Человек в черном закружил по комнате, прыская какой-то жидкостью из черного аэрозольного баллончика на стены и пол. На его лице появились сложно выглядящие очки, и он внимательно изучил пятна от жидкости. Потом, присоединив какие-то особые линзы к своей мини камере, сфотографировал их. При этом он задавал множество вопросов: кто из них прибыл первым, где стояли, чего касались, что говорил каждый.
Она подробно ответила на все вопросы, а потом сказала:
— Гален — ну, тот, кто выдавал себя за него — говорил с ними совсем немного. Только сказал, чтобы они шли сражаться, к особняку Эвернесс, и не смели грабить. Внутри ничего не должно измениться.
— Особняку?
— Да, принадлежащего семье моего мужа. Я имела в виду бывшего мужа. Мой бывший тесть там живет. Лемюэль Уэйлок. Огромное здание, номер четырнадцать по дороге АА, на берегу около Бухты.
— Что за особняк? Почему Азраил заинтересовался им?
— Вы же не человек, а? — ответила вопросом на вопрос Эмили. — Какая-нибудь выдумка, вроде сна. Сделанная из надежд, страхов и детских историй. Старая радио пьеса или комикс. Темный мститель. Вы не настоящий.
— Я человек. Но принял этот облик, чтобы продолжать существовать между явью и сном. В подсознании человеческой расы живут архетипы, модели и мифические образы, и есть существа, которые живут по этим мифам и действуют по этим архетипам, существа не забытые вселенной и не утонувшие в Тумане. И я мужчина. У меня есть жена и ребенок. Иногда моя дочь может видеть меня, иногда нет. И никто не помнит обо мне, когда просыпается. Это сотворил со мной Азраил. Человек, который убил вашего сына. Пока я играю роль мстителя, мне помогают все невидимые, похороненные в вашем сознании психологические силы, мечтающие о мщении. Я прошу вас верить мне. Я отомщу за вашего сына, тело которого захватил призрак Азраила. Расскажите мне вашу тайну.
— Особняк управляет воротами, которые разделяют пробуждение и сон. Я думала, что мой тесть сошел с ума. Ну, эксцентричен, по меньшей мере. Я думала, что это что-то вроде секты. Мой сын проводил с ним слишком много времени. Он изучал сон. И умел сражаться по старому, как в фильмах про Робин Гуда, ну вы знаете: мечами, копьями, луками и всяким таким. Его посещали ночные кошмары, и он сражался в них. То есть я имею в виду, что ему снилось, как он сражается. Не на самом деле. Я хотела показать его психологу, но, с другой сторону, ему это похоже не вредило…
Горячая слеза скатилась по ее щеке. Она шмыгнула носом.
— В-вы можете помочь мне? Я не могу пошевелить рукой…
Черный человек протянул палец в перчатке и вытер слезу. Из-под огромных полей шляпы донесся холодный голос, но на этот раз он звучал почти по-человечески.
— Растить ребенка не так-то просто. Мы не должны обвинять себя за все то зло, которое случается с ним.
— Я могла остановить все это. Если бы только…
— Вы можете остановить это сейчас. Расскажите мне об особняке.
— В нем одновременно существуют настоящий мир и мир снов. Когда вы находитесь в доме, то все события отражаются во снах. Если, скажем, в настоящей жизни на столе горит свечка, то она будет гореть и во сне, и выглядеть точно так же. Я как-то раз спала там. Большую часть из того, что мне снилось, в не запомнила, но и то, что осталось, очень напугало меня. Иначе я бы не поверила во всю эту чушь.
— А ваш сын?
— Занимался техникой запоминания, и когда просыпался, помнил все.
— Почему?
— Он стражник. Страж. Если мир ночных кошмаров попробует напасть на наш мир, он, предполагается, должен отбить атаку. Вот и все секреты.
— Он рассказал их вам?
— Я его мать. Неужели вы думаете, что я могу не знать его секреты?
— Не хочет ли Азраил управлять особняком, то есть управлять входом и выходом из мира снов? — Человек в черном не стал ждать ответа и подошел телефону. Он вынул из складок плаща какой-то электронный инструмент и подсоединил к розетке. Потом заговорил в микрофон, установленный на телефоне. — Бербанк! Я хочу знать последние десять номеров, набранные на этом телефоне. Сейчас я посылаю сигнал.
Он передвинул рычажок на своем устройстве, потом сказал:
— Немедленно пришлите все возможную информацию, касающуюся этого адреса, а также дома номер четырнадцать по проселочной дороге АА, округ Сагадахок, штат Мэн, также известного как Особняк Эвернесс. Вышлите файлом в бронированный лимузин. Конец связи. — Он убрал свое устройство и повернулся к двери, как если бы собирался уйти.
— Они уже ушли, — остановила его Эмили.
Фигура опять повернулась к ней. Эмили не могла видеть его лицо, потому что он превратился в темный силуэт на фоне тусклого красного света, падавшего из окна за ним. Но из-под полей шляпы сверкали две красные точки: глаза, в которых отражался рассвет.
Быть может он только думал, что является человеком. Эмили невольно спросила себя, как долго это существо находилось в мире снов, что такое окружение может сделать с личностью, во что он превратился.
— Объясните, — приказал холодный голос.
— Сейчас рассвет. Силы ночи отступают. Что бы Варлок не хотел от дома, он или уже получил, или ушел обратно в тени. Ночная магия не работает при свете дня. Мой сын рассказывал мне об этом. Я не очень-то верила его рассказам, но слушала.
— Что Азраил хочет найти в доме?
— Ключ. Серебряный ключ.
— Что он открывает?
— Не знаю. Что-то, что нужно держать закрытым. Семья Питера всегда охраняла его. Хотела бы я знать, поменял ли Питер свою точку зрения? Раньше он никогда не верил во все это. Не мог ли он отправиться в особняк и ввязаться в сражение? Тогда они схватили его. Но они же не убьют его, верно? Он же калека, спаси его Бог! Они не могут убить его!
Темная фигура не ответила.
— А мой сын? Он действительно мертв?
— Есть те, кто считают меня мертвым, но я жив, — сказал мужчина в черном. — Не отчаивайтесь. Мир — намного более странное место, чем кажется на первый взгляд, в нем есть множество тайных местечек. Тем не менее законы логики не могут измениться. Если Азраил — призрак! — способен действовать, двигаться и думать, это означает, что смерть не конец бытия.
— Если смерть не конец, значит вы не можете убить его, — с горечью сказала Эмили. — Он Варлок. Вы не в состоянии победить его.
— Мэм, я не собираюсь подходить к нему и стрелять в голову, — с еле заметной холодной усмешкой ответил голос.
— Нет способа бороться с ним. Никакая человеческая сила не может его коснуться. Вы не видели его глаза. Глядят с лица моего маленького мальчика! Я не могу двигаться! Он это сделал. Ему стоит только посмотреть на вас.
— Он не увидит меня.
— Как же тогда вы собираетесь с ним бороться? Вы не в состоянии!
— Зло всегда побеждает само себя. Во вселенной есть сила, выборочная амнезия, которая ненавидит магию и пытается скрыть ее от человека. Туман. Застилает человеческий разум. Любой человек, на которого Варлок наложил заклятие, оказывается в тумане, и там, в тумане, я набираю своих сторонников: моя организация становится тем больше, чем дальше проникает сила Варлока. Когда наступит нужный момент, мы, забытые люди, выйдем из тумана и ударим.
Он поднял руку в черной перчатке и поднес ее к глазами Эмили, загадочный камень в кольце запульсировал и засверкал красным, розовым и алым цветами.
— Всмотрись в горящий глаз моего огненного опала. Погляди в его недосягаемую глубину! Это цвета восходящего Солнца, приближающегося дня. Твое оцепенение не более чем иллюзия; твои руки и ноги полны силы и энергии! Когда ты проснешься, ты поймешь, что гипнотическое заклинание закончилось с неожиданностью сна.
И она действительно проснулась, зевая и потягиваясь на полу.
— О, благодарю вас, — начала она и остановились. В комнате никого не было, кроме нее. Она моргнула и потерла голову. «Странно. Я могла бы поклясться, что только что говорила с кем-то… но это был сон. Должен быть сон…?» Из-за странного разговора в ее памяти все было туманным и смутным.
Но когда, несколькими секундами позже, она разбудила Уила, и тот рассказал, что прошлым вечером едва не спрыгнул с обрыва в водохранилище, Эмили начала собирать чемоданы.
Меньше чем четверть часа они уже были в машине и неслись по дороге. Уил все еще спорил.
— Куда же мы поедем? — кричал он. — Это сумасшествие!
— В отпуск, — оборвала она его. — Куда угодно. Мы решим, когда приедем в аэропорт.
— Это сумасшествие!
— Нет, наоборот, самое практичное, — спокойно ответила она. — Есть нечто, что мы не можем понять и не можем сражаться, если оно захочет нас убить. Они — кем бы они не были — знают, где наш дом. Если ты не можешь понять и не можешь сражаться, ты должен бежать. Со всех ног. Элементарный здравый смысл.
Уил посмотрел назад, на поднимающееся солнце. А потом сказал самую неожиданную фразу, которую она когда-либо от него слышала.
— Но, если мы так сделаем, мы никогда не узнаем, что происходит…
Кое-что в его печальном тоне тронуло ее сердце. Почти. Она почувствовала в себе порыв вернуться обратно, присоединиться к мистической сверхъестественной борьбе, которую ее семья вела против сил тьмы. Она почти повернула. Почти.
— Будь практичнее! — зло бросила она. И до предела нажала на педаль газа.
3Узник Варлока
I
Питер уже валялся в госпитале после того, как погулял по заминированному болоту, и с тех пор не мог пользоваться ногами. Недели и месяцы он лежал на спине, глядел в трубочку, пил из соломинки, и все было совсем не так плохо.
Конечно, сейчас он не мог пользоваться руками, а это намного хуже, черт побери.
И в тюрьме Питер сидел, давно, еще до свадьбы, когда был молодой и чересчур горячий, и слегка повздорил со стоящим на посту капралом. Дьявол, эта запись много лет пачкала его дело. Неделя в гарнизонной тюрьме; потом пошагал по плацу и пару недель парился в стройбате, вот и все.
Но тогда с ним это сделали друзья, не враги, или кто-нибудь еще похуже. А сейчас только из-за того, что Питер проиграл сражение за свой старый дом, враги из страны ночных кошмаров, какие-то дьяволы, мумбо-юмбо — с ума сойти! — собираются поджарить всю Землю, как поросенка на вертеле. Наломал ты дров, Питер.
Мир идет на дно. А он торчит здесь. И может только лежать на спине и думать о жизни.
Та страна с минами была настоящей дырой, бедной и отсталой. Она даже не сумела оторвать ему ноги, так что ему повезло. С другой стороны шрапнель перебила позвонки на спине, и он никогда не сможет ходить, так что повезло, но не слишком. Его тут же отправили домой, повезло. Но жена немедленно бросила его, невезуха. Сын, Гален, спрыгнул с катушек и впал в кому. Невезуха. Гален проснулся. Повезло. Проснулся еще более сумасшедшим. Невезуха.
И тут все в жизни Питера пошло наперекосяк. Оказалось, что сын совсем не сошел с ума, но умер. Типа того. Тело вроде ходит по земле, но внутри живет злой дух, волшебник из Темных Веков по имени Азраил де Грей.
А Гален никогда не был сумасшедшим. Его сын был солдатом в войне против уродов мумбо-юмбо, которые пришли из магической страны, какого-то ада, где живут твари, меняющие обличия, гниющие трупы и вообще дерьмо всех сортов, из-за которых седеют волосы на яйцах. Жуткая невезуха.
Конечно, он в общем-то рад, что все это его время его сын был в своем уме, но остальному миру было бы легче жить, если бы Гален просто страдал галлюцинациями, и все то, о чем он думал, оказалось бредом сумасшедшего.
Гален умер на посту. Смертью солдата. Наверняка он думал о том, что его старик считает сына чокнутым. Увы, у него не было возможности поговорить с ним, объяснить, что все не так.
И все только потому, что этот большой русский парень, Ворон Вранович, заключил сделку с Дьяволом и убил Галена, чтобы спасти жизнь своей малютки-жены. Венди, да, ее зовут Венди. Не повезло им обоим, потому что когда Питер сбежал оттуда, девчонка собиралась стать вдовой, а парень — трупом.
А ведь что-то задело его уже в тот момент, когда он впервые увидел этого русского. Хотя, что скрывать, русский ему понравился. Приятный парень. И какой мужик не убьет кого угодно ради своей жены? Если она у тебя есть. Но когда Питер сбежал оттуда…
Но кто вытащил его оттуда? Сам Питер никак не мог уйти. Потому что его сын был прав, черт побери, и магия действительно существует, и монстры вышли из моря и обрушились на старый дом. И Питер попал под перекрестный огонь со всех концов зловещего старого дома, в котором родился и вырос. Азраил де Грей вышел из ночного мира со взводом людей и армией ужасающих тварей.
Но, как отец всегда говорил ему, в доме было спрятано магическое оружие. Венди сумела призвать оружие, которое хранилось в доме со времен Короля Артура. В его руках оказался молот Мьёлльнир, и он сумел убить двух гигантов, Суртвитнира и этого, как его, Аргель-Бергеля. Или что-то в этом роде. Но молот оказался заколдован. Он всегда возвращался в руку того, кто его бросил, и удар парализовал правую руку. Эту проклятую штуку должен бросать бог-викинг или какой-нибудь психованный герой, но никак не сидящий на инвалидной коляске немолодой твердозадый морпех с двумя плохими ногами, которому пришла в голову блестящая мысль использовать оружие, о котором он ни хрена не знает.
И только полный идиот мог бросить его второй раз.
Так что черные шапки победили. Азраил де Грей захватил дом, а это означает — насколько Питер понимал это мумбо-юмбо — что теперь он правит миром.
Но есть кто-то еще хуже, чем этот Азраил, кто-то очень большой и очень плохой.
А Питера вынесли с корта. И, похоже, ему никогда не вернуться обратно. Руки и ноги неисправны. Мир скоро кончится. Страшная, страшная невезуха.
Если бы Питер сделал свое дело как следует, эх, если бы он сделал то, что надо было сделать, Азраил получил бы хороший удар молотом по спине, у него отнялись бы руки и ноги, он лежал бы на кровати и глядел на мир через трубочку.
Питер опять проиграл сражение в голове.
Должен быть какой-то способ использовать этот чертов молот богов правильно. Даже маленькому смертному. Если только он сумеет сообразить как. Если только этих гребанных тварей из ночных кошмаров можно остановить. Если только Ворон сумеет использовать кольцо, когда представится шанс.
Если, если, если… Чушь собачья. Хрень. Питер уже хотел бы сам слететь с катушек и избавиться от всего этого.
Бергельмир. Точно, второго великана завали Бергельмир.
II
С того места, где он лежал, Питер мог видеть серый тусклый кусок двери, часто остающейся открытой, и кусок желтовато-зелёной стены коридора за ней. Зачем вообще открывать и закрывать дверь? Питер не мог даже встать, и его похитители это прекрасно знали.
Обычно в коридоре стоял стражник.
В разные дни бывали разные люди, но всегда на их лицах было одно выражение: тупое, сонное, суровое.
Стражники никогда ничего не говорили, не смеялись, не суетились и не дымили; они стояли столб столбом, как королевские гвардейцы у Букингемского Дворца. Питер восхитился бы их военной дисциплиной, если бы это была военная дисциплина.
Быть может Питер мог бы их пожалеть, если бы не видел, что их воротнички застегнуты не пуговицами, а ведьмиными метками, форму которых он хорошо знал. Под чьим бы заклинанием не были эти люди сейчас, раньше они добровольно поклялись служить Варлоку.
Когда бы он не поворачивал голову (а он мог только поворачивать голову, и больше ничего), Питер видел камеру слежения, висящую на потолке над его кроватью. За ней маленький пыльный квадрат, забранный решеткой и увитый толстой проволокой: крошечное окно. Это окно стало единственным источником счастья. В иные дни он лежал часами, глядя в пыльный квадрат и надеясь увидеть отблеск ясного синего неба. И однажды, к своему невероятному восторгу, увидел пролетающую птицу.
Окно было развлечением. Если он уставал смотреть в него, то всегда мог повернуть голову и глядеть на стражника или на медицинское оборудование стоявшей рядом тележки.
Им не надо даже было кормить его: к его руке была приделана капельница, через которую шла еда. Он всегда был голоден, чертовски голоден, но жив. Из надетого на него подгузника в тележку шел катетер, который уносил все выделения. Над изголовьем кровати висела одна из тех маленьких бутылочек, которые иногда используют велосипедисты, с соломинкой и соской, через которую он мог пить.
Помимо всего прочего в тележку был встроен прибор для снятия ЭЭГ,[8] и они могли видеть волны мозга, возникающее во время быстрого сна — именно тогда, когда человеку что-то снится. Питер иногда развлекался, резко ударяя головой по подушке, чтобы проверить, может ли он сбросить маленькие металлические зажимы, касающиеся его черепа. Больше смотреть было не на что, за исключением рисунка мелом на стене, изображавшего чудовищного зверя, косматого и сгорбленного, с оскаленными клыками и выпущенными когтями, грызущего связывающие его цепи. Зверь чем-то походил на медведя, но с лапами гориллы и зубами тигра.
В своих ночных кошмарах Питер часто видел эту тварь: Зверь выходил из стены и бродил вокруг его тюрьмы, или чем еще было это место. Зверь так надоедал ему по ночам, что днем он не посмотрел на него ни разу.
Нет, лучше уж глядеть в окно. И однажды он увидел пролетавшую птицу.
Но Зверь был не всегда. В первую ночь его кровать окружили девять зажженных свечей, став его новой темницей.
На следующий день пришел Азраил де Грей, высокий, внушительный, глядящий холодными бесстрастными глазами, точно такими же, которые глядели с портрета в гостиной, которого Питер в детстве очень боялся. Азраил надел большой плащ, на котором были вышиты знаки зодиака и каббалистические символы. Как-то раз он откинул капюшон, и стала видна высокая коническая шляпа, на широких полях которой были изображены звезды и луна в разных стадиях. Питер громко рассмеялся, потому что в таком наряде Азраил стал похож на Микки Мауса из Ученика Волшебника Диснея.
Коротким жестом Азраил заставил Питера замолчать. Голос в горле немедленно умер. Только через день он смог заговорить опять.
Потом Азраил нарисовал на стене Зверя. Вокруг картины он начертил различные круги и треугольники с фразами, написанными на латыни и арабском. Тогда Азраил не сказал ничего, только коротко помолился ангельскому уму, управляющему Марсом. А потом ушел.
Питер развлекался, глядя в окно. Каждый день ему удавалось увидеть проходящие облака. И однажды увидел птицу.
На четвертый день голодные клыки внутри Питера уменьшись до вполне приемлемого уровня, как если бы его тело забыло, что нужно тосковать по еде.
И на седьмой день Азраил де Грей пришел опять, на этот раз решив поговорить с ним.
III
Азраил де Грей надел великолепный голубой пиджак в светлую полоску и темно-синие пальто самого дорогого пошива — но эффект был доведен до абсурда несколькими тяжелыми золотыми ожерельями и полудюжиной брильянтовых запонок на запястьях и воротнике. Он не постыдился даже надеть женский пояс из золотых нитей.
За ним появились три человека в деловых костюмах. Один из них выглядел совершенно нормальным, по осанке и выражению лица; другой шагал, покачиваясь, переваливаясь с ноги на ногу, как будто еще не привык использовать человеческие ноги. Он и сказал, «Ставь его сюда, приятель!» третьему, который держал в руках стул. У третьего был стеклянный взгляд загипнотизированного или зачарованного человека.
Азраил махнул им рукой, приказывая отойти подальше, вниз по коридору. Из-под пальто он вынул жестяную банку с солью Мортона и высыпал соль так, что вдоль стен образовался круг, причем ему пришлось протискиваться в дыру между изголовьем кровати и стеной. Потом повернулся лицом к стене, особым образом сложил пальцы — средний и безымянный согнул колечком, большой и мизинец вытянул — и махнул рукой во всех четырех направлениях, шепча «Изыди! Изыди! Изыди!» Потом повесил пальто на крюк на стене так, что закрыл меловое лицо зверя.
Очевидно, волшебник хотел, чтобы их никто не слышал и не видел. Питер с усмешкой отметил про себя, что Азраил и не подумал о камере наблюдения.
Азраил сел.
— Надеюсь, ты так разоделся не на мой банковский счет, — проворчал Питер.
Азраил пробежал унизанными кольцами пальцами по золотым цепям, надетым на него.
— Это камни, выросшие в лоне Земли и достигшие совершенства, которое позволяет им стать зеркалом Небес. Они обладают двойной ценностью: здесь они эмблемы богатства, там — амулеты, налитые силой. Тем не менее я вижу, что ты презрительно кривишь губы и считаешь мой пышный наряд безвкусным и кричащим. Мои здешние советники тоже дружно осудили мой вид. В глубине души ты усмехаешься и называешь меня разряженным павлином; тем не менее я вовсе не пава. Это поколение людей намного более странное и удивительное, чем любое прошлое на Востоке или в Гиперборее. Почему твой народ вместо того, чтобы облачиться в пышные одежды, носит простые джинсы и темные рубашки, причем так одеваются даже те богатеи, перед которыми Соломон и Крез показались бы нищими? Они жертвуют бедным деньги, которые и не снились бессмертным, танцующим на Горе Киферон и затянутом облаками Олимпе, но одеваются скромнее, чем кающиеся монахи. Заметь, как искусно сделаны швы на этом рукаве, какая умелая рука сметала их, какие они ровные и гладкие. Такие не в состоянии сделать даже швеи-феи при дворе Финна Финнобара. Ла! Ты думаешь, я надел на себя слишком много? В Тирионе я одевался в рубище и коросту.
— Ты чертовски много говоришь, — прервал его Питер.
Азраил застыл.
— Тебе не с кем поболтать, а? — сказал Питер.
Вокруг глаз Азраила появились крошечные морщинки.
— Да ты просто умираешь от желания с кем-нибудь поговорить, — неумолимо продолжал Питер. — После стольких лет заточения ты вернулся на землю, и все изменилось. Никто тебя не знает и всем напевать, кто ты такой. — Питер громко и язвительно рассмеялся. — Да, я знаю, что ты чувствуешь. Добро пожаловать домой, ветеран.
На темном лице Азраила появилось выражение холодного величия. Он резко встал и слегка оперся рукой о спинку стула. Было видно, что его душу раздирают два сильных желания: уйти или остаться. Он повернулся к двери. Потом, как если бы против воли, он опять повернулся к Питеру.
— Я пришел умолять тебя, — сказал он примирительным тоном, его глаза вспыхнули от напора чувств.
IV
— Мне нужен Серебряный Ключ, чтобы закрыть Ворота Эвернесса: сны просачиваются в дневной мир, а человечество еще не готово сражаться с ними.
— Не все пошло так, как ты планировал, а, старина?
Азраил нечего не сказал, но его лицо стало холодным и надменным.
— Планетарий в аттике — если он еще работает и не сгорел во время штурма — скажет тебе, где она, если она еще на Земле. Или в стране снов. Но ты — тебе будет не так-то легко навестить ее, а? Сколько ворот закрылось навсегда, когда картины и шпалеры превратились в дым? Или может быть твои черные салаги больше не приходят, даже когда ты ревешь как сирена на эсминце? Ну, ну. И какой придурок все это сделал?
Азраил так сжал спинку стула, что костяшки пальцев побелели, но выражение на его мрачном лице не изменилось.
— Конечно, — сказал Питер, — я помогу тебе, видя, как ты заботишься о своей семье и все такое. Ты не будешь возражать, если я буду называть тебя «Папочка», пока мой отец лежит там, наверху.
Азраил сжал губы и сузил глаза.
— И ты меня так потрясно здесь устроил, — продолжал Питер. — Ты знаешь, что все это время я был голоден как волк, а мои мышцы начали гнить? Ты знаешь, как приятно иметь эту чертову трубку в моей раненой заднице?
— Где вы были, сэр, когда я гнил в Тирионе? — глухо ответил Азраил.
— А где был ты, когда я был мальцом и ненавидел своего отца за ложь, потому что единственная вещь, которую я страстно желал, — встретиться с волшебником, о котором он прожужжал мне все уши?
Темные глаза Азраила сардонически сверкнули:
— Прости меня, я слегка задержался.
— Какого черта я должен тебя прощать? — пробормотал Питер, его низкий голос дрогнул от сдерживаемого гнева.
Лицо Азраила опять окаменело, как будто закрылась каменная дверь.
— Серебряный Ключ может восстановить Эвернесс, так что весь мир будет защищен от орд тьмы. Защищен и даже больше.
Питер моргнул.
— С этим проехали. Что еще?
V
Внезапно Азраил наклонился вперед, сбросил маску, и на его лице заиграла настоящая глубокая страсть.
— Этот мир и люди — самые могущественные силы во вселенной; тем не менее они не могут заставить звезды спуститься вниз и принести присягу на верность. Тысячи миров и далеких королевств, находящихся там, наверху, со всем их золотым величием и сумрачным великолепием, ничто по сравнению с этим железным миром и его страшной дневной силой. И это все будет нашим.
— Пророчество возвещает, что следующий Король уже живет где-то на Земле. Сейчас, уже сейчас! Королю суждено восстановить и Империю, и разделенную вселенную. Его потомки будут править людьми и богами; его власть протянется за границы Земли, Неба и Ада, и охватит космос. Весь космос станет его королевством, не меньше; его подданными станут созвездия.
— Последний Король, я потерпел поражение от Оберона и Нимуэ, и обещанная Империя родилась мертвой, убитая луком Купидона и интригами фей.
— Сейчас он пришел опять, Король; и сами боги трепещут на ониксовых тронах, а их перья дрожат на широких крыльях, потому что они знают, что если мой ум сумеет разобраться в их кознях, они не смогут остановить завоевание Высших Миров; и этот мир станет троном и столицей всего творения.
VI
— Новый король, а? — насмешливо сказал Питер. — Прости меня, что я не встаю и не аплодирую. Я голосую за республиканцев.
Азраил выпрямился, его лицо опять стало бесстрастным, но глаза все еще сверкали огнем.
— Обещанный Король будет править тысячи лет, его скипетр закроет щель между этим миром и следующим; из его руки родятся всеобщий мир и правосудие.
— Ой-ли? Тогда почему ты все это делаешь?
— Именно для этого, — приглушенным шепотом ответил Азраил.
— Для мира и справедливости? Ну и ну. Ты нашел самый прикольный способ показать это. Мне кажется, что «мир» означает атаковать и сжечь свой собственный дом, а «справедливость» — бросить свою семью в тюрьму без всякого суда и причины, верно?
Питер громко раскатисто рассмеялся. — Нет, Азраил, старина. Мне кажется, что твои дела не так-то хороши, иначе ты бы даже не пришел ко мне. Ты хочешь, чтобы я помог тебе найти Венди Вранович только потому, что ее муж уже доставил тебе больше хлопот, чем ты мог себе вообразить.
В глазах Азраил сверкнула слабая искорка страха.
— Неужели он сбежал? Ворон утек! — радостно воскликнул Питер.
Азраил отпустил стул и шагнул к двери. Это был страх. Питер сообразил, что Азраил очень суеверен. Может быть все маги такие. И сейчас этот маг столкнулся с тем, чего не понимает.
Питер заговорил холодным спокойным тоном.
— Ты боишься. Ты думал, что собрал все козыри, но они улетели у тебя из рук. Прямо на глазах. Ты думал, что сможешь предать своих кошмарных друзей, как предал свою семью. Ты думал, что сможешь использовать Ключ и закрыть Врата Эвернесса прежде, чем Ахерон всплывет со дна моря. Ты не смог. Серебряный Ключ исчез. Ты спрашиваешь себя, что Люцифер[9] увидит в твоей душе, когда посмотрит тебе в глаза. Ты спрашиваешь себя, не приготовил ли Люцифер в своей мрачной башне особую комнату для тебя. Как ты смог допустить, что Серебряный Ключ проскользнул между твоих пальцев? Ты ведь не знал, кто выйдет против тебя сражаться, правда, дружок? Ведь ты до сих пор не знаешь, на кого мы работаем.
Лицо Азраила не изменилось, но он побелел и опять повернулся к двери.
— Ты был такой трогательный, когда пришел за помощью к своей жертве! Но мне кажется, что вы, маги, не можете сделать ничего, если мы сами вам не поможем. Если мы не согласны. Но ты! Тебе не нужно помогать им, когда они придут убивать тебя. Ты уже согласен! Заранее! Ведь ты подписал договор кровью.
— Какое пророческое искусство могло тебе рассказать об этом? — прошипел Азраил. — Как ты узнал о договоре? Или о том, что чернилами была кровь? Я был защищен…
— Что ты собираешься делать, когда протрубит рог и все спящие парни встанут, чтобы поучаствовать в Последней Битве? Думаешь, твои штучки и заклинания могут остановить таких как они?
— А с другой стороны, что ты собираешься делать, если рог не протрубит и Ахерон выйдет из моря? Может быть, Люцифер разрешит тебе стать придворным шутом. Но как ты собираешь развлекать его, если он не разрешит тебе сохранить глаза и руки?
— Но нет, подожди! — продолжал саркастически Питер. — У тебя созрел блестящий план. Этот парень, твой Король, остановит все это, верно? Но если он такой честный и прямой, что он подумает, когда посмотрит на такого, как ты? Ведь ты надеешься, что он будет восхищаться тобой, а? Но что он на самом деле сделает с тобой, когда завоюет вселенную? Быть может то же самое, что ты сделал с моим отцом.
Питер остановился, чтобы дать последним словам запомниться.
Потом негромко сказал:
— Ты идешь прямиком в Ад, дружок. Вниз, в зловонный Ад. Ты уже сидишь в яме по уши в дерьме; и не знаешь, как из нее выбраться, потому что тебя тянет на самое дно. Попытайся махать почаще руками. Нужна моя помощь? Счастливо выбраться на берег.
Азраил повернулся и вылетел из комнаты, держа руку у лица: средние пальцы согнуты, большой и мизинец вытянуты, как если бы он хотел защититься от заклинания.
Смех Питера преследовал его до самой двери.
VII
Питер уставился на пальто, которое, судя по всему, должно было остаться здесь надолго, и задумался.
Вечером, как всегда, пришел дневальный, чтобы проверить Питера, перевернуть и обмыть его, и, конечно, он не забрал с собой пальто. Дневальный проверил, действует ли камера слежения, но никто не сказал ему, что нарисованный мелом монстр тоже часть системы безопасности. И даже если бы даже и сказал, то он бы не поверил.
Когда дневальный ушел, Питера внезапно охватило ощущение тревоги и гнева. «Как я мог упустить это из виду?», спросил он сам себя. «Ну как можно быть таким идиотом! Немедленно спать, прежде чем Азраил сообразит, что он наделал. Эй, Морфей, Сомнус и, как твое чертово имя, а, Гипнос, и все остальные парни, ударьте меня как следует».
VIII
Он заснул мгновенно. Во сне он опять оказался в запертой камере какой-то мрачной башни, в чье зарешеченное окно смотрела одинокая луна. Питер лежал на узкой койке, но и во сне его руки и ноги были связаны многими ярдами веревки.
Зверь все еще бродил снаружи, ревел в гневе, рычал, с его морды падала пена, и он тряс массивной цепью. Время от времени он бросался на дверь, царапал ее, и вся башня тряслась от ударов его могучих лап. Через залитое светом луны окно Питер услышал отдаленный бой церковного колокола. Шесть раз.
Но когда Зверь доходил до конца цепи, Питер через окно видел, что вокруг головы Зверя намотано пальто. Зверь спотыкался, пытаясь стащить пальто массивными когтями, но материя держалась.
Питер напрягся и проверил веревки, державшие его. Увы, это был один из тех снов, когда ты пойман и не в состоянии убежать.
— Великолепно, — проворчал Питер. — Что теперь? Может захотеть, чтобы появилась магическая мышь и перегрызла эти чертовы веревки?
И он вздохнул. Вот Гален, да, Гален бы сразу понял, что надо делать. Скромный мечтательный Гален, который не мог даже дать сдачи мальчишкам, дразнившим его в школе, и не смог сохранить работу разносчика газет, потому что всегда просыпал. Гален знал магические слова и всякое мумбо-юмбо, которое действовало в мире снов.
— Быть может, я был слишком суров с пацаном, — задумчиво сказал Питер.
Большой коричневый мышонок, на задних лапах, в куртке, с карманными часами и тросточкой в руке, прыгнул на грудь Питеру. Мышонок засопел и вытер маленький мохнатый лоб карманным платком.
— Добрый день, сэр, — сказал мышонок. — Мне потребуется некоторое время, чтобы разобраться с веревками, но не беспокойтесь! У меня сильные зубы! — Он наклонился и начал грызть узлы на запястьях Питера.
Все это выглядело как на иллюстрациях к сказкам Беатриссы Поттер.
— Ну и ну, чертова конница несется над холмами, а это проклятый Могучий Мышонок.
— Прошу прощения, сэр, но «Луговой». — Он слегка глотал слова, как если бы его рот был чем-то набит. — Извините, что так долго, но я не мог пробраться мимо Ужасного Зверя, пока Волшебник не замотал ему голову плащом.
— Кто тебя послал? Добрые эльфы?
Мышонок пробежался по груди Питера, и Питер почувствовал, как маленькие лапки коснулись его. Блестящие маленькие глаза, похожие на пуговицы, серьезно посмотрели в человеческие.
— Эльфы? О нет, сэр. Не шутите так.
— Прости. Просто не понимаю, откуда ты взялся.
— Эльфы работают на Оберона и Титанию, короля и королеву Благого Двора в Моммуре, граде Бесконечном. Рыцари Оберона спят под Осенними Звездами. Я же скромный мышонок из Сияющей Долины, который пытается выполнить свою часть общего дела — помочь вам освободиться.
— Тогда грызи дальше. Каждый немного помогает.
Мышонок перебежал на левое запястье и исчез из поля зрения, по дороге прокомментировав.
— В точности наша философия, сэр, но мы говорим: каждый укус немного помогает. Готово! Попробуйте поднять руки!
— Не могу. Меня еще что-то держит.
— Нет, можешь, но не хочешь, ты, большой ребенок. Да меня тошнит, когда я вижу как гигантский человек, вроде тебя, становится трусом. Просто выворачивает наизнанку!
— Что! Какой-то маленький вонючий зубогрыз будет меня… — Питер с силой рванул правую руку вверх, обрывки веревок взлетели в воздух и упали, превратившись в пыль и паутину.
Питер рванул левую руку и растер запястья.
— Что все это означает? Когда я проснусь, руки будут работать, или нет?
— Этого, сэр, я вам не могу сказать. Видите ли, я не маг. Но я надеюсь, что если вы вспомните этот сон, то будете в полном порядке, когда проснетесь. Эта веревка была сделана из ваших волос, так что можно сказать, что вы связали сам себя.
— Волос? — Питер размял пальцами обрывки веревки.
— Возможно в вашем мире, мире бодрствующих, это называется иначе. Но что заставляет ваши волосы встать дыбом? Страх. Так что веревка сплетена из вашего страха. Конечно только маги могут выполнить такую тонкую, паучью работу.
— Но что, если я не вспомню, когда проснусь. Черт возьми. Когда я был еще мальцом, отец научил меня специальному упражнению, но это было так давно…
— О, сэр! Каждый мышонок и любая птица на гнезде знают, как построить Убежище, из которого сон не убежит. Это совсем просто! Нарисуйте в уме круг, вписанный в квадрат. Круг — башня Вечности, квадрат — четыре сезона Высокого Дома Времени. Представьте себе, что квадрат — это дверь, которую охраняет человек с двумя лицами, одно смотрит вперед, другое — назад, и в его руке палочка, которая разделяет.
— Это парадная дверь дома, в котором я вырос.
— Тогда для вас это как детская игрушка, сэр. Представьте себе, что дверь открылась, и вы вошли в башню с четырьмя дверями. У каждой двери стоит страж. Лев держит в лапе железную державу, которая указывает его величие; ангел поднимает меч четырех ветров; бык выходит из моря; орел несет факел, чтобы осветить встающее Солнце. Каждый коридор посвящен своему времени года…
— Нет необходимости говорить дальше, — сказал Питер. — Ты описываешь дом, в котором я вырос. Я помню все эти украшения. Отец заставлял меня с закрытыми глазами описывать каждый предмет в каждой комнате.
— Очень хорошо, сэр. Тогда, если вы хотите запомнить какую-нибудь новую вещь, просто добавьте ее в одну из комнат особняка.
— Ух… Ну хорошо. Есть пара маленьких медных крыс в зале за мраморным Аполлоном.
— Мышей, сэр. Аполлон Сминтий — бог мышей.
— Какая разница. От этой статуи ты спускаешься вниз на два пролета, и в западном крыле, рядом с каминной, есть кухня с кладовкой. А в кладовке стол, под которым я часто прятался, когда был маленьким. Иногда на этом столе стоял ящик с кругами сыра. Давай скажем, что в ящике живет мышь, на шее которой висит ключик от цепи. И этот ключ освобождает мои руки. Да. Ну как, хорошо? Мне кажется, что уж это я запомню.
— Сэр, вы сказали, что жили в Высоком Доме Вечности? — спросил Луговой Мышонок, все еще стоявший на груди Питера. — Тогда, я полагаю, вы должны знать Галена Амадея Уэйлока?
— Конечно. Он мой сын.
— Ого! Это, должен я сказать, великая честь! Еще какая великая! Отец Галена Уэйлока! Вы должны гордиться им, сэр, очень годиться! Эхо его имени звучит повсюду. И, гм, как вы сказали ваше имя?
— Пит.
— О. И что за сны вам снятся?
— Кому какая разница? Лучше скажи мне, что делать дальше. Какой у тебя план?
Луговой Мышонок удивленно дернул усы.
— План? Не имею ни малейшего понятия о каких-то планах.
— Что? Я-то думал что вы, магические животные, всегда знаете, что делать. Ну, ты их знаешь, всякие Коты в Сапогах, животные — тотемы шаманов, фамилиары ведьм, и прочий хлам.
Усы Лугового Мышонка опустились.
— О, прошу прощения. Но, видите ли, мне ничего не сказали толком. И, на самом деле, в этом моя вина. Я знаю только то, что есть кто-то, кто должен спасти Принцессу; и вы должны его спасти.
— У тебя есть идея, кто это может быть?
— Ну, откровенно говоря, э… нет.
— Раса? Цвет? В какой стране живет? На какой планете? Может быть, я должен спасти всю вселенную, прежде чем спасу его.
— Он в ловушке где-то под водой.
— О, спасибо, здорово помог! Сейчас я позову береговую стражу, и они обыщут каждую опрокинутую лодку и каждую затонувшую яхту. После чего я пройду по коридору на руках и зубами разорву горло каждому стражнику.
Луговой Мышонок пожал плечами.
— Простите, сэр.
— А твой командир, ну, офицер, который тебя послал сюда, разве он не дал тебе четкого приказа?
— Нет, на самом деле нет. Наша главнокомандующая, как вы назвали ее, танцует под светом луны и плачет, потому что не помнит своего имени. Видите ли, там, откуда я, мы все делаем иначе.
— Значит я сам. — Питер вздохнул и оглядел свою тюрьму. Ничего, ну буквально ничего, чтобы дало ему хоть малейшую идею. Кроме того, ведь это сон, так что форма камней, положение цепей и дабе паутина на потолке время от времени изменялись.
Он опять поглядел на Лугового Мышонка, стоящего у него на груди. Мышонок нервно теребил усы.
— И как, черт побери, делают дела в стране эльфов?
Луговой Мышонок мигнул черными блестящими глазами-пуговками.
— Ну, сэр, мы все делаем неожиданно. Не думая, доверяясь инстинкту.
— Инстинкт. Великолепно.
— Ну, я же мышь, в конце концов. У нас инстинкт работает совершенно замечательно.
— Дай мне пример.
— Пример… — Луговой Мышонок задумался, потом спросил. — Из всех людей на Земле, кого бы вам хотелось спасти больше всего?
— Мне? Отца, конечно… — Голос Питера помрачнел, — Я просто ненавижу себя за то, что не успел ему сказать… ну, ты знаешь. Рассказать ему все, что у меня на уме.
— И где ваш отец сейчас?
— Болен. В коме.
— А его рассудок?
— Ворон сказал, что в Ахероне…
— Никогда не произносите вслух это имя! — Луговой Мышонок в тревоге уронил трость и хлопнул лапками по круглым ушам.
Питер сел, и Луговой Мышонок прыгнул ему на колено. И тут Питер возбужденно воскликнул:
— Ну конечно! Он и есть тот парень, которого я должен спасти. Он в Ахероне, а Ахерон под водой!
Снаружи раздался чудовищный голос:
— Ты трижды назвал имя самой черной беды! Я, слуга этого имени, пришел. И каждый раз, когда меня освобождают, я расту! Придет время, и я вырасту настолько, что сожру все на Земле!
Дверь камеры слетела с петель. Там, в дверном проеме, на задних лапах стоял ревущий Зверь, пальто каким-то образом упало с его головы и покрыло плечи, так что Зверь казался существом, одетым в плащ, существом, больше любой вещи вокруг, и больше любой вещи снаружи. Темнота и дым струились с его черного меха, кровь капала с чудовищных когтей. На темной треугольной голове сверкали ослепительно белые глаза и клыки.
Далекий колокол пробил ровно шесть раз, и Зверь вошел в комнату.