— Этаж, этажерка, — неслось со всех сторон, но я так и не смог понять, что это за буква такая — «этажерка».
— Ну, дети, кто напишет на доске эту букву?
И кто-то вышел и написал букву «э». Мне, конечно, стало стыдно, «э» я прекрасно знал, но я так и не смог понять, при чем тут «этажерка». По моим представлениям, учительнице полагалось меня укорить и поставить плохую отметку. Однако, напротив, она сказала: «хорошо», — и в дневнике появилась первая четверка.
К концу второго школьного года я уже не чувствовал себя гадким утенком.
Впрочем, этому способствовали и другие обстоятельства. Не слишком хорошие оценки за первый класс предопределили мое окружение во втором классе — здесь учились не самые подготовленные ребята. Мои одноклассники не отличались особенной силой, зато были задиристы. И так уж случилось, что в самом начале учебного года я подрался с мальчиком, доминировавшим в классе. Естественно, я о его месте в школьной иерархии знать не мог — а если б и знал? — и не отозвался на какое-то его требование. Немедленно было показано, кто в доме хозяин.
На большой перемене, когда мы бегали на школьном дворе, этот мальчик кинулся на меня с кулаками. Завязалась борьба, я оказался опрокинут на асфальт, а победитель уселся мне на грудь, намереваясь учинить экзекуцию. Вокруг собралась толпа мальчишек и радостно улюлюкала. Моя соседка, смуглая Светка Бабаева, громкими криками поддерживала моего обидчика и даже пыталась пинать меня ногами, тогда как остальные дети выступали в роли честных болельщиков. Похоже, за меня не болел никто. Однако, не желая сдаваться, я захватил голову моего соперника ногами и бросил его на пол, тут же оказавшись на нем верхом. Этот бросок вызвал рев восторга у наблюдателей: «Дай ему! Дай ему!»
Бог уберег. Впрочем, я и не знал, как это сделать, — драка случилась впервые в моей жизни. Прозвенел звонок, дети бросились в школу, двор опустел. Поколебавшись, я встал и инстинктивно подал руку мальчику. Мы вместе прибежали в класс, немного опоздав. Учительница была уже в курсе событий, однако, как мне помнится, кроме двух-трех слов, ничего не сказала по этому поводу. Вскоре мы подружились с драчуном и ходили парой. К сожалению, не помню его имени (кажется, его звали Юра), но отношения с ним сыграли важную роль в моей судьбе.
Домой из школы мы всегда возвращались вместе, он жил немного дальше меня, на Ботанической улице, в новом доме в отдельной квартире, что переводило его в более высокий ранг по сравнению со мной. Довольно часто я заходил к нему в гости, играл вместе с его друзьями, и одна из таких забав имела роковые последствия. В начале следующего учебного года мы затеяли весьма обычную для Одессы игру: отвоевание высоты (кажется, игра называется «царь горы»). Следовало захватить высшую точку земляной кучи рядом с котлованом строящегося дома и удерживать ее. В этой игре я неизменно оказывался победителем, что привело моего приятеля в ярость. До этого он, как и в школе, доминировал среди сверстников своего двора, и его поражение на глазах у друзей стерпеть не смог. Игра завершилась дракой, повлекшей за собой вражду, которая закончилась для меня печально.
Во втором классе, сразу после первой драки, все складывалось отлично. Я не стремился к лидерству, ходил особняком. Во втором полугодии у меня появились новые друзья. Отец Станислава Баля был художником. Сосед и приятель Баля, Александр Козырь, происходил из инженерской семьи, а отец Николая Опарина преподавал в сельхозинституте, расположенном как раз напротив их дома. Именно с Козырем, Балем и Опариным я попытался поставить спектакль «Буратино», повторяя опыт моих дворовых соседей. Подружился я также с Зориком Эльсоном, интеллигентным мальчиком из моего двора, учившимся играть на скрипке, с которым чуть позже я начал ходить в шахматный кружок Дворца пионеров. Но самым замечательным образом мы подружились с мальчиком, который меньше года учился в нашем классе, музыкально одаренным до такой степени, что вокруг него с пиететом ходили и наша учительница, и учитель пения. Впрочем, кажется, он был сыном каких-то важных родителей — во всяком случае, шикарная квартира, в которой они поселились, располагалась в привилегированном районе, на улице Белинского, за оградой с охраной. Он и стал моим самым близким другом.
В школе меня не корили плохой успеваемостью. Я не находился под жестким контролем родителей, как в Андрушёвке, и стал лидером маленькой группки мальчишек. Летом в пионерском лагере на Каролино-Бугазе во время легкого шторма я научился плавать, что для одессита, конечно, очень важно.
С самого раннего возраста я тянулся к девочкам, и всегда рядом обретались симпатичные подружки. Но вот в одесском дворе таких девочек не обнаружилось. Поначалу и в школе все девочки казались мне неинтересными. Но чем дальше, тем чаще я стал провожать домой симпатичную и очень интеллигентную девочку по фамилии Миллер. Жила она как раз на полпути от моего дома к школе в необычном дворике, стилизованном под европейское средневековье, во всяком случае, именно так мне представлялась сказочная Англия. В апреле и мае я уже несколько раз бывал у нее дома, и мне казалось, что я нашел свою принцессу. Словом, Одесса быстро стала родной, а я начал обретать уверенность в своих силах.
3.
<…> Деревенская любовь к земле подтолкнула меня к тому, чтобы высадить цветы перед нашим окном на Пироговской. Цветы были страстью бабушки Феклы, бабци, они окружали нас везде — в Андрушёвке, в Ходоровке, где я проводил летние каникулы несколько лет подряд. В Одессе же перед домами огромное пространство земли, огороженное кладкой из ракушечника и в дореволюционные времена, вероятно, засаживаемое цветами, пустовало, затоптанное детьми, забросанное мелким мусором. Ни цветочка, ни кустика.
Еще осенью 56-го я принес корневище канны, утерянное городскими озеленителями. Весной родители пошли мне навстречу и купили лопату, а заодно и немного семян. Пока я вскапывал узенькую полоску земли под своим окном, ко мне присоединилось несколько соседских детей, которым тоже не терпелось взять в руки лопату. Ну, почти по Марку Твену. Конечно, нашей полоски недоставало для набежавших ребят, и мы начали было вскапывать соседнее пространство, что запретили мне родители. Тут же из окна появилась старуха Компрадт:
— Пошел отсюда вон, хохол! И чтоб я тебя под нашими окнами не видела!
— Но ведь мы посадим цветы — так будет красивее.
— Без тебя разберусь.
К счастью, кто-то из соседей предложил вскопать землю под своими окнами. А дальше пошло как по маслу. Мы вскопали почти все участки, а некоторые вскопали взрослые. Так что только земля под окнами Компрадт — вчетверо больше нашего участка — осталась девственно нетронутой. Дети стали просить у родителей деньги на семена, и многое из того, что мы вскопали, засеяли цветами. На следующий год ребятня не так жадно хваталась за лопату, зато многие взрослые сами стали вскапывать землю. Почти весь двор теперь засадили цветами и кустами, так что мой палисадничек вскоре стал выглядеть довольно бедно на фоне роскошных цветников.
В ходе этой неожиданной кампании по озеленению я подружился с новыми ребятами, но и приобрел врагов. Совершенно непонятно, почему моя активность вызвала агрессию у нескольких мальчишек, с которыми мне пришлось враждовать в течение всей моей жизни на Пироговской. Надо сказать, что почти все они в юном возрасте один за другим отправились за решетку. Довольно быстро выяснилось, что я неплохо дерусь, и вскоре меня остерегались задевать даже мальчишки на год-два старше меня. Один из них с горечью как-то сказал: «Жаль, что мы с тобой не поступили, как со всеми новенькими: надо было в первый же день избить тебя хорошенько, чтобы ты знал свое место. Теперь поздно». Тем не менее мальчишка, старше меня всего на год, по кличке Фьяна, постоянно затевал драки со мной. Хотя в этих драках неизменно побеждал я, это его только раззадоривало.
Как-то естественно сложилась тройка моих врагов, живших в подъезде напротив. Однажды, собравшись на пятом этаже у Фьяны, они стали стрелять по мне из рогатки. Надо сказать, что стреляли они камнями и гайками. Довольно точно и очень больно. Я едва успевал уворачиваться и, в конце концов, решил сбежать домой. А так как дома по какому-то стечению обстоятельств никого не оказалось, и ключ от квартиры отсутствовал также, я решил влезть в квартиру через форточку. И когда я уже почти залез внутрь, раздался страшный звон, и оконное стекло рассыпалось вдребезги. Мне сильно повезло. Насколько я помню, меня даже не оцарапало, хотя, принимая во внимание размеры стекла, эта история могла кончиться вполне трагично. Но когда пришли родители, я был жестоко бит. Не только потому, что из-за меня семья попала в трудное материальное положение, но потому, что я показывал ворам дорогу в дом. Впрочем, восстановить стекло родителям не позволял кошелек, и они начали переговоры с семьями моих врагов. История тянулась довольно долго и кончилась складчиной. С тех пор мне стало несколько легче. Фьяна, главный задира, перестал меня трогать. Это, конечно, не избавило от враждебности, но она приняла более терпимые формы.
Однажды самый приличный мальчишка из троицы предложил мне поиграть на пленки. Целлулоидные пленки с четырьмя или пятью кадрами из фильма, попадавшие к подросткам из киностудии, служили местной детской валютой. Собственно, и вражда с Фьяной у меня началась из-за этих пленок. Как-то утром, выйдя погулять, я застал «раскидку». Откуда-то сверху сыпались пленки, которых я до того в руках не держал и только завидовал их обладателям. Владельцы детской валюты представлялись существами более высокого ранга, чем сопляки, валютой не располагавшие. Обретение пленок как бы переводило человека в другую возрастную категорию. Естественно, что я присоединился к нескольким ребятам, которые собирали это дармовое богатство. Через некоторое время во дворе появился Фьяна и потребовал возвращения пленок, поскольку, мол, это именно он их разбрасывал. Во-первых, я усомнился в том, что пленки принадлежали ему. А во-вторых, я спросил, почему он требует возврата пленок от меня и не требует этого же от других детей. В ответ я услышал, что