Мокрая и жалкая, она сползла на пол и, глядя оттуда на Сергея снизу вверх, спросила тихо:
— Тебе не страшно?
Сергей пожал плечами.
— Страшно, конечно. Всем страшно. Но у всех есть надежда, что в следующий раз это будет не он, а кто-то другой. Иначе надо было бы прямо сейчас башку разбить об стену, да и все.
— А я боюсь так, что не могу прямо. Знаешь, как боюсь? Неужели им было так же страшно?
— Кому это «им»? — не понял Сергей. Она махнула рукой и не ответила.
— Думала, напьюсь, будет легче. Ни черта подобного, только хуже стало. И блевать тянет.
— Ну так пойди, поблюй.
— Противно! — она переменила позу, оставшись сидеть на полу. Видно, сил встать у нее уже не было.
— Давай я тебе помогу, — Сергей взял ее подмышки, ощутив под тканью рубашки небольшую твердую грудь, потянул вверх. Она неохотно встала. Про свою тошноту и головную боль он уже не думал.
Вместе, осторожно переставляя в полумраке ноги, добрались до спальни женщин, откуда доносились хриплые стоны. «Ну вот, было понятно, что сейчас все начнут трахаться как кролики». Когда Сергей открыл дверь, чтобы втащить внутрь мисс Блю, стоны и скрипы утихли. В темноте не было видно, кто это.
— Да трахайтесь вы на здоровье! — громко сказал Сергей и потащил окончательно обмякшую девушку к ее постели. Уложил, погладил по голове. Почему-то ее было даже больше жалко, чем себя, про себя Сергей вообще старался не думать, такой ужас охватывал.
— Тебя не вырвет? А то захлебнешься еще, не дай Бог, были случаи.
Она отрицательно мотнула головой, не открывая глаз. Схватила его за руку, потянула на себя.
— Давай, а?
— Не стоит, — он осторожно отвел ее руку, погладил по мокрым волосам. — Давай лучше потом, а то самой же наутро плохо будет.
Но она уже спала.
Сергей вернулся на кухню, сел под слабо горевшей лампочкой и, наконец, налил себе выпить. Думать о виски было противно, но он знал, что надо себя оглушить, загнать внутрь так некстати возникшее желание. А главное — уложить на самое дно омерзительный страх, обдававший его горячим холодом всякий раз, когда он вспоминал, что все это происходит с ним на самом деле, здесь и сейчас, что это ему не снится и что он не герой фильма. Стоило лишь подумать о том, что жить ему осталось, возможно, каких-то шесть дней, всего до следующей субботы — и его обжигала спазмами изжога, отдавая куда-то в ноги. Он решил думать про Анну, типа клин клином, но стало еще хуже. Тогда Сергей налил себе второй стакан доверху, давясь и проливая, выпил его в один присест, запил водой из-под крана и отправился спать.
Он боялся, что не уснет, но наутро даже не помнил, как добрался до постели.
За завтраком все молчали, стараясь не глядеть друг на друга. Ковырялись в тарелках с сосредоточенным видом, внимательно разглядывая содержимое. Общаться не хотелось никому.
Первой нарушила молчание Желтая.
— Ну что, смертнички? Думали, убежали от костлявой? Надеялись на что-то? Думали: мы вытянули счастливый билет?! Да ладно вам, я и сама такая, правильно нас носом ткнули. Приговор никто не отменял, апелляций никто не рассматривал. У всех у нас один путь. Поэтому прав мой желтый тезка: надо действовать всем вместе, искать выход. Или идти на поводу у этих, — она мотнула головой вверх и в сторону. — И убивать друг друга.
— Ну-ну, — вновь принял скептическую позу Красный. — А как ты надеешься утаить наш план от них?
— Да никак, тупенький! — Желтая с жалостью посмотрела на Красного. — Раз они все слышат, значит, нужен такой план, при котором от них не надо будет таиться.
— Ага. Это какой же?
— Знала бы — сказала бы. Думать надо!
— Ду-у-умать, — издевательски протянул Красный. — Ну, давайте будем думать.
Все перешли в салон. Динамики молчали. Видимо, господин инструктор решил дать им выходной от идиотских беганий из угла в угол и предоставить возможность начать обсуждать ситуацию. Если вдуматься, это было настоящим садизмом. Легче было бы все же бегать, чтобы хоть как-то отвлечься от того ужаса, который бесновался в каждом из них.
— А пока мы будем думать, — снова начала Желтая. — Давайте продолжим наши игрища с душевным стриптизом.
— Вот ты и начни! — буркнула Оранжевая. Сергей заметил, что девушки старались держаться от нее в стороне. «Да, продумали эти гады все четко: мы будем рассказывать, кто за что приговорен, выворачивать всю ту мерзость, о которой так старались забыть, а все остальные, сотворившие не менее ужасные преступления, будут нас сторониться. Таким образом, нас легко разобщить, заставить ненавидеть друг друга и не дать выступить единым фронтом. Умно, надо признать!».
— Хорошо, — легко согласилась Желтая.
ЖЕЛТАЯ
Он пришел к ним в седьмом классе, красивый кудрявый парень со стройной фигурой и взглядом с поволокой. Девчонки сразу зашептались: «Ангел». Прозвище приклеилось. А девочки, понятное дело, все скопом сразу же в него влюбились. Пошли шушуканья, перекидывания записочек, доверительные шептания на переменах, в общем, класс охватила истерическая любовь к новому мальчику.
Забавно, что и мальчишки как-то сразу признали его лидерство, вокруг него сами собой складывались компании, и хотя Ангел был немногословен, одного взгляда порой было достаточно, чтобы все его оруженосцы, отталкивая друг друга, бросались исполнять приказанное.
Как и все, она тоже по уши в него втрескалась. Раньше она не обращала внимания на то, как выглядит, как держится, как одевается. Главное, чтобы было удобно. Джинсы, кроссовки, широкие футболки. Одноклассниц с розовыми ежедневниками, медвежатами на брелках и мультяшными героями на рюкзачках она даже немного презирала. А тут вдруг впервые задумалась о том, как она выглядит со стороны.
Можно надеть юбку, конечно, но вот красивые ли у нее ноги? Она раздевалась, крутилась перед зеркалом в ванной, рассматривая себя словно его глазами. Да нет, ножки, вроде, ничего. Чуть крупноваты в бёдрах, но как-то не критично. Грудь, правда, подкачала. Под просторной футболкой можно было предположить, что там что-то существенное, а снимешь — пшик. Ну, может, вырастет. Хотя, когда она еще вырастет, а Ангел-то вот он. Здесь и сейчас. Будет он ждать, пока у нее что-то там отрастет. И когда она о нем подумала, потянуло внизу живота, стало тяжело, и, забравшись в ванну, она направила струйку из душа прямо туда, вниз. Думала, станет легче. Но становилось все тяжелее и тяжелее, пока вдруг неожиданно для самой себя она не изогнулась в судороге, аж зарычав, больно ударилась затылком об эмалированный край ванны, но вот тут-то как раз стало легко и очень, очень приятно. Попробовала представить, что это Ангел сделал ей так хорошо, и тогда снова стало горячо, но теперь уже легко и свободно.
И она, улыбаясь, стала намыливаться.
Реальный Ангел не делал хорошо никому. Он ни с кем не «гулял», не отвечал на записки, только дружелюбно улыбался, стараясь поддерживать со всеми ровные отношения. И это ему, как ни странно, удавалось — за все школьные годы он умудрился не нажить себе ни одного врага. Пока в выпускном классе не произошло то, что перевернуло всю школу с ног на голову.
Их застукала уборщица, не вовремя зашедшая в школьный туалет и увидевшая в проеме не запиравшейся кабинки, как мальчик из младшего класса, стоя на коленях перед Ангелом, ритмично качал головой, уткнувшись тому в низ живота. А Ангел, тихонько поскуливал от наслаждения, закрыв глаза и задрав подбородок. Из-за этих закрытых глаз он и проморгал уборщицу, завизжавшую от неожиданности и бросившуюся немедленно докладывать директору о безобразии.
Директор проявил естественное в современную эпоху понимание, но сделал внушение и Ангелу, и его родителям — за младшеклассника. История стала всеобщим достоянием, и девочки разом Ангела разлюбили. Нет, они по-прежнему с ним дружили, но с этого момента — по-другому. Как с подружкой. Без примеси сексуального интереса, флирта или других знаков внимания, потому что подружка — она подружка и есть. Если это и была любовь, то какая-то другая.
И когда нужно было ему выбрать пару для последнего школьного бала, то все мягко, но решительно отказали Ангелу: идти на бал нужно было с мальчиком, а не с подружкой.
Все, кроме нее.
Мальчика-то у нее так и так не было.
Поэтому она решилась, подошла к нему сама и предложила быть его парой на этот вечер. И впервые за все годы их знакомства он посмотрел на нее с интересом.
— А что это ты так вдруг расщедрилась? — спросил он напрямую. Она пожала плечами.
— Ну, если ты не хочешь…
— Почему не хочу? Очень даже хочу! — весело сказал Ангел. — Почту за честь!
И склонился в шутовском поклоне.
В выпускном платье она чувствовала себя мешковато и проклинала себя за то, что пошла на поводу у матери и дала надеть на себя это уродство. И еще идти на бал с Ангелом. По мере приближения к зданию школы столь естественный и великодушный поступок уже не казался таким уж правильным. С какой стати ради него она должна жертвовать собственным удовольствием от вечера, к которому все девчонки готовились несколько месяцев? А с другой стороны, с кем бы она пошла? И она решительно тряхнула головой: черт с ним со всем, в кои-то веки у нее будет свой кавалер, хоть он и не кавалер, конечно, но все же, все же.
Последний школьный вечер прошел гораздо лучше, чем она себе представляла. Они с девочками распили в туалете бутылку сладкого, пахнувшего полынью, вина, отчего в голове сразу зашумело и, посмотрев в зеркало, она неожиданно обнаружила, что не такая уж она и дурнушка, а вовсе наоборот — очень даже ничего. И платье симпатичное, в талию. Поэтому, когда танцевала с Ангелом, совсем по-детски представляла себя принцессой, которую кружит прекрасный принц, тем более что Ангел был так на него похож! От него, как и от нее, пахло алкоголем, а еще табаком и каким-то цветочным запахом. Наверное, от одеколона, подумала она и машинально провела по его щеке рукой, посмотреть, бреется ли. Щека была мальчишески гладкой, покрытой тонким мягким пушком. И у ней защемило сердце от жалости к этому юноше, такому красивому и такому недоступному. Ради этого можно было бы и мальчиком стать, подумала она и немножко застеснялась такой мысли. Представила, что они, мальчишки, делают, когда… у нее знакомо заныло внизу. Мелькнула мысль: «Сейчас бы в душик!» — и она снова удивилась такому своему откровенному бесстыдству.