О господи, Стивен опять начинает распространяться о замечательной бригаде, которая ремонтировала его дом. Да какого же хрена?
Как обычно говорят по телефону доверия: отнеситесь ко мне снисходительно…
Один из штукатуров, Мартин, был действительно очень, очень хорошим знатоком своего дела. Сооружал великолепные гипсовые розетки и любые другие лепные потолочные украшения. Двое других, Пол и Чарли, были более чем компетентными во всем, что касается грунтования, выравнивания, оштукатуривания, шлифования, покраски и иных дополнительных умений, коих принято ожидать от строителя широкого профиля, однако имелось у них и еще одно качество. Они были умопомрачительно забавны. Я приносил им кофе, как это принято делать, когда в вашем доме работают строители, болтал с ними о том о сем — дружелюбно, смею надеяться, и без покровительственности, — однако и рассказать вам не могу, как они меня смешили. Оба учились в нориджском Университете Восточной Англии, однако довольно быстро покинули это достойное учебное заведение, перебрались в Лондон и теперь работали мастерами-строителями, подумывая — не очень уверенно, впрочем, — о том, чтобы податься в комики. Чарли был ведущим солистом панк-группы, у которой, судя по всему, имелось немало ярых поклонников. Пол развлекал нас изображением лондонских типов — особенно полюбился нам грек-кокни, эксцентрично калечивший английский язык. Основой этого персонажа стал реально существовавший владелец торговавшей кебабами лавочки, именовавшийся Адамом. И Хью, и я считали, что, с каким бы совершенством ни владели Пол и Чарли навыками по части грунтования, выравнивания, оштукатуривания и прочего, им следует предпринять попытку пробиться в мир комедии. Пол не был уверен, что ему понравится выступать на сцене, но думал, что, возможно, когда-нибудь попробует себя в этом мире как автор. Один из самых преуспевавших комедийных авторов, каких я когда-либо знал, жил в Ислингтоне через улицу от меня. То был Дуглас Адамс. Успех его радиосериалов, книг и телевизионной адаптации «Путеводителя для путешествующих по Галактике автостопом» принес ему международное признание, репутацию и богатство. Человеком он был гигантского роста, самое малое на три дюйма выше, чем я, — казалось, впрочем, что больше чем на три. Когда он взбегал или сбегал по лестнице, дом трясся. Его ужасно интересовали и забавляли всякого рода неодушевленные вещи и объекты, живые растения и твари, он сам, другие люди, мир и вселенная в целом. Фундаментальнейшие законы, принципы и общепринятые системы, лежащие в основе всего сущего и принимаемые большинством из нас как данность, представлялись ему чарующими, смешными и трогательно странными. Он, более чем кто-либо из знакомых мне людей, соединял в себе детское простодушие с великой утонченностью суждений и интеллекта.
Когда у меня не было работы, я едва ли не каждый день приходил в дом Дугласа на Аппер-стрит и, словно стеснительный школьник, спрашивал его жену Джейн, не найдется ли у ее мужа времени, чтобы поиграть со мной. Времени на игры у него, разумеется, никогда не было, над ним вечно нависала тень последнего срока сдачи рукописи, и потому мы, естественно, принимались играть. Замечание Дугласа о последних сроках стало для меня самым авторитетным суждением о них: «Люблю последние сроки, люблю свист, с которым они пролетают мимо меня».
Во что мы играли? Что составляло предмет наших игр? Модельки гоночных автомобилей? Игрушечная железная дорога? Исполнение джазовых импровизаций? Переодевания? Нет, — боюсь, вы и сами уже догадались. Дуглас был единственным известным мне человеком, владевшим, подобно мне, компьютером «Макинтош». Подобно мне, он переходил на новую модель каждый раз, как «Эппл» выпускала ее. Подобно мне, он не просто любил этот компьютер, но обожал его, верил в него и жаждал кричать с крыш зданий о его новаторском, способном изменить наш мир значении. Подобно мне, он не мог понять, почему столь многие остаются прикованными к IBM-совместимым компьютерам, использующим операционную систему CP/M или новую MS-DOS, которые только и умеют, что выводить на экран текстовые сообщения. Мы с ним верили, что мышь, иконки, разворачивающиеся меню да и вся идея графического рабочего стола должны стать путем в будущее, и люди, не способные это понять, огорчали и злили нас. Как и любые фанатики, мы наверняка были до жути занудливыми, хамоватыми и приставучими. Мы вместе перешли с «Big Mac 512» на «Mac Plus» с его волшебными коннекторами SCSI, а затем и на полноцветный «Mac II» — ну и так далее. Дуглас более чем мог позволить себе это, да и я, продолжавший получать деньги за «Я и моя девочка», быстро обрел возможность повторять его траты фунт в фунт. О счастье — в это утро быть живым; быть при деньгах — стократное блаженство!
До появления какой бы то ни было осмысленной разновидности Интернета оставался, разумеется, еще не один год. «Всемирная паутина» просто-напросто не существовала, и даже такие отживающие ныне свой век серверы, услуги и протоколы, как WAIS, «Gopher», «Veronica», «Jughead», «SuperJANET» и «Archie», оставались мечтой фантаста. Имелась ранняя версия онлайновой услуги Министерства почт «Prestel», прекрасно работавшая на моей старенькой «BBC Micro» и позволявшая обмениваться простой почтой и сообщениями, имелась также «Compuserve» — коммерческая онлайновая услуга, которую любой энтузиаст мог загрузить в свой компьютер, используя простой акустический модем. Самые же волнующие компоненты начинавшего развиваться Интернета — электронная почта, Telnet и FTP — оставались совершенно недостижимыми, доступными только ученым и правительству. Большая часть моего и Дугласа времени уходила на загрузку маленьких программ и тестирование их на наших компьютерах — до тех пор, пока либо программки, либо компьютеры не приходили в негодность. Какой-либо реальной цели мы при этом не преследовали. Если Джейн спрашивала нас, зачем это нужно, какой в этом смысл, — а время от времени она, обладавшая резким умом и практичностью реалистка, да и вообще барристер, такие вопросы задавала — мы обменивались изумленными взглядами.
— Смысл? — Дуглас перекатывал это слово во рту так, точно впервые его слышал.
Я же цитировал короля Лира: «Нельзя судить, что нужно».[169]
Для одних людей компьютеры, цифровые устройства и прочие механизмы подобного рода суть функциональные объекты, назначение коих состоит в том, чтобы выполнять конкретные задачи. Если такие объекты требуют какого-то апгрейда, позволяющего выполнять эти задачи лучше, пусть так — можно заняться и апгрейдом. Для других же, подобных Дугласу и мне, апгрейд и есть основная задача. Пользоваться компьютером для написания книги, заполнения налоговой декларации или распечатки счета вы можете, но куда интереснее ковыряться в нем. Люди вроде Дугласа и меня относятся к цифровым устройствам, как владельцы собак к своим питомцам. Если вы не слепой, не пастух, не полицейский и не охранник, собака не является для вас существом функциональным, она нужна лишь для того, чтобы любить ее, тискать и гладить, — чтобы получать от нее радость. Думаю, более распространенный недуг этого рода — привязанность человека к своему автомобилю. Возьмите, к примеру, Роуэна Аткинсона, Стива Кугана, Робби Колтрейна. Они ездят на своих машинах по магазинам, из дому, домой и так далее — да, разумеется, — однако не это преобладает в их отношениях с принадлежащими им автомобилями. Если вы не были благословлены или прокляты глубоко эмоциональным отношением к машинам, вы сочтете меня козлом и выродком, а их — помешанными лихачами. Что же, нам, энтузиастам, к насмешкам, наветам и непониманию не привыкать. Ну и ладно, мы не возражаем. Сказать по правде, более чем вероятно, что мы, Дуглас и я, упивались нашим положением обладателей эзотерического хобби, говорящих на собственном птичьем языке и тратящих часы на бесплодные затеи. Со стыдом признаюсь, что, когда «Майкрософт» наконец сообразил, куда ветер дует, и стал предлагать покупателям собственный графический интерфейс, в душу мою закрались легкие сожаления. Этот интерфейс назывался Windows, и его версия 1992 года — 3.1 — достигла состояния, в котором он почти годился для использования. Еще через три года, в 1995-м, появился Windows-95, который почти можно было назвать операционной системой, а не привеском к MS-DOS. То есть со времени рождения «Мака» миновало одиннадцать лет — целая жизнь, по компьютерным меркам, — и мы с Дугласом радовались, с одной стороны, что наше правое дело восторжествовало, а с другой — ощущали опустошенность и грусть, как если бы чернь отыскала дорогу, ведущую к нашему заветному саду. Одна из самых непривлекательных черт человека, которой к тому же так легко обзавестись, — это негодование по поводу внезапно возникающей популярности того, что прежде доставляло удовольствие только ему и еще кой-кому из избранных. Кто из нас не впадал в раздражение, когда музыкальная группа, писатель, артист или телевизионная передача, представлявшие интерес только для нас, для меньшинства, начинали вдруг нравиться всем? Пока они были предметами нашего культа, мы стенали по поводу филистерства не принимающего их мира, теперь их приняли все, и мы испытываем негодование, достойное собаки на сене. Я достаточно стар, чтобы помнить клевых длинноволосых школьников, которых всерьез обозлил успех «Обратной стороны Луны». Они бормотали что-то вроде «продались», между тем за месяц до того они же изводили каждого, кого им удавалось поймать, рассуждениями о никем не понимаемом величии группы «Пинк Флойд» и о глупости мира, не способного увидеть ее гениальность.
Впрочем, меня и Дугласа ждали впереди годы одиноких наслаждений, и те два-три года, в которые я что ни день посещал его и мы обменивались дискетами и болтали на технические темы, я числю среди счастливейших в моей жизни.
Писал Дуглас до крайности мучительно. Сью Фристоун, его редактор из «Хайн