– Ты говоришь разумные вещи, – согласился я. – Если так, что я должен делать?
– Изменить собственный вкус и запах, что же еще? – пожал плечами Чиффа. – Мертвые Магистры охотятся на Безумного Рыбника и совершенно равнодушны ко всем остальным людям, спящим и бодрствующим. Значит, тебе нужно как можно скорее стать кем-нибудь другим. Кем угодно, вернее, кем получится. Такие вещи сам никто не решает – я имею в виду, что никогда заранее не знаешь, во что превратишься в Хумгате, можно лишь быть уверенным, что это наилучший из возможных вариантов.
– Где-где? – переспросил я, не веря собственным ушам.
– В Хумгате, – любезно повторил он. – Неужто знакомое слово? И об этом, оказывается, можно узнать из книг?
Я молча кивнул. Сказать, что его слова меня не обрадовали – не сказать ничего. Сведения, почерпнутые мною из древних рукописей, в целом, невнятные и противоречивые, сходились в одном: там нет ничего, кроме вечности и безумия. Собственно, я думал, что именно там и побывал по милости мертвых Магистров. И вот теперь выясняется, что…
– Э, нет. Какие-то ты не те книги читал, судя по тому, как тебя перекосило, – ухмыльнулся Чиффа. – Хумгат – невообразимое место, рассказать о нем словами совершенно невозможно, но это скорее прекрасное, чем ужасающее явление, поверь мне. Я принадлежу к традиции, в которой Хумгат называют Коридором между Мирами, и это более-менее точная характеристика. Никогда такого выражения не слышал? Вижу, что нет.
– Какой еще «коридор»? Между чем? Что за «Миры»? О чем ты вообще толкуешь?
С моей точки зрения, беседа наша зашла в тупик, но бросать ее вот так, на полдороге, мне все же не хотелось.
– Ну, видишь ли, Миров, вернее, различных версий реальности, обитаемых и неподходящих для жизни, понятных и неизъяснимых, словом, на любой вкус, бесконечно много. И не нужно кривиться, это хорошая новость, а не катастрофа, поверь мне на слово. Было бы весьма печально знать, что кроме Мира, где мы родились, нет вообще ничего. Какая унылая картина!
Чиффа замолчал. Глядел на меня с сочувствием, но и с досадой. Думаю, у него совершенно не было настроения читать мне лекции, но и просто сказать: «Заткнись и делай, что велят», – он тоже не хотел.
– Слушай, – сказал он наконец. – Ну вот сам подумай. Если я – просто безумный дурак, который мурыжит тебя бессмысленным враньем, как бы я, интересно, вчера с тобой справился? И, если уж на то пошло, кровь безумного дурака вряд ли дала бы тебе возможность выспаться. И так далее. Когда не знаешь, верить человеку или нет, смотри на его дела. Могущественного колдуна ловить на вранье не имеет смысла, ложь для него – такой же атрибут магии, как, скажем, заклинание. С твоей точки зрения я все время говорю какие-то невнятные, неправдоподобные и даже пугающие вещи, зато все, что я с тобой проделал, пошло тебе только на пользу. Было бы логично предположить, что и дальше будет в том же духе. Слишком много времени и сил я на тебя потратил, чтобы теперь взять да погубить, не находишь?
– Я и не думаю, что ты собираешься меня погубить. Просто очень не люблю не понимать, – упрямо сказал я.
Чиффа улыбнулся. Это была не привычная уже кривая ухмылка, а очень искренняя, теплая улыбка. С тех пор, как умер отец, никто не смотрел на меня со столь неподдельной симпатией. Это было, мягко говоря, несколько странно.
– Кошмарный ты все-таки тип, Безумный Рыбник. Рехнусь я тобой, пожалуй.
Таким тоном записной гурман говорит: «А сейчас я съем вот этот десерт». И облизывается.
Но облизываться Чиффа все-таки не стал. Спрятал подальше неуместную улыбку, взял серьезный тон.
– Я бы и рад тебе все объяснить. Но, видишь ли, самые важные вещи можно понять только на собственной шкуре. Такую возможность я тебе предоставлю сразу после завтрака. И не мотай головой, хочешь ты есть, или нет, меня не касается. Есть такое слово: «надо». Моя еда будет для тебя так же полезна, как моя кровь. К тому же следующая возможность пожрать будет очень не скоро. И не у тебя.
Я не стал спрашивать, у кого, поскольку не был уверен, что ответ мне понравится или хотя бы будет понятен. К тому же, у меня было стойкое ощущение, что, если он продолжит говорить о Хумгате, бесчисленных реальностях и превращениях, у меня взорвется голова.
Кеттариец это, наверное, почувствовал и милосердно сменил тему. Стал многословно рассказывать, какой прекрасный завтрак ждет нас обоих, и как это важно в наше смутное время – всегда иметь под рукой хороший продовольственный запас. Откуда-то – мне показалось, что из рукава, но я не был до конца в этом уверен – извлек небольшую сковородку и водрузил ее на левую ладонь. На кончиках его пальцев вспыхнуло пламя, на сковороде зашипело невесть откуда взявшееся масло. Правой рукой он выудил из-под стола небольшую рыбку, уже безголовую и выпотрошенную. Швырнул добычу на сковороду, пока она жарилась, достал оттуда же, из-под стола, большое блюдо из прозрачного красного стекла, а вслед за ним – еще одну рыбину.
Я смотрел на него во все глаза. Пламя на кончиках пальцев – дело обычное, я сам такими фокусами в детстве любил развлекаться. Но откуда он брал рыбу? Предположив, что она все утро лежала под столом, я тут же отбросил гипотезу как негодную: я бы непременно учуял запах.
– Откуда рыба? – наконец спросил я.
Меня, конечно, бесила необходимость все время о чем-то его спрашивать, я не привык быть в положении невежды, но любопытство оказалось сильнее гордости.
– Честно? Понятия не имею, откуда эта рыба, – ухмыльнулся Чиффа, выкладывая ее на блюдо. – Видишь ли, дела обстоят так: я могу в любой момент добыть то, что мне необходимо, но не проследить, откуда я это беру. Мой учитель был куда более совершенным существом, на твой вопрос он непременно ответил бы примерно так: «Эту рыбу полчаса назад поймала и почистила старуха-отшельница по имени Мхгранг, которая живет на берегу прозрачного зеленого озера, в мире, освещенном лучами четырех маленьких солнц; ближайшая к ее дому деревня называется Зейддластдхирр, там селятся скотоводы и заклинатели аистов; три года назад в тех краях было наводнение, но теперь там все в порядке, только старая Мхгранг с досадой оглядывается по сторонам в поисках рыбы, думает, ее утащил чей-то беглый младший брат, меч Кройхха ему в задницу!» Но мне до него пока далеко. Поэтому приходится говорить тебе скучную правду: я не знаю.
– Дырку над тобой в небе, – мрачно сказал я и отодвинул блюдо с рыбой подальше. Хотя пахла она, конечно, соблазнительно.
– Напрасно отказываешься. Нет ничего полезнее, чем еда из иной реальности. Неужели боишься попробовать?
Я как-то не подумал, что моя брезгливость больше похожа на робость. Показаться трусом я уж точно не хотел, поэтому пересилил себя и съел кусок этой грешной рыбы. Кажется, никогда в жизни я не ел ничего более вкусного; впрочем, сейчас я понимаю, что дело не в самой рыбе и даже не в кулинарном искусстве моего гостеприимного хозяина, просто действительность в кои-то веки оказалась много лучше моих ожиданий. Неудивительно, что я набросился на угощение, как бешеный пес. Если я подсчитаю, сколько съел этих рыб, и назову вам точное число, оно, пожалуй, будет выглядеть наименее правдоподобной частью моего повествования.
Чиффа расторопно снабжал меня добавкой и выглядел чрезвычайно довольным. Наконец заметил:
– О, да ты ни в чем не знаешь меры! Такая цельность натуры заслуживает восхищения.
Эти слова почему-то не показались мне насмешкой. Возможно, я просто уже привык к его манере говорить.
– Ладно, – решил он наконец. – Хватит с тебя, пожалуй. Делом пора заняться.
Это прозвучало столь обыденно, что я с готовностью поднялся из-за стола, даже не вспомнив, сколь угрожающе звучали его смутные речи про Хумгат. Впрочем, теперь я понимаю, что тогдашним спокойствием и бесстрашием я был всецело обязан хорошему завтраку. Впоследствии я не раз убеждался, что пища, которую сведущий колдун добывает из Щели между Мирами, действует не хуже самых забористых колдовских зелий. Сэр Макс – единственный, кому на моей памяти удавалось порой извлекать оттуда совершенно бесполезную и безвкусную дрянь, но это, как я понимаю, случалось с ним только в самом начале обучения, а с новичками еще и не такое бывает.
Но я опять отвлекся. Да, я отдаю себе отчет, что все время сбиваюсь на посторонние темы. Это обычная ошибка неумелого рассказчика, а я, к тому же, всякий раз вполне сознательно стремлюсь отсрочить момент, когда придется вспоминать некоторые, особо трудные для пересказа эпизоды. Дело, конечно, не в том, что воспоминания причиняют мне душевную боль – нет, не причиняют. Это вопрос не чувствительности, а дисциплины сознания, и было бы довольно странно, если бы я стал всерьез страдать от необходимости воскрешать события, которые случились довольно давно и, строго говоря, не совсем со мной. Просто мне впервые приходится подробно рассказывать о вещах, которые я до сих пор обсуждал лишь с самим собой, а для таких разговоров речь, сами понимаете, не требуется. Таким образом, передо мной стоит наверняка знакомая всем присутствующим проблема перевода с языка внутреннего молчаливого знания на язык слов. Это тяжелый и неблагодарный труд. Я хочу сказать, что при всем старании передать сокровенную суть самых важных событий мне удается весьма скверно, поскольку язык повседневного общения не слишком хорошо для этого приспособлен; к тому же, я, как вы могли заметить, довольно неопытный переводчик. Тем не менее, я сейчас очень рад, что вы вынудили меня взяться за эту работу. Мне кажется, делая собственную историю чужим достоянием, я не просто воскрешаю ее в памяти, но и в некотором роде заново овеществляю. Она, конечно, и так не выдумка, и все же прежде, до слов, ей недоставало подлинности. Я почти уверен, что в результате моих усилий на перилах невообразимого Моста Времени, ходить по которому мне пока еще ни разу не довелось, одна за другой появляются зримые и осязаемые зарубки – в том месте, которое соответствует теплому осеннему дню три тысячи сто пятьдесят пятого года Эпохи Орденов.