Идя домой, вспоминали знакомых нав, ну и, конечно, единственную знакомую русалку – девчонку скромную, но весьма знаменитую в узких осведомленных кругах.
— Да, очень разные судьбы у наших знакомых и дальних родичей, – задумчиво сказал Рич. – Наверное, сейчас только мы и помним, что значит прозвище – Таранка. Забытое слово.
— Именно. Мы тут жуть старинные, – улыбнулась Кэт. – Вообще нехорошо девушку обзывать «сушеной рыбой».
— Маля не обижается. Исторически-старинная рыба обидной не считается, – пояснила Дики. – Все ж редкая судьба, тут и прозвище должно быть уникальным. Интересно было бы всю ту историю от нее самой услышать.
— Будет случай, – заверил брат. – Хотя та история в не самых веселых временах начиналась…
Начало своей жизни Таранька знала хорошо, пусть и по рассказам. Ма-Ма и дядька Хома не прочь были подробно и нравоучительно пояснить прошлое, как самой маленькой Мале, так и иным детишкам. Впрочем, народ на берегах Озера друг друга знал, и очень любил похвалиться редкостью своей крови. Но Мале те рассказы слушать было неловко – она-то тот давний день, когда Ма-Ма за ней вернулись, почти и не помнила.
… А случилось то дождливым и ветряным осенним днем. Собрались у разрушенного очага заколдованной хибарки взрослые и начали план вырабатывать. Дело виделось замысловатым и непонятно как за него браться: с лодок или опять же по берегу?
— Спят нынче русалки, — настаивал Анчес.
— Да как же спят, если еще вовсе и не зима? – возмущалась Ма-Хеленка.
— Так не бывает их в эту пору. Хоть у кого спроси, — указывал нечертов черт. – Еще до рыбьего жора хвостатые девки засыпают. Чтоб их с осетрами-налимами не спутали и в невод не поймали. Как вода прозрачность обретает, так и лезут под коряги спать. И уж только по весне…
— Это у вас в Московии «только по весне». У вас там лед до дна, вот и не вынырнешь. А здесь на Днепре вон какой простор.
— Не такие уж у нас погоды различные, да и реки схожи — возражал дядька Анч.
Глупо было спорить, широко простиралась темная водяная гладь, гулял вдоль обрывов холодный ветер. Ма-Хеленку, да и молчаливую Ма-Эленку заметно пробирало от волненья.
— Вы спуститесь до воды, да подозвать попробуйте, — принялся руководить дядька-гишпанец. – А если сила мужская понадобиться, так мы с сетью вдоль берега обойдем и замотаем. Ничего, не первый раз со столь чудесными чудесами сталкиваюсь.
— Я тебя самого замотаю. В узел с хвостом, — процедила одна из Ма. Другая согласно качнула туго повязанной головой.
— Вот опять хвост, — с досадой пробурчал Анчес. – Что дался вам хвост? Так ли уж велик тот хвост, чтобы его непременно поминать?
— Да очень уж порядочных размеров у тебя хвост. Как же позабыть такое украшение? Не болит? – поинтересовался любознательный дядька Хома.
— Не, достойно зажило. Но я вот подумываю – не купировать ли такую примету?
— Чего-чего сделать?
— Ну, убрать. Лекарским способом. Мне рассказывали, что так особо ценным животным делают. Королевским псам или львам Мавританского султана.
Пока дядьки выясняли, кто каких королевских кровей будет, Ма-Ма уже спустились к берегу и разом начали разуваться.
— Вот же дурные, — рассердился Хома. - Померзнут ведь.
— Да что им будет? Вас же теперь и сопли не особо донимают, — с некоторой завистью заметил дядька Анч, вечно озабоченный хлипкостью своего здоровья
Берег под откосом тянулся узкой пустыней, валялись стволы корявого топляка, набегала на песок студеная волна. Ма и Ма по колено в воде шли вдоль серой полосы песка. То одна, то другая нагибались, уважительно спрашивали днепровские воды – здесь ли дитё-русалка?
Вот тот миг Маля чуть-чуть помнила – сама она, понятно, не слышала, но сестрички взволновались, начали указывать. После летней гибели, стайка так и не оправилась: оставались одни мелкие девки, частью калеченые, людей и всего берегового страшно боящиеся. Да и как не бояться, если пришлось такой ужас пережить, когда после грохота почти у всех уши полопались, а дно вскипело, раздирая на части несчастных русалок, а потом еще и наверху рыбаки взялись добивать из мушкетов израненных дев? И за что?! Ведь жили как испокон веку заведено: лишних людей не топили, не душили, да и искушать хлопцев на берегу некому было – вовсе юная стая в тех омутах росла. Разве что Мамо иной раз у переправы кого в воду заманит…
А сейчас звали с берега люди, и ее звали – Малю. Она, правда, и не знала тогда что она – Маля, это потом прояснилось. Но ее звали, определенно, ее. Сестрички, напуганные не меньше, показывали. Вынырнули, держась друг за дружку. Маля увидела фигуры на берегу и заколотилось холодное сердечко так, что…
Никак она не могла узнать – потом Ма-Ма спрашивали – отчего признала, да почему подплыла? А как объяснишь? Узнала? что они Ма-Ма и все тут.
***
… Долго они там стояли, разговаривали. Маля сначала из-под воды смотрела, как раскрываются рты и пыталась смысл разгадать. В ушках вечная тишина глухоты плескалась, да и разве могла малая русалка понять человечью речь? Просто чувствовала. Надежду и еще что-то, чему в русалочьем маленьком разумении названия вообще нет. Очень непонятный момент был, да…
***
… — Признало дите мамку, — объяснял Анчес, порядком продрогший на мокром и ветряном склоне. – Но вот в какой из наших девок признало? Не может же двух мамок быть. Экая тут несуразность намечается, перепутал ты все в доверенных тебе бабах. А еще казак!
— То ведьма перепутала, — хмуро оправдывался Хома, тогда еще лекарь не особо опытный и сомневающийся. – Я лишь на место пытался вернуть. И вообще, всё в здешних местах еще до меня смешалось. Да и какая разница? Они же теперь общее дитя имеют.
— Это верно. О, глянь, полезло, полезло! Вовсе признало!
Действительно, одна из Ма вынула из воды маленькое создание, крепко уцепившееся за её шею. Панночки неспешно пошли к берегу, на песке остановились…
— Ишь, с теми прощаются, — покрутил головой гишпанец. – Все как у разумных, а ведь с виду рыбы-рыбами…
Маля знала, что с сестричками больше не увидится – едва ли остатки стаи зиму переживут. Да и сама Маля скоро помрет – русалка, днем на берег вышедшая, разве жилец? Только как не выйти было? Ма-Ма ведь за ней пришла. О таком и в омутных сказках не вспоминают. Не бывало такого никогда…
Ма-Мы взбирались по склону, обе плакали, Маля тоже хныкала и дивилась, отчего слезки на щеках теплыми кажутся. Взобрались на обрыв, на высоту немыслимую.
— Она вовсе глухенькая, дочечка наша, — глотая слезы, пояснила Ма-Хеленка.
— Ничего, может еще пройдет, совсем ведь еще малек возрастом, — утешил дядька Хома.
Маля смотрела на них, пытаясь угадать смысл, глазки уже начинали болеть, а взрослые люди все разговаривали, открывая странные малозубые рты и глядели на нее. На похожее на человечье, только очень бледное, личико, на речные, мелкие да острые зубки и аккуратный, почти без облезшей чешуи, хвост. Они сами были такие странные: большие, грубые как коряги, в одежу замотанные.
— Бочка нам нужна, — объявил хваткий дядька Анчес. – Ехать далеко, воды чистой наберем, да с передыхами двинемся…
Тогда Маля в последний раз видела Днепр – хмурый, осенний, прощальный. А в памяти почему-то летним помнился: бескрайним, теплым, добрым, с ласковым плеском волн, вскриками пролетающих над водой птиц. Полный звуками, навсегда сгинувшими. А ведь как можно помнить – и правда, совсем ведь тогда мальком была.
И поездка в бочке помнилась. Ой, поганое дело та поездка! Воду меняли, но на шляху так встряхивало, что мелкий желудок к горлу подлетал. Русалочка смотрела в щелку, что повыше воды дядька Хома проковырял. Большие села видела, людей ужасное множество, страшных собак и огромных пьяных лыцарей. Было жутко и интересно. Вот только трясло так, что хоть на месте помирай. Но Ма-Ма были рядом, заглядывали, беспокоились. Маля знала, что если снулой станет, похоронят в воде, как русалке и надлежит упокоиться.
***
Само село Бабайку истомленная русалочка в тот раз совсем не запомнила. Но встречу с Оно-бабкой разве забудешь? Первая же береговая жительница, понимающая русалочий язык! Это уж только потом Маля узнала, что язык вовсе не русалочий, а общий водяной – на нем тысячи разных созданий общаются, и в озерах, и в морях, и даже самых сказочных Океанах. А в тот день Оно-бабка лишь покачала головой и сказала:
— Вовсе тебя закудхали, кроху такую. Э, с мордоса вовсе таранькой стала. Ну, иди сюда, нос промоем…
Маля не слышала ни слова, но по губам угадала все до последнего. Это ж бабка Лоуд была – самый умный дарк в мире. Русалочка живо познакомилась с кобылой по имени Белёсая, попробовала окунька со сметаной, потом сидела в ведре и смотрела, как Оно-бабка командует. Кто такая та бабка, Маля-Таранька не очень понимала, да и кто ж про Оно все понимает? Но чуяла русалочка, что бабка из своих, а раз живут речные средь людей, значит и русалочки могут. А когда Оно-бабка первую ложку ухи поднесла, научила как на нее дуть нужно, так и вовсе поверилось, что снулость откладывается.
— Вот и правильно. Не жгись и не теряйся, малёк, — одобрила бабка. – Хвостом будут дразнить – лепи сразу под дых. Если что, скажешь, что я разрешила. Хвост – дело естественное, это и Дарвин подтверждает. Ладно, про умного старика Дарвина потом расскажу. Эй, да что вы, мамки, нам зубы заговариваете?! – воскликнуло Оно-бабка, делая русалочке, выглядывающей из ведра, смешную «козу» на растопыренных пальцах. – Разливай, что там из ухи осталось! Докушаем, да и в путь. Дивные места вам обещаю, о скуке живо позабудете…
***
А ведь не обманула бабка. Если бабку Лоуд поднатужиться и научиться правильно понимать – так самый правдивый дарк на свете. А если ее кто не понимает – так не бабка в том виновата.
Первые дни на Амбер-озере помнились плохо. Взрослые были заняты, а Маля плескалась в заливе, гонялась за рыбой и старалась, как было обещано беспокоящимся Ма-Ма, не уплывать дальше мысика. Вода огромного озера была вовсе иной, незнакомой, но хорошей. Маля чувствовала, что на глубине есть кто-то из разумных, но не русалки – и то чувство было волнующим и пугающе интересным. Знакомство откладывалось, на берегу стучали топорами, строили временную хижину-халабуду. Приплывали с другого берега впадающей в озеро реки люди, помогали с бревнами. За рекой стоял большой хутор, называвшийся Глибоч. Местные на Малю смотрели с интересом, но без особого страха – здешние люди были куда умнее днепровских, хотя свой род примерно с тех мест и вели.