– Ничего.
– Хочешь сказать, ты не заметил, что он почти все время врал?
– Еще как врал. По крайней мере, с того момента, как мы заговорили о ребенке. Именно это я и не понимаю, хоть убей: зачем?
– Не похоже, что он так уж хочет вылечить свою внучку, – меланхолично заметил Хумха. – Его, впрочем, можно понять. Оно же как обычно бывает: заводишь себе маленькое, беспомощное, симпатичное создание, кормишь его, возишься, и все для того, чтобы в один прекрасный день обнаружить в своем доме неприятного взрослого человека, который не разделяет твои взгляды на жизнь, ложится спать в неурочное время и беззастенчиво сует руки в твой кошелек – по доброй воле ни за что такого в дом не пустил бы. Поэтому многим людям совсем не хочется, чтобы их дети вырастали. Мне, помню, тоже не слишком хотелось. Я даже подумывал, не оставить ли тебя маленьким навсегда, но тут вмешались эти безумцы, мои бывшие собратья по Семилистнику, которым вдруг приспичило сделать тебя послушником, и ты сам так канючил, просился в Орден, что я решил – ладно, пусть, может, хоть шума и суеты в доме станет поменьше.
Я содрогнулся. Ничего себе признание. Хорошо, выходит, что я был довольно противным мальчишкой. Только это меня, надо понимать, и спасло.
– На самом деле теперь-то я даже рад, что позволил тебе повзрослеть, – сказал Хумха.
Я решил, сейчас он объявит, что ему нравится взрослый человек, который из меня получился, и заранее удивился. Оказалось, мог не трудиться.
– Со временем мне бы определенно надоело возиться с ребенком, – объяснил отец. – И куда бы я тогда тебя дел?
– Ну и хвала Магистрам, – вздохнул я. – А ведь какая дурацкая могла бы у меня получиться жизнь.
– Она у тебя и так дурацкая, – проворчал призрак.
Я потребовал счет – при моем образе жизни расплачиваться с трактирщиками в конце года, как стало принято после войны, совершенно немыслимо. Очень удобно иметь кредит в двух-трех трактирах, куда наведываешься изо дня в день, но это, скажем прямо, не мой случай.
Пока Тони возился, разменивая мою корону, я попытался связаться с Джуффином, но его по-прежнему нигде не было. Я отправил зов Абилату, который обещал, что вечером расскажет мне новости, – та же картина. Вдвоем, значит, сгинули. Ну-ну.
Я вспомнил, что Джуффин рассказывал – дескать, случается, некоторые путешественники возвращаются с Темной Стороны через несколько лет после того, как ушли, причем в полной уверенности, что не прошло и часа. Представив себе такую перспективу, содрогнулся. Джуффин, конечно, в своем деле не новичок, но от ошибок никто не застрахован, к сожалению. А если господин Почтеннейший Начальник загуляет, исполнять его обязанности придется мне – на пару с леди Ренивой, конечно, а все равно ничего хорошего. И кто, скажите на милость, будет играть в карты с Хумхой по вечерам? Нет, в таком режиме я, пожалуй, и до Последнего Дня года не протяну.
«Белый Дом» я покинул в мрачном расположении духа. Самое ненавистное мне ощущение – когда чувствуешь, как реальность расползается по швам, будто старая скаба, так что даже штопать ее бесполезно, можно только стоять и смотреть. Загадочные намеки Абилата, странное поведение моего приятеля Габы, дурацкие откровения покойного отца, пропавший невесть куда начальник – как же это все было некстати! Одна радость, что у Брины все в порядке. Жила бы где-нибудь поблизости, я бы к ней сейчас, пожалуй, еще раз зашел, чтобы поднять себе настроение. Но не тащиться же обратно в Новый Город. Разве только Темным Путем… Нет, что-то пока не хочется.
– Давай-ка провожу тебя домой, – сказал я призраку. – Уже смеркается, еще немного, и люди начнут шарахаться от тебя с воплями.
– Столичные жители, а ведут себя как невежественные фермеры, – буркнул он. – Можешь не провожать, я сам доберусь. А то будешь потом ныть, что я тебе работать не даю.
Я ушам своим не поверил – в кои-то веки столь разумные речи.
– И все-таки давай я тебя провожу. Работа еще несколько минут подождет, а мне будет спокойнее.
– С каких это пор ты стал обо мне беспокоиться?
– С недавних, – честно признался я.
– Лучше поздно, чем никогда, – сварливо сказал отец. Кажется, он уже жалел, что так легко согласился с моим предложением.
Возле дома призрак окончательно пал духом и принялся многословно сетовать на предстоящую скуку, но тут уж я проявил твердость, развел руками – дескать, прости, ничем не могу помочь, – и был таков. Стремительно пересек Гребень Ехо и свернул под мост, где можно было спрятаться от посторонних глаз и изменить облик. Но не успел. Меня тут же цепко ухватили за полу лоохи. Я еще не успел обернуться, а уже понял, кто это. У старшины наших портовых нищих дыхание пахнет медом, как у всех уроженцев Уандука. Как он ни старается перебить этот запах выпивкой, табаком и дешевой жратвой – все без толку.
– Хороший день, Коба, – сказал я. – Рад тебя видеть.
Это была чистая правда. У Кобы светлая голова, пронырливый ум и трезвый взгляд на вещи. Когда он перестает ломать комедию и прикидываться никчемным попрошайкой, ему и вовсе цены нет. При том что Коба ловкач каких мало и предлагает помощь только в тех случаях, когда это по каким-то, далеко не всегда очевидным мне причинам выгодно ему самому, пользы от него много больше, чем от дюжины моих лучших агентов.
– Я тебя тут нарочно караулю, – сказал Коба. – Видел, как ты шел домой, чуть ли не в обнимку с каким-то мертвецом, не стал вас останавливать. Стоял, прикидывал, послать зов или подождать, пока назад пойдешь, не ломиться же к тебе в дом в таком виде. Пока думал, ты сам пришел.
– А что, призрака уже было видно? – огорчился я. – Вроде еще светло.
– Ты что ж, думаешь, я их только ночью вижу, как все? – изумился Коба. – Обижаешь.
– Ну извини, – ухмыльнулся я. – У тебя, знаешь ли, слишком много достоинств, невозможно все держать в голове… А собственно зачем ты меня караулил? Что-то стряслось?
– Стряслось или нет, не знаю. Но кое-что мне очень не нравится. Подумал, может, ты объяснишь, откуда в Ехо вдруг объявилось столько беспризорных детей? С чего бы? Сейчас не Смутные Времена.
Я тут же вспомнил мрачную компанию детишек, два дня кряду сидевшую напротив лилового дома, и похолодел от предчувствия. Хотя казалось бы – ну, дети. Подумаешь. Одни играют в дурацкую, неизвестную мне игру, другие ошиваются среди портовых нищих – какая тут связь? И даже если связь обнаружится, все равно непонятно, с чего бы мне холодеть.
– «Столько» – это сколько? – спросил я, усаживаясь на влажную траву и доставая из кармана трубку.
– Больше дюжины.
– О чем ты говоришь, Коба? По моим сведениям, никаких беспризорников в столице давным-давно нет. Желающие принять в семью сироту уже в очередь выстроились, ждут годами, когда таможенники извлекут из корабельного трюма очередного малолетнего бродяжку, потому что своих бездомных детей в Ехо уже не осталось.
Он тоже уселся на траву напротив меня, извлек откуда-то из-под драных лоохи, которые носит зачем-то по дюжине сразу, надевая одно на другое, трубку из белого подводного дерева, инкрустированную кусочками панциря арварохского жука. Сколько может стоить такая роскошь, я знаю очень хорошо: долго приглядывался к подобной вещице в ювелирной лавке, в конце концов счел цену непомерной и отступился. А Коба, кто бы сомневался, может себе позволить.
– Угости табачком, добрый человек, – уныло зачастил один из самых богатых граждан Соединенного Королевства. – Поделись с бедняком! – и лукаво мне подмигнул. Дескать, не серчай, что кривляюсь, просто надо всегда быть в форме.
Да я, в общем, так и понял.
Тем не менее табака он взял гораздо больше, чем требовалось, набил трубку, остатки, кто бы сомневался, припрятал на потом, закурил, выпустил из ноздрей облако дыма и наконец заговорил:
– Вот и я был уверен, что беспризорников в Ехо не осталось. Да и с чего бы, времена-то нынче мирные, спокойные… И вдруг мои люди говорят, что под Собачьим мостом на ночь глядя собирается какая-то малышня. Я сходил, поглядел. Да, действительно, дети, четырнадцать штук – считать-то я, сам понимаешь, не ленив. Совсем маленькие – так, навскидку, больше двадцати никому не дашь. С виду сытые, ухоженные, все более-менее прилично одеты – домашние, словом, ребятишки. А время меж тем к полуночи, им не то что дома быть, а уже второй сон смотреть полагается. Но нет, собрались под мостом и расходиться не собираются, причем не играют, не бегают, не шумят, но и спать не укладываются, а просто сидят и молчат.
– Всегда молчат?
– При мне, во всяком случае, молчали. Я же не просто поглядел и ушел – сердце-то у меня на месте. Вышел к ним, стал тормошить, расспрашивать: откуда взялись, что здесь делают, не обидел ли кто, не напугал ли? – не отвечают. Я предложил помощь – дескать, если заблудились, только адрес скажите, куда вас доставить – молчат, глядят исподлобья, и знаешь, нехорошо так глядят, как пленные энго, которым уже три дня ни жрать, ни спариваться не давали… Ты же в Уандуке бывал, верно? И по невольничьим рынкам на границе с пустыней прохаживался? Видел там энго?
– Я их не только на невольничьем рынке видел, – мрачно сказал я, припоминая неожиданную встречу с двумя дюжинами голодных дикарей-людоедов посреди Красной Пустыни Хмиро, куда мы с моими кумонскими приятелями сдуру отправились на пикник. Счастье, что я даже на таком расстоянии от Сердца Мира не совсем беспомощен, а то совсем веселая вышла бы вечеринка.
– Ну вот, тогда ты поймешь, почему мне стало не по себе. Откуда у городской ребятни такие пустые, голодные глаза, хотел бы я знать?! Вообще-то могу понять родителей, которые их не ищут. Чем с такими детишками под одной крышей жить, лучше уж пару-тройку призраков завести вроде твоего… Словом, я плюнул на все и ушел. Думал, ну их к Темным Магистрам, в конце концов, меня не касается, но уже который день из головы не идут эти детишки.
– Значит, Собачий мост? – спросил я. – По крайней мере, понятно, почему в городе об этом ничего не знают, им же с начала эпохи Кодекса никто не пользуется, благо тогда Бирюзовый совсем рядом построили, широкий и с фонарями… Спасибо тебе, Коба. Съезжу туда, погляжу.