Слушатели задумались - итог научно-исследовательской работы оказался каким-то тусклым.
- Постой! - спохватился Рич. - А фамилия у бабули, случайно, не пятнистая?
- Вот! - с удовольствием поднял палец Гр-Гр. - В точку. Горбачева Ольга Сергеевна.
Дики захохотала и бухнулась с мостков в воду. Остальные заругались, щедро окропленные прохладными брызгами, и тоже пустились плавать. Изящно отгребая от берега, Кэтти призналась:
- Я смысл поняла. Родился нормальный человек, а не тот, кто должен был родиться. Но я тамошнюю историю не очень хорошо знаю. Горбачева - это же на старом языке будет горбатая фамилия, а не пятнистая?
- Тут она и горбатая, и пятнистая, - начал объяснять Рич...
Из речных глубин вынырнул Гр-Гр, отфыркнулся как настоящий пхин, и возвестил:
- Профессор Лоуд говорит - такова наша истинная прикладная диалектика. Мы - удачливая планета. Куда не стрельнем - все точно.
- Ага, - Дики, раскинув руки и ноги, покачивалась на мягкой речной воде. - Иной раз достаточно сбить пулей ветку, чтобы все стало нормально. Жаль, иной раз и гораздо больших усилий недостаточно.
Послышались голоса - к лодочной пристани подходили мамы. На руках у Леди-Хозяйки сидела самая мелкая из замковых и воодушевленно размахивала крошечными кулачками. Это Младшая реку приветствует - тоже ведь повезло в нужном месте родиться, а не на берегах какой-нибудь паршивой закопченной Темзы.
- Ну как, почувствовали себя дома? - улыбаясь, поинтересовалась мама.
- Еще бы! Сразу полегчало, - заверила Дики. - Нам Гр про изучение последствий вмешательства в жизнь бабочек рассказывал. На примере того меткого выстрела.
- Да, дивный вышел выстрел, - согласилась мама. - Воистину ботанический. Забавный жанр эти исследования. Со вкусом троллит нас бабка Лоуд. Я с удовольствием почитала.
- Но ведь вероятность такой цепи событий действительно существует, - отметил Рич. - Пусть и чисто символическая.
- Имеет ли смысл корпеть над хаотично оторванными кусочками огромного общего? Разобрать жизнь на звенья невозможно. И проблема не в том, что кто-то родился или не родился. Ошибка случилась гораздо позже. Недодумали мы и сглупили. Что ж, и людям, и даркам свойственно ошибаться. Но так же им свойственно и обязательно исправлять свои ошибки, - хозяйка "Двух Лап" прошлась по узкому челноку, взглянула на залитую солнцем реку. - Непременно поправят ошибку во всех "кальках" и мирах. Пусть не так ювелирно и легко как единственным выстрелом, пусть с тяжелым трудом и зубовным скрежетом. Никто не обещал, что будет легко. А что водичка - летняя уже?
Мама без всплеска вошла в воду, вынырнула далеко от мостков и уже оттуда призналась:
- Но вообще-то очень приятно думать, что та пуля вовсе не в "молоко" ушла...
Глава 6
О благоприятноственной пользе честного торга
Рич вдумчиво промывал пшено, Дики следила за водой в котле – готовили не в очень-то в походных условиях: берег Амбер-озера рядом, поселок, торжище, на воде уйма лодок и барок, собравшихся со всей округи на меновую ярмарку. В поселке недурной трактир, а уж сколько всего вкусного на торг навезли…. Нет, с голоду тут не помрешь. Но ведь кулеш по самому правильному рецепту – это отдельный вопрос, тут нужно смотреть в оба, запоминать, а уж как лучше запомнить, если не повторяя процесс под чутким руководством?
— Сало я все-таки сам порежу, оно вернее будет, – сказал дядька Анч, лежащий на плаще и благодушно наблюдающий за действиями учащихся. – Нарезка – она шуток не любит. Важнейший момент, хотя некоторые не верят и считают это «непринципиальным с научной точки зрения». Хотя беспринципный кулеш жрут исправно.
— Дискуссия на тему «как вкуснее» помогает скоротать время приготовления и нагоняет аппетит – отметила Дики, ломая хворост. – А ученые умы склонны к рыбным супам и наварам, это всем известно.
— Это она, да, все уши прожужжит, – согласился дядька Анч, покачивая сапогом.
Вообще-то, дядька Анч был по происхождению чертом, старинным, еще из древних эпох Старого мира. Но так его именовать было, конечно, неучтиво. О чертях много ходит врак, легенд и преданий. На самом деле черти, как и иные дарки и люди, весьма различны по характеру и философии. Есть рожки и хвост, нет ли – большой роли не играет, не в том суть.
С озера дунул ветер, на костер с ближайших кленов полетели желтые веселые листья. Дики выудила палкой-мешалкой из котла непрошеную приправу.
— А как вы с Профессором познакомились? – спросил Рич. – Это, вроде, еще в Старом мире было?
— Там, а как же. Только она еще профессорскую степень не заполучила, так, вольной исследовательницей гуляла, – Анч прикрыл глаза, вспоминая. – Вот, как раз тоже осень была. Места недурные, нынешним безумием еще не спорченые. Но компания наша застряла в затруднительном положении…
***
Ах, как ясен, как пригож светлый осенний день! Уж давно развеялся томительный жар последних летних дней, прозрачней стал небосвод, пожелтели кудри деревьев. Сверкнула первым холодком вода пригородных ставков, поисчезли надоедливые мухи, покинули сырые зады клунь взбодрившиеся псы, перебрались вперед хат, и уж начали примериваться к штанам прохожего народа, да с особым усердием обгавкивать возы, прибывающие на знаменитейшую Хивринскую ярмарку.
Гомон, посвист, залихватская брань, смех дитячий, слезы, крик и мычание стояли над богатым торжищем. Ох, и много здесь сошлось разгорячённых селян, кудлатых коз, волов, важно жующих свою жвачку, коней и скакунов этаких великолепных статей, что и глаз не отвести, скопились тут несметные сотни петухов с поросями, да и иного торгового люду было вдосталь. В самом разгаре ярмарка: вьются на ветерке красные ленты, сияют медные кресты и глянцевые бока новых глечиков, ахают на ту красоту табунки чернобровых девчат, качают седыми головами на непомерные цены бывалые казаки, ерошат бороды приезжие кацапы. Гудит, торгует площадь, слышен звон лупящих по рукам перекупщиков, кричат с возов, прилавков и иных насестов упоённые грядущей прибылью негоциянты:
— Кисель! Гуще не бывает!
— Огурцы! Хрусткие, аж ухи закладует!
— Гей, кума! Ты плахту уж вовсе раздергала! Бери уж, уступлю такой знающей…
Было на что тут глянуть, что услыхать, да с чего ошалеть чистосердечному зеваке. Но уж самым центром торгового задора служила в тот день диковинная распродажа с никому не известного воза. Возница, в нахлобученной на глаза шапке из решетиловских смушек, и на редкость костлявая и дряхлая белесая кобыла, особо внимания не привлекали, но уж горластая торговка – не худая, ни толстая, в самую меру румяная, но без излишеств, в общем, весьма приятная глазу тетка, завладела ярмаркой, словно жменей лущеных орешков.
— Берем сегодня! Завтра не будет! – голосила веселая торгашка. – Сапог татарский, добротный! Ежели второй такой найти – вообще сносу не будет. Из самого города Корчева привезён! Недорого отдам! Эй, тетка, а щепку-то берешь? Нужнейшая в хозяйстве вещь! Да что я врать буду?! Настругана с крышки гроба истинно ожившей мертвячки. Невинной, что тот кутенок, трепетной, что до смерти, что и опосля! Свариваем щепку в борще – любой супружник оживёт. Если и не весь, то уж частично…
Брали, как не взять! И сапог в хорошие руки ушел, и щепки распродались. Товар редкий, тут поскупишься, потом жди, пока такую невидальщину опять завезут. Улыбчивая торговка толь с азовского побережья пожаловала, то ли откуда-то со Свислочи по особому случаю завернула. Бойко торговала, этого не отнять. С многословными объяснениями и поучениями. И про семена яблок, что по преданию сама воительница Молот-девка, правнучка языческого Вотана, сгрызть изволила, всё пояснила, и про шерсть с жидовских чертей, паля которую очень запросто любой клад можно отыскать, опять же вдумчиво растолковала. Толпился, изумлялся народ, не то, что бы верил, но брал на всякий случай – мало ли как оно выйдет? Да и то сказать, сам могутный и дюже геройский куренной атаман Басаврюк подходил, сторговал у бабы редкостный ножик со странным зверем-клеймом: то ли собачкой, то ли диковинной зверушкой-облизяном на клинке, дабы повесить в горнице на стену и назидательно указывать сыновьям на истинно колдовское оружье…
***
— Славно расторговались, — заметила тетка, лежа на почти пустых мешках, и изготавливая себе небольшое яство, дабы перебить червячка голода до основной вечери.
— Ох, и наплело ты им, — с сомнением покачал головой возница.
Небольшой воз поскрипывал по дороге, споро удаляясь от городка. Кобыла, покачивая подслеповатой головой и припоминая чудеса великолепной ярмарки, уверенно двигала свои старые копыта, и мнилось, что в этаком меланхоличном спокойствии она вполне доплетется до самого Черного моря, а ежели не остановить, так и до Красного, Желтого, да и всех иных морских колеров.
— Рынок – это место для обдурения друг друга[1],— неточно процитировала удачливая негоциантка, отвечая вознице. Нож в её руках снял тонкий, но широкий пласт окорока, в середину коего вложился порядочный брусок сала с чесноком, соседствующий с жирной полоской сомячьего брюшка, затем все это щедро притрусилось перцем, намазалось густейшей сметаной и свернулось в длинный фунтик.
— Ты пудинг будешь? – радушно поинтересовалась ценительница столь редких закусок.
— Нет уж, пронесёт, — признал свое малодушье возница.
— Слаб ты брюхом, Анч, как для гишпанца, — торговка запихнула половину провизии в свою довольно таки внушительно распахнувшуюся пасть и маловразумительно добавила: — А фсе оф неофразофаности.
— Трудно мне с языками, — согласился кобельер. – Вот ты очень ловко выучиваешься.
— Офыт, сын офибок трудных, — пояснила спутница. – Вофсе-то здешний язык не из легких. Хорошо меня с самой главной буквы «хы» начали учить. А как сюда попала, остальное легче пошло.
— Свободное ты Оно, — завистливо вздохнул возница. – Хочешь сюда, хочешь по Англиям гуляешь. Я уж про океаны не говорю.