Абилат азартно закивал, одновременно пытаясь открыть глаза. Не могу сказать, что это ему действительно удалось, но упрямство и любопытство – достоинства, которые я ценю превыше выносливости.
Зогги понял, что разговор закончится еще не скоро, но торопить нас не собирался. Сходил в погреб за укумбийским бомборокки, разрезал еще один пирог. Приготовился слушать.
– Есть одно железное правило, – начал я. – Колдовство всегда похоже на колдуна. Всякое магическое пространство обладает силой и слабостями своего создателя. Это, собственно, не только магии касается: если вы зайдете в дом, где живет неряха, сразу это поймете. А, скажем, в рабочем кабинете сэра Лонли-Локли тоже сделаете немало безошибочных выводов о характере его обитателя. Но мы сейчас будем говорить именно о магии. Просто, чтобы не размениваться на мелочи… Знаешь, Зогги, а давай-ка я сам камру сварю. Для разнообразия. А ты сиди, отдыхай. Понимаю, что хороший повар к своей плите чужих людей ни за что не пустит, но мне-то можно?
Белый Клок размышлял довольно долго. Когда я пришел к нему на рассвете за порцией детской крови, он не колебался ни минуты, а тут всерьез притормозил. Наконец он махнул рукой – дескать, давай. Гулять так гулять, и гори все огнем. Отчаянный он мужик, мой друг Зогги Хлакк.
Потом эти двое во все глаза глядели, как я вожусь с жаровней. Явно не могли поверить, что это им не мерещится. Я не раз замечал, люди страшно удивляются, обнаружив, что какой-нибудь могущественный или просто знаменитый человек умеет делать обычные, повседневные вещи. Заплату на лоохи поставить, лепешку испечь или вот камру сварить. То ли им нравится думать, что в промежутках между великими деяниями мы ведем себя как беспомощные младенцы, то ли кажется, что этих промежутков не бывает вовсе: совершив подвиг, герой засыпает, не раздеваясь, а поутру, едва продрав глаза, выскакивает на улицу, чтобы спасать и убивать всех, кто под руку подвернется. А что, прекрасная была бы жизнь…
– Возвращаясь к нашей беседе, – говорил я, разливая камру по кружкам. – Могу повторить: колдовство всегда похоже на колдуна, иначе не бывает. Поэтому из простаков редко получаются по-настоящему могущественные чародеи. Строго говоря, вообще никогда, но некоторые личности с годами вдруг добирают глубины и сложности, и тогда все у них идет как по маслу. А наш общий приятель, Лаздей Махикала, как был простофилей, так и остался, никакая наука ему не впрок… Что приуныл, сэр Абилат? Тебе кажется, что я не отвечаю на твой вопрос?
– Вы, может, и отвечаете, но мне пока не понятно, – честно сказал он. – Зато камра у вас очень вкусная получилась. Никогда такой не пил, даже в детстве.
– Рад, что тебе нравится. А понятно будет, это я обещаю. Но не обязательно сразу. Возможно, только лет через двести. Так вот. Исходя из того, что Лаздей простак, можно смело заключить, что и магия у него простая. Опасная – да, не вопрос. Мощная настолько, что в огромном городе Гажине не нашлось героя, который смог бы хоть что-то противопоставить ужасам Морморы. Но – простая. Так я рассуждал. Потом я спросил себя: а в чем, собственно, главная слабость Лаздея? Ответ на поверхности. Как всякий по-настоящему злой человек, он болезненно нуждается в других людях. В одиночестве Лаздей быстро загнется. Он из тех бедняг, которые вынуждены постоянно оглядываться на других. Только обычно люди такого склада нуждаются в чужом сочувствии, или восхищении, или, скажем, любви. А Лаздею постоянно нужны доказательства, что он круче всех. Ради этого он кого угодно с дерьмом смешать готов. Сломать, искалечить, сна лишить или хоть до слез довести – да все, что угодно. Иного способа черпать силу и радость он не знает.
– Я сейчас запла́чу, – хмыкнул Зогги. – Ты еще скажи, что его в детстве обижали.
– Наверняка. Иначе откуда бы такое страстное желание расквитаться со всем человечеством разом? Впрочем, это его проблемы. Важно, что, поразмыслив об этом, я понял: нужно, чтобы жертвы Лаздея, которые невольно стали его сообщниками, на какое-то время о нем забыли. Все, разом. Известно, что самый простой и надежный способ отвлечь человека от его главного страха – напугать его еще больше. Придумать сценарий было не слишком сложно, реализовать, как вы оба могли заметить, тоже… Допивайте камру, друзья, и отправляйтесь спать. Смотреть на вас больно.
– Мне бы Тинну надо дождаться, – зевнул Зогги. – Что-то она запаздывает. Странно: чтобы Длинная Тинна, да за своими деньгами не торопилась…
– А разве мы ей так и не заплатили? – удивился я. – Деньги для нее я тебе еще днем дал.
– Она заходила, взяла часть суммы, чтобы рассчитаться со своими людьми. Обещала вернуться через час за своей долей, – объяснил Зогги. – Дескать, слишком много монет для ее дырявого кошеля. Думаю, на самом деле Тинна просто нашла предлог зайти ко мне еще раз: а вдруг этот твой красавчик в Мантии Смерти заявится. Она же всерьез глаз на него положила, я такие вещи всегда подмечаю.
– Ага, – ухмыльнулся я. – Славная парочка, даже жаль их так быстро разлучать.
– Но с тех пор прошло уже целых два с половиной часа, а Тинны все нет, – заключил Зогги. – Если бы это была не Тинна, я бы, пожалуй, начал беспокоиться. А так только сержусь понемножку. Может, она его по дороге встретила? Тогда понятно, почему ее до сих пор нет. И чем твой помощник занят, тоже понятно.
– Ты плохо знаешь Шурфа, – возразил я. – Уж если он вбил что-то себе в голову, будь покоен, пока не сделает, не угомонится. И три дюжины страстных красоток останутся ни с чем: сэр Шурф просто сметет их со своего пути к намеченной цели. Зато на обратной дороге подберет, пожалуй. Он парень хозяйственный.
– Вот оно как, – Зогги снова зевнул, да так, что у него голова чуть надвое не раскололась. – А камра у тебя и правда вкусная, Джуффин. Мне тебя теперь даже угощать будет неловко.
К этому умозаключению я его, собственно, и подводил. Но теперь, когда дело было в шляпе, мне стало жаль старого друга.
– Ничего, ты тоже хороший повар, Зогги, – соврал я. – Иди-ка отдыхать. Оба идите. Я сам тут пока посижу. Расплачусь с Тинной, дождусь Шурфа, отправлю его домой. В общем, дела найдутся, да и подумать мне есть о чем.
– А спать совсем не будешь? – уважительно спросил Зогги. Абилат к этому времени уже задремал, положив голову на руки, и в беседу не вмешивался.
– Я и так целый день спал. Ради дела конечно, но сон – он и есть сон. Даже если чужой и про Мормору.
– Ладно, – кивнул он. – Тогда с местами нет проблем. Я уложу Абилата в своей спальне, а сам лягу в детской. Пускай у меня на голове с утра прыгают, меня такой ерундой не проймешь. Хорошей тебе ночи!
Оставшись один, я разогрел остатки камры, набил трубку и четверть часа кряду наслаждался спокойной жизнью, даже на раздумья не отвлекался. Надо иногда и мне помолчать.
Я бы еще какое-то время так бездельничал, но мне помешали. И добро бы Длинная Тинна за деньгами явилась, так нет же, Лонли-Локли зов прислал. Я даже немного удивился: до рассвета еще больше часа, с чего бы это вдруг Шурф вспомнил о моем существовании? Совершенно не в его духе.
«Простите, если помешал вам, сэр, – вежливо сказал он. – Видите ли, мне кажется, что я тут не один. Когда я говорю «тут», я подразумеваю искусную иллюзию, которую вы создали на месте Управления Порядка».
«Догадываюсь. А ты уверен, что тебе не мерещится?»
«Если бы речь шла об обычном помещении, я сказал бы, что уверен. Но поскольку законы этого наваждения мною еще не изучены, я вынужден признать, что не могу быть уверен ни в чем. Однако ощущение чужого присутствия очень сильное. И мне кажется, что этот человек испуган или растерян. Похоже, сюда пробрался кто-то из горожан – просто так, из любопытства».
Вот не было печали!
«Поскольку через час с небольшим наваждение исчезнет, необходимо как можно скорее найти этого легкомысленного исследователя и вывести отсюда, – торопливо говорил Лонли-Локли. – Но я не знаю, как следует вести поиски в такого рода местах. По крайней мере, попытки встать на след ни к чему не приводят, а проводить ритуал Призыва вы меня так и не научили».
«Совершенно верно, – подтвердил я. – И еще долго не буду тебя этому учить, всему свое время… Ладно, я сейчас. Жди на пороге, чтобы хоть тебя искать не пришлось».
Я воспользовался Темным Путем и секунду спустя оказался у ограды полицейского управления. Перво-наперво допросил охранников, которым велел сторожить наваждение от любопытных. Они в один голос утверждали, что не пропускали никого, кроме высокого господина в Мантии Смерти, который явился сюда по моему собственному приказу.
Обманывать меня полицейские не намеревались, но в их поведении была особая разновидность неуверенности, которая всегда сопутствует невольной лжи, когда человек врет не собеседнику, а самому себе. Смутно чувствует, что возможно был невнимателен, расслабился, пропустил что-то важное, но ни за что в этом не призна́ется. Будет стоять на своем куда тверже, чем человек, искренне убежденный в собственной правоте. В общем, знаю я такие фокусы.
С другой стороны, какой с гажинских полицейских спрос? Толпу окрестных ребятишек в прятки играть сюда не пустили, и на том спасибо. Ну и мои подозрения, что кто-то очень ловкий проскользнул в призрачный замок вслед за Лонли-Локли, после нашей беседы переросли в твердую уверенность. Так что от допроса все же вышел какой-то толк.
Сэр Шурф ждал меня на пороге дома. Точнее, на границе между реальностью и наваждением. Вид у него был чрезвычайно недовольный. Зная Шурфа, я подозревал, что теперь он сам себя проклинает: зачем пошел на поводу у собственного чутья, поднял переполох? Мог бы еще целый час за здешними тайнами гоняться, и надо же, собственными руками этакое счастье порушил. Ну, это с ним вечная история: чувство долга всегда перевешивает личные интересы; парень морщится, но терпит. Такая трудная жизнь.
– Я нащупал след, но на пороге он обрывается, – отрапортовал Шурф. – Может, вы попробуете?