— Гур, приезжай!
— Что-то случилось? — сурово спросил майор.
— Ага, — с трудом выдавила она и, наконец, заплакала.
Все-таки военный человек действует иначе, чем штатский. Майор не стал выяснять подробностей, просто отключил телефон и через двадцать минут его джип с визгом затормозил у ее подъезда, оставляя на асфальте черные полосы.
Он влетел в квартиру и, естественно, остолбенел. Зато быстро пришел в себя. Нина с облегчением вздохнула: пришел тот, кто сможет за нее решить, что и как надо делать. Гур-Арье попытался выяснить порядок событий, но махнул рукой. «Этот убил этого, а я убила этого» — все было, в общем-то, понятно. Единственную поправку к натюрморту он сделал, полотенцем аккуратненько вытянув у деда из-за пазухи тесак и положив его рядом с телом, которое хоть и без головы, но так и осталось сидеть на стуле.
После этого сел вместе с Ниной ждать полицию.
Дознаватели тоже сначала пытались вытянуть из нее историю, но потом точно так же, как и Гур-Арье махнули рукой: бесполезно. Бравый майор-парашютист на правах сердечного друга девушки выдвинул свою, весьма правдоподобную версию, стараясь повторить несколько раз, чтобы Нина ее запомнила и в дальнейшем придерживалась.
Какой-то старик с огромным ножом ворвался в квартиру медсестры, терроризировал ее, но в это время к ней пришел коллега по работе и попытался защитить девушку. Старик убил его, хотел наброситься и на нее, но хозяйка квартиры, в порядке самозащиты, застрелила убийцу. Откуда у нее пистолет? А кто его знает! Может, это вообще не ее, а доктора? А откуда он у него — никто уже не расскажет.
Гур-Арье знал, что по номеру оружия быстро вычислят, что это тот самый пистолет, который, по словам санинструктора, был потерян во время контузии, но это займет время.
Нину задержали. Хоть самооборона практически не вызвала у дознавателей сомнений, но вот наличие пистолета сильно осложнило ситуацию. Майор-десантник пытался давить своим авторитетом, призывая ограничиться подпиской о невыезде, но полиция была непреклонна. Так что Гур-Арье остался хлопотать о наведении порядка в квартире, а безучастную Нину на полицейской машине отвезли в участок и заперли в подвальной камере с шершавыми стенами.
Смеркалось, и мягкая пыль под ногами становилась прохладной. Она поиграла пальчиками ног — ей нравилось, как распушалась мягкая пудра дорожной пыли, разлетаясь облачками вокруг ступней. Задумалась.
Солнце садилось. Деда нигде не было. Значит, вернулась она чуть позже, а не в тот самый момент, из которого ее выбило обратно, в ту реальность. Она называла ее про себя «реальная реальность» — смешная тавтология, но как назвать иначе? Впрочем, кто знает, какая реальность реальна, а какая — нет. Но то, что получился такой сбой по времени — хорошо, потому что иначе она попала бы в воду реки, а так…
Интересно, когда она оказывается вот в этой, «нереальной реальности», она в «реальной реальности» исчезает или нет? А то хватятся ее стражи порядка, обнаружат, что в камере нет никого, переполошатся, иди потом доказывай, что никуда ты не сбегала. А если еще пройдет там каких-нибудь полгода, как уже бывало? Впрочем, ей никак не удавалось просчитать странный алгоритм перемещений. Непонятно, как и куда она попадет в следующий раз.
Она встала с поваленного дерева, на котором сидела, что-то тяжелое скользнуло по ноге, стукнуло внизу. Пистолет! А ты-то сюда как попал, старый приятель? Тебя же изъяли, поместили в прозрачный пластиковый пакет с наклейкой «вещественное доказательство» и закрыли в сейфе! Но, видно, кто-то где-то там решил, что тут он ей нужнее. Справедливо решил. Очень даже справедливо!
Она подняла тяжелый, скользкий от масла, пистолет, наслаждаясь тем, как легко и удобно он лег в ладонь. Вынула обойму, проверила — действительно, он — внутри прижимались друг к другу 13 патронов, два ушли на старого Демиса, гореть ему в аду вечным огнем.
Где-то в глубине сознания она сама себе удивлялась: там, в «своем» мире, она была убита всем произошедшим, вела себя как сомнамбула, ходила, словно в тумане. А здесь почему-то вдруг испытала необычайный подъем и прилив сил. Да, славного доктора, несомненно, жаль. Отличный любовник и вообще хороший парень. Ей стало грустно. Лучше было бы убить деда без этой трагедии. Но она еще наплачется в том мире, если, конечно, вернется. А пока — надо идти в деревню.
Никаких берез не будет, никто ей «родилку» не порвет. Она сама порвет, кому надо. И кому не надо. Все, хватит стонать, стенать и хныкать. Хельга так Хельга. Хельга — не Нина, во всяком случае, с этого момента. Если эти ребята из деревни повадятся шастать к ней туда, в реальную реальность, то такое начнется, что… Хватит одной гибели. Она вспомнила Заура, и сердце снова сжалось. Нет, рыдать сейчас нельзя. Надо первым делом уничтожить старосту, Леля. Это самое главное. Без него они сроду не объединятся, да и мозгов не хватит. Не тупорылый же Томик будет лидером в деревне, правда? Так что — Лель.
То, что она способна убить человека, уже выяснилось. Хельга надеялась, что и на Леля у нее хватит духу. Не такое уж и хитрое дело, как оказалось, главное — удержать тяжелый пистолет в дрожащих от напряжения руках.
Она решительно поднялась и пошагала по дороге обратно. Сюда они шли сколько? Двое суток? Вот и обратно так же доберемся. Только жрать охота — сил нет. Надо было дома хотя бы чайку попить. «Дома» — она улыбнулась. А где ее дом? Кто теперь знает? Сколько еще ее будет бросать туда-сюда? И еще ужасно надоела эта белая холстина без карманов, в которой она оказывалась каждый раз после перемещения.
Как и планировала, вышла к деревне к вечеру следующего дня, почти обезумев от голода. Увидела крытые тростником крыши, прибавила шаг, по мосткам через речушку уже чуть ли не бежала, дернула дверь знакомого дома. Не обращая внимания на взвизгнувшую Майку, на спешно натягивающего штаны Тома, ринулась в кухоньку, сорвала полотенце с краюхи хлеба и жадно впилась в нее зубами — до чего ж вкусно! Не могла остановиться, пока в один присест не прикончила весь здоровенный кус умопомрачительно пахнувшего хлеба. Сразу отяжелела животом, заработав ужасную изжогу. Так с набитым ртом и отвечала на расспросы внучки Демиса:
— Господи, Хельга! Ты как тут?
— Как-как, — бурчала она, не успевая жевать и судорожно глотая. — Как всегда.
— Не нашла выхода-то?
Помотала головой — мол, не нашла, ваша правда.
— А дед где?
Хельга, наконец, прожевала кусок и, прежде, чем откусить следующий, пробурчала:
— Утонул ваш дед.
И откусила здоровенный ломоть.
Майка зарыдала, ткнулась Тому в грудь. Он прижал ее к себе, с ненавистью глядя на Хельгу. Ждал, пока незваная гостья наестся. Ждал, пока его жена наплачется.
— Да как он утонул-то, — сквозь слезы кричала Майя. — Он плавает лучше, чем рыбы! Где он в воду-то полез, зачем?
— Там, — махнула рукой Хельга. — В конце.
— Так там в конце сколько лет уже никто к воде не подходит! Там народу потонуло не счесть, дед-то это знал лучше всех!
Она вытирала слезы и сопли — и то, и другое текло беспрестанно.
— Ну, зачем, зачем он полез-то туда?!
— За мной погнался, — беспечно ответила Хельга, собирая крошки со стола в ладонь и отправляя их в рот. Вкусно-то как! — Молочка нету?
Майя, утираясь, подошла к шкафчику, вытащила баклагу, протянула гостье. Хельга с наслаждением, не отрываясь, напилась, да так, что даже устала. Выдохнула, вытирая густое молоко с верхней губы.
— Ты куда собрался? — спросила Тома, который направился к двери.
— Сама-то как думаешь?
— За папенькой побежал? Ну, давай, беги, беги.
— А что? — Том приостановился.
— Ничего. Не жаль тебе папеньку, я смотрю.
«Я им, скотам, отомщу за Заура! Они у меня увидят небо с овчинку! На березы, значит? Родилки рвать? Давай, папаша, милости просим, поглядим, кто у кого в ногах ползать будет!» — она настраивала себя, готовясь к неизбежному. Другого-то выхода все равно не было.
Том вернулся от двери, сел на табурет напротив Хельги.
— Чего это ты так осмелела вдруг?
— А я когда-то трусила? Головка не болит? Нет? А носик? Ты ж со мной один на один справиться не можешь, здоровячок ты наш! Вечно к папеньке плакаться бегаешь!
«Ну, давай же, разозлись уже, кинься на меня, ты не представляешь, с каким удовольствием я всажу в тебя пулю. Еще вот только не выбрала — куда. Можно в лоб, как Демису. А можно в грудь, в память о Зауре. А лучше всего всадить ее тебе прямо в пах, чтобы ты, перед тем как помереть, покатался бы по полу, повизжал, а я бы полюбовалась!»
Но Том не двигался с места. Только жевал челюстью, не отводил от гостьи взгляда — и молчал.
Пистолет, подвязанный к брюкам тонкой гибкой лозой, согрелся и чуть скользил по бедру. Хельга незаметно просунула руку под импровизированный пояс, сжала рукоятку оружия, чтобы успеть, чтобы наверняка. Но повода выхватить его пока не было, а просто пристрелить Тома в ее планы не входило. Честно говоря, ей было его даже жалко. Такой здоровый, такой красивый — и такой несуразный. Только Майке его и любить. Но если надо, то выстрелит, конечно, не задумываясь. Время метаний кончилось, хватит. Меньше б думала, больше б действовала, глядишь, и Заур остался бы жив.
Что-то Том своим слабеньким умишком все-таки понял. Понял, что осмелела гостья не вдруг, что угрожает не просто так, а что-то заготовила, и это что-то, наверняка, очень страшное. Помолчал, пометал глазами молнии — это, пожалуйста, сколько угодно! — и вышел из дома. За папочкой пошел, у самого-то мозгов нет, чтобы решение принять.
А Майя вытерла нос передником, села на место Тома — больше стульев в доме не было.
— Ну, а чего он за тобой-то погнался?
— Убить хотел, — равнодушно ответила Хельга.
— Не, хотел бы — убил бы. От деда никто еще не уходил.
«Показала бы я тебе порез, да зажил уже».
— А я ушла. Да ты не переживай. Тебе только легче будет. Не двух мужиков кормить будешь, а одного.