Словом, уже через пару часов после полудня у меня появились веские основания считать, что я успел немало сделать для Соединенного Королевства, и теперь могу заняться собственными делами, то есть ненадолго зайти домой. Сердце у меня весь день было не на месте, хотя дворецкий, которому я несколько раз посылал зов, старательно меня успокаивал. Но я должен был сам взглянуть, что там творится: как ведет себя призрак отца, не пакует ли вещи повар, не помер ли с перепугу уборщик? Я решил, что, если реальное положение дел окажется хоть немного лучше моих самых мрачных прогнозов, это вполне можно будет расценивать как хорошую новость – именно то, что мне сейчас требуется.
Приближаясь к дому, я снова увидел компанию детишек, которую приметил утром. Они все так же сидели на краю тротуара и молча разглядывали лиловый дом – можно было подумать, что я проходил мимо всего несколько минут назад. Совпадение, подумал я, наверняка они все это время бегали, играли, орали, как и положено детям, и только теперь сели перевести дух.
По правде сказать, эти детишки здорово мне не нравились. Будь они взрослыми людьми, я бы, пожалуй, арестовал всю компанию, повинуясь голосу сердца, а дальше пусть Джуффин разбирается, что с ними делать. Обычно интуиция меня не подводит, так что можно не слишком опасаться неприятностей, которыми чреват всякий арест невиновного человека. Но детей я никогда не принимал всерьез, поэтому раздраженно пожал плечами и пошел дальше.
Дома все было более-менее в порядке – насколько это вообще возможно. Призрак, глубоко оскорбленный тем фактом, что я оставил его в одиночестве ради какой-то дурацкой службы, сидел в библиотеке и вслух ругал авторов собранных там книг, всех по очереди. То обстоятельство, что обвиняемые в помещении отсутствовали и, следовательно, не могли узнать о его бесчисленных претензиях, Хумху совершенно не смущало: по словам дворецкого, он громил их труды с неиссякаемым задором уже не первый час и останавливаться на достигнутом явно не собирался.
Я присоединился к старику Кнейту, который с нескрываемым удовольствием подслушивал под дверью, и смог по достоинству оценить полемический пыл отца. Особенно мне понравилось, как Хумха поступал в тех случаях, когда книга была ему незнакома. Он безапелляционно заявлял, что автор, чье презренное имя ему неизвестно, безусловно, не мог написать ничего достойного. А тот факт, что книга чем-то приглянулась его непутевому сыну – то есть мне, – неопровержимо доказывает, что там содержится откровенная чушь, поэтому читать ее совершенно не обязательно, и так все ясно.
Полчаса спустя я решил, что вполне могу вернуться к делам. На цыпочках пересек коридор и с колоссальным облегчением вышел на улицу. Жизнь понемногу начинала казаться мне более-менее терпимой процедурой. Книг у меня, хвала Магистрам, много, а отец только вошел во вкус.
Мрачные детишки по-прежнему сидели на том же месте. Некоторое время я их внимательно разглядывал, потом решительно отвернулся – в конце концов, у них наверняка есть родители, вот пусть и беспокоятся, какое мне дело, – и пошел дальше, дав себе слово при случае непременно выяснить, кто живет в доме из лилового кирпича на углу Большой Королевской улицы и Сырого переулка и все ли у этих людей в порядке.
Когда я говорю «при случае», это обычно означает, что таковой случай будет создан в ближайшее время, причем, скорее всего, моими собственными руками – хотя всякое, конечно, бывает. Однако на сей раз меня отвлекли. В первом же трактире, куда я зашел, приняв облик милой леди средних лет, закутанной в полупрозрачное от ветхости лоохи, вдруг обнаружился Джамис Прёк, бывший послушник Ордена Стола на Пустоши, знаменитый не столько своими магическими деяниями, сколько пристрастием к карманным кражам.
Вообще-то гоняться за карманниками – обязанность полицейских. Но Джамис Прёк – о, это был совсем особый случай. У него имелась одна любопытная склонность, своего рода изюминка: он обожал красть у людей их последние деньги. Я имею в виду, самые последние, без которых – хоть в петлю. То есть жалкая горсть из кармана бедняка всегда привлекала Джамиса гораздо больше, чем дюжина туго набитых кошельков из сундука зажиточного горожанина. Некоторый шанс стать его жертвой был лишь у тех богачей, которые способны искренне страдать от самой ничтожной финансовой потери; вопреки общепринятому мнению, столь трепетное отношение к собственности среди богатых людей большая редкость, хотя, конечно, чего только не случается.
То есть Джамисом руководила не алчность, не нужда и даже не азарт, а страсть к мучительству. Люди с подобными склонностями обычно становятся убийцами, работорговцами в Куманском Халифате или мелкими государственными чиновниками, однако и на своем скромном месте парень старался как мог, себя не щадил, других – и подавно, целеустремленный юноша, ничего не скажешь. И ведь добился своего, сеял куда больше горя и страданий, чем все прочие городские карманники вместе взятые. При этом, что самое замечательное, возиться с его поимкой полицейские ленились. Дескать, все равно за такую мелочевку его больше чем на год в Нунде не запрешь, да и награды от пострадавших не дождешься, – ну и какой тогда смысл возиться?
Поэтому мне пришлось взять дело в свои руки. Я довольно быстро собрал достаточно фактов, чтобы упечь Прёка за неоднократное намеренное доведение до самоубийства, а за такое дело у нас можно огрести похлеще, чем за применение магии двухсотой ступени на центральной площади столицы. То есть теперь мне оставалось только изловить гаденыша, и тут – пожалуйста, вот он, собственной персоной, еще и к карману моему подбирается, болван несчастный, то-то я сейчас развлекусь, даже жаль его немного.
Развлечение и правда вышло знатное, к тому же в Мире не так много преступников, чьи дела я принимаю близко к сердцу, и поймать одного из них самолично было чрезвычайно приятно. Так что в сумерках, после того как мы с Джуффином закончили допрос и отдали жалкие остатки моей добычи ребятам из Канцелярии Скорой Расправы, я на радостях отправился в «Герб Ирраши», придав себе облик изможденной старухи, достаточно отталкивающий, чтобы никому в голову не пришло нарушать мое уединение.
Настроение у меня было самое благодушное. Я намеревался тихо отпраздновать свою маленькую победу в обществе превосходных иррашийских десертов, перевести дух и через час вернуться к делам. Но не тут-то было.
Когда в трактире появился призрак Хумхи, у меня еще оставалась слабая надежда, что он меня не узнает. От меня даже Джуффин шарахнулся, когда я покидал Дом у Моста, спросил: «Кофа, а вы, часом, не перегнули палку?» – в его устах это наивысшая похвала. Но отцовское сердце не подвело, призрак метнулся ко мне и завопил: «На кого ты стал похож?! Что с тобой сделали, сынок? Тебя заколдовали? Я знал, что это добром не кончится!»
Публика таращилась на нас во все глаза, поэтому пришлось бросить деньги на стол и спешно покинуть трактир. Хумха устремился следом, провожаемый дружным визгом завсегдатаев «Одноглазого скелета». В столице Соединенного Королевства почему-то считается хорошим тоном бояться призраков, так что никто не потрудился держать себя в руках.
Пришлось отправляться к Горбуну Итуло, где каждому посетителю выделяют отдельный кабинет и не задают никаких вопросов, кроме одного: не требуется ли добавка? Туда не только с безобидным, хоть и шумным сверх меры призраком отца можно заявиться – если бы мне пришло в голову отпраздновать День Середины Года в компании двух дюжин только что воскресших мертвецов, которые наотрез отказываются оставаться на кладбище, я бы повел их прямиком к Итуло, куда ж еще?
Впрочем, оживших мертвецов сюда, насколько мне известно, никто не водил, зато молодой Король еще при жизни отца проложил себе Темный Путь в дальний кабинет этого трактира, и правильно, надо же ему где-то по-человечески ужинать; в комнате у входа, по моим сведениям, частенько пировал в одиночестве старшина портовых нищих, а в большом зале для многолюдных компаний собирались то молодые Магистры Ордена Семилистника, то тайком вернувшиеся в столицу мятежники – и, заметьте, никто никому никогда не мешал.
Сам я частенько заходил к Итуло, и не только потому, что после принятия Кодекса Хрембера горбун до последнего своего дня оставался лучшим поваром Соединенного Королевства; старые умельцы из Семилистника и хитрюги из закрытого Кулинарного клуба не в счет, они-то продолжали использовать для готовки магию высоких ступеней, а Итуло обходился двумя-тремя дозволенными. Но дело, повторяю, было не только в моем трепетном отношении к его поварскому искусству. Для того, кто умеет подслушивать не только обычную болтовню, но и Безмолвную речь, не говоря уже о чужих мыслях, этот трактир был бесценным сокровищем. В уединении люди всегда дают себе волю, причем когда удается комфортно устроиться на чужой территории, к примеру, в трактире, человек, как правило, расслабляется куда больше, чем в собственной спальне, – вот ведь парадокс. Поэтому добрую половину полезных чужих тайн я узнал именно у Итуло, в ожидании очередной перемены блюд. До сих пор жалею – не столько о том, что хозяин заведения с какого-то перепугу вдруг повадился готовить и подавать клиентам паштеты из человечины, сколько о том, что присутствующий здесь сэр Макс об этом быстро пронюхал и прикрыл лавочку. Очень я был на него сердит, хотя виду, конечно, не подавал. Окажись я на его месте, постарался бы замять дело, но что было, то прошло, и я уже почти примирился с этим прискорбным обстоятельством.
Но в ту пору трактир горбуна Итуло благополучно украшал собой столицу Соединенного Королевства, а я числился среди постоянных клиентов и имел что-то вроде персонального пароля, который сообщал прислуге на входе, – очень удобно, когда меняешь облик по дюжине раз на дню и уже сам едва помнишь, как выглядит твое лицо, но при этом желаешь пользоваться всеми преимуществами завсегдатая. Поэтому меня сразу узнали и отвели в только что освободившийся кабинет, а отца моего вежливо не заметили, хотя призрак громко ругался, от избытка чувств метался в разные стороны, кувыркался, как ненормальный, словом, привлекал к себе внимание всеми возможными способами.