, говорил, что, когда женится, о наложницах и думать забудет, а сам... Впрочем, к Таисии понятие «наложница» никак не подходило... Отвлёкся Володарь от своих дум, только когда прискакал очередной княжеский тиун с докладом о собранной дани в сёлах под Свиноградом.
...Месяц спустя Таисия под благовидным предлогом сама явилась к нему в терем. Сидела, вся разодетая в парчу и шёлк, рядом с княжеским стольном, улыбалась, складки морщин бежали по упругой коже её лица.
Промолвила внезапно шёпотом, едва слышно:
— Скучала без тебя!!
Володарь резким, быстрым движением подхватил взвизгнувшую от неожиданности женщину на руки, всю исцеловал в щёки, в нос, в губы, в чело, наконец сказал так же тихо:
— Говоришь, скучала? Знай, ты — радость моя, любовь моя, жизнь моя!
Таисия смеялась от счастья и тёрлась лицом о его плечо.
ГЛАВА 83
Как и десять, и двадцать лет назад катил свои воды Дунай, бил волной о берег, и такое же небо ярко голубело над равниной, и те же крепости несли суровую службу на прибрежных кручах. И мост из связанных промеж собой лодок, и острова посреди широкой реки, и шумный торг на пристани, и дома горожан, обведённые зелёными палисадами — всё здесь было Халдею хорошо знакомо. Вот и лавка иудейского менялы — старого доброго приятеля. Наклонив голову под притолокой, хазарин вошёл в открытую дверь.
— А, сын Захарии! — Хозяин, облачённый в потёртый, поношенный халат из цветастой фофудии, сразу узнал его. — Давно не был у нас. Или с тобой приключилась какая-нибудь беда? Я слышал, в земле руссов идут бесконечные войны. Погибло много народа. Вот и наш король, хотя у него и умная голова, сунулся в ваши дела. Ах, зачем он это сделал?! — Меняла горестно всплеснул руками. — Горе нам! Только погубил войско, потерял сорок тысяч человек! Теперь рынки опустели. Нет невольников, нет товара, нет монеты, нет прибыли! Что делать, что делать?!
Сев на грубо сколоченную скамейку, Халдей сочувственно кивал.
Мудрые люди говорил и нашему королю: иди в страну хорват! — продолжал меняла. — Там море, можно построить корабли, наладить торговлю с богатыми городами в Италии! Зачем ему ваша Русь?! Да, конечно, ваши земли богаты, но ваши князья не допустят такого вмешательства! Сегодня они пригласили на помощь диких куманов, а завтра призовут болгар, сербов или ещё кого-нибудь. И опять неудачная война, опять убытки! Надо брать то, что плохо лежит, а не то, что хорошо охраняется! Да, конечно, риск иногда нужен, если хочешь добиться прибыли, но, как сказал один мудрец: «Расширение державы не всегда ведёт к процветанию».
— Может, тебе что-нибудь известно? Не собирается король Коломан повторить своё предприятие? — спросил Халдей, приглаживая чёрную курчавую бороду. — Меня послал к нему князь Володарь. Предлагает королю мадьяр забыть вражду и заключить мир.
— Я вижу, твой князь не только успешный воин, но и умелый политик. Да, да, мой друг. Он прав, что не хочет раздувать пожар гибельного междоусобия. Мирная торговля — а что, это хорошее дело. Это звонкие монеты, дукаты, денарии и флорины, талеры, номисмы и дирхемы. Не скрою, на их взаимообмене держится моё благополучие.