ла, так что ничего внятного про моих отцов рассказать не могла, кроме того, что ей было очень больно и очень стыдно.
Когда она поняла, что беременна и сделать уже ничего нельзя — ей было всего пятнадцать лет, так что мое появление было обнаружено критически поздно — то уехала в столицу, считая, что там будет легче с работой и безопасней для ребенка. Она ошиблась в обоих случаях. Всю жизнь моя мама проработала уборщицей в одной из бесконечных трастовых компаний, расположенных в бесчисленных небоскребах Итиль-Сити. Начальство, я думаю, время от времени снисходило до юной поломойки и лениво потрахивало ее, расслабляясь после трудового дня. Очень скоро у меня появилась сестричка Марта, и жить мы стали еще хуже.
Маму мне было жалко, особенно, когда я подросла и стала понимать, как она надрывается, чтобы мы с сестрой могли учиться и выглядеть не хуже одноклассниц. А мы все равно выглядели хуже. Марта донашивала мои платья, из которых стремительно вырастала, а я носила мамины. Ровесницы щеголяли в кроссовках Fila и футболках Gucci, а я ревела в туалете, потому что у меня даже нормальных джинсов не было. Те, что были, мама подобрала на благотворительной раздаче, и я была настолько дурой, что ненавидела ее за это. Мне-то хотелось новых, со стразами, как у всех девочек.
Зато мы с Мартой много читали. А что еще оставалось делать? На дискотеках из-за наших нарядов над нами смеялись, подруг-одноклассниц ни у меня, ни у Марты не было, так что единственное, что нам оставалось — читать. Ну, еще телевизор. А потом — и компьютер. Один на двоих.
Среди томов, которые я проглатывала с дикой скоростью, как-то попалась мне книга, перевернувшая мою жизнь — «Нана» франкского писателя Эмиля Золя. История Анны Купо, сводившей мужчин с ума, разорявшей любовников и жившей при этом в свое удовольствие, потрясла меня, несмотря на уродливый и печальный конец этой женщины. Если смазливая толстуха могла вертеть мужиков на кончике мизинца, то мне-то с моими данными сам Бог велел, не правда ли?!
Все это было бы хорошо, если бы познания о сексуальной жизни я черпала не только из книг и утомительной мастурбации перед сном. Прежде, чем стать куртизанкой, вообще-то неплохо было бы потерять девственность.
Переспать с придурками-одноклассниками? Чтобы мучиться как дочь маминой знакомой, которую сверстник всю ночь пытался лишить невинности, но так ничего и не смог? Смешная пухленькая Фатима, округлив глаза, рассказывала нам об этом горячечным шепотом, Марта ахала, а мне было смешно. Разве так это надо делать?
Бедная Фатима. Каково ей сейчас там, на солончаках половецких степей? Наверное, похудела, как всегда мечтала, но вряд ли это та стройная худоба, к которой ты стремилась, правда же, бедная моя товарка? Иссушили тебя, высосали до капли жестокие ветры, какой ты оттуда вернешься оттуда, да и вернешься ли? Может, лучше бы тебе там и сгинуть. Видала я тех, кто возвращался оттуда, мало похожи они были на людей. Бессмысленные мумии, обтянутые пергаментной кожей, ходящие под себя и мычащие что-то нечленораздельное.
Но мне тогда казалось, что ничего этого никогда не будет.
На сайте знакомств я тайком поместила объявление, что готова предоставить свою невинность тому, кто предложит за нее наиболее крупную сумму. Начался виртуальный аукцион. Это было очень забавно и очень возбуждающе. Если бы еще не приходилось прятать от матери компьютер, и если бы не это жгучее желание уткнуться в экран и следить в реальном времени, во сколько купюр эти странные мужчины оценивают право порвать тонкую пленку в моем теле.
Но проверять предложения приходилось или поздно ночью, когда заснет Марта, или рано утром, пока она плескалась в душе, а мать уходила мыть свои офисы. Вот тогда я и включала компьютер и, дрожа от возбуждения, смотрела, на сколько со вчерашнего вечера выросла предлагаемая за мое влагалище сумма.
Я дала им неделю. И если в понедельник мне предлагали жалкую тысячу, то к субботе сумма выросла уже до двенадцати тысяч. В воскресенье утром я не могла выйти в интернет, а вот ночью перед финалом аукциона чуть не ошалела: какой-то извращенец выложил за мою девственность двадцать пять тысяч.
Я закрыла торги, гордясь тем, что как истинная хазарка сделала неплохой гешефт. Двадцать пять тысяч — это не слишком древний автомобиль, это полгода аренды неплохой квартирки, это свобода и начальный капитал, не облагаемый налогом.
Вот тут-то меня и поджидала засада. Я, как последняя дура, поверила, что победитель принесет мне всю сумму наличными (впрочем, в 16 лет чему только не поверишь!) и открыто заявилась со спортивной сумкой в снятый им номер в гостинице.
И только тут мне стало страшно до слез. Я представила, что этот неприятный дядька с круглым животом сейчас разденется, залезет на меня, начнет делать то, о чем я, собственно, не имела никакого представления, и мне тут же захотелось запереться в зеркально чистом туалете и не выходить оттуда никогда. Он старательно перекладывал пачки кредиток в мою сумку, а когда переложил и вопросительно взглянул на меня, то отступать уже было некуда. Сдерживая тошноту, набрав побольше воздуха, я взялась за верхнюю пуговицу блузки.
Тут что-то щелкнуло, и в комнату ворвались несколько мужчин в одинаковых темных костюмах, один из них крепко сжал мои руки, другой стал пересчитывать толстые банковские пачки, а третий беспрестанно щелкал фотоаппаратом, задавая кучу идиотских вопросов:
— Это ваша сумка? Эти деньги принадлежат вам? Что вы собирались с ними делать? За что вам предоставили столь крупную сумму? Как вы планировали уплатить налоги с этой суммы? Есть ли у вас разрешение на ведение финансовых операций?
И прочее, настолько же бессмысленное. Ведь и так все было понятно. А я была настолько напугана, что даже плакать не могла, только тупо отвечала на вопросы и подписала какую-то бумагу, не понимая, что там написано.
Потом оказалось, что на меня уже почти завели дело по обвинению в незаконном обороте наличных. В нашем каганате, имевшем основной доход от финансовых спекуляций, частным лицам было строжайше запрещено без специальной лицензии оперировать суммами свыше десяти тысяч — а я и понятия не имела о таком законе! Дядечка, готовившийся за крупную сумму лишить несовершеннолетнюю невинности, отправился в половецкие степи, готовились отдать под суд и распутную девицу — это меня-то! Но мама бросилась в участок и как-то меня у этих ментов поганых отмолила, отпросила, отплакала. Честно говоря, я и думать не хочу, какими методами она это сделала. Боюсь.
Дома она отхлестала меня по щекам мокрым полотенцем, несколько раз ткнула своим маленьким кулачком, а потом мы с ней и с Мартой от души наревелись на кухне, напившись крепкой свейской водки.
Знаете, что самое обидное было, когда у меня отбирали эти деньги? Когда последний из этих, в одинаковых костюмах, уходил, забрав сумку и подписанную мной бумагу, то он вдруг обернулся на пороге, расплылся и спросил:
— А хочешь, я тебя прямо здесь и сейчас невинности лишу? Забесплатно? А, сучка?
Заржал и ушел.
С тех пор я ментов ненавижу.
Потом-то я стала умнее. И таки провернула свой гешефт — продала девственность. Но предварительно убедилась, что деньги поступили на открытый на чужое имя счет и их можно снять через банкомат, и что никто на них теперь свою лапу не наложит. Правда, уже не двадцать пять штук, конечно. И не двенадцать. Но тоже неплохо. За тонкую-то пленку внутри меня.
При этом я так психовала, что совершенно не помню, было мне больно или нет. Но разве это важно?
А к Саману я попала, как и Замира — по знакомству. Все та же мамина знакомая привела к нему и Фатиму, и меня, за что я ей сейчас очень благодарна. Иначе пришлось бы начинать эту работу Бог знает где. И вообще не факт, что я поднялась бы до сытой площадки у «Интуриста». Скорее, опустилась бы — в лучшем случае до Речного вокзала, в худшем — сгнила бы где-нибудь в порту от морфия. Если бы не зарезали, отребья везде хватает.
Мама поплакала, конечно, когда узнала. Но что она могла сделать? Привыкла со временем. Марта тоже носом покрутила, но и ей — куда деваться.
Не сказать, конечно, что работа очень престижная, обыватели от нас нос воротят, но ханжи нам не указ. В конце концов, кого прославляет Великая Книга? Блудницу Рахав, указавшую путь моим единоверцам в Святую Землю. Юдифь, переспавшую с Олоферном, чтобы лишить захватчика головы. Эсфирь, делившую ложе с язычником Артаксерксом во имя спасения своего народа. Так что, знаете, нечего считать нас ниже себя.
Я и девчонок научила называть себя не шлюхами и не другими обидными прозвищами, а — блудницами, как нас называют в Великой Книге. А ханжи пусть сдохнут в завистливых муках, пока их мужья умирают в наших объятиях от страсти. Пусть сначала научатся ублажать их как положено, а потом будут нам указывать, как жить, с кем спать, а с кем — бодрствовать.
Так я размышляла, пока цокала каблучками по пандусу «Интуриста». Лучшая гостиница города. Самые состоятельные люди Востока, от Империи до Халифата. И насколько они разбираются в этих своих дурацких котировках, НАСДАКах и прочей бухгалтерии, которая для нас — что синская грамота, настолько же не имеют представления об искусстве любви, о том, что такое настоящее опустошение, до звона в ушах. Страшно подумать, что и я бы этого не знала, если бы не Саман, да его дружки-приятели, которые такие были затейники, что при одной мысли о их забавах, хоть за вибратором беги.
А эти, может, и понимают в финансах, да бирже, но в постели — абсолютные ноли. Послюнявят, похватают за выпуклости, заберутся сверху, попрыгают — вот и вся любовь. Так что даже самые банальные штучки, о которых знает любая хазарская девушка, для них такое откровение, что биржевые воротилы приходят в изумление и ступор, и готовы потом любые денежки выложить, лишь бы еще раз испытать то, что мы им предлагаем. Да еще и друзьям расскажут.
К «Интуристу» мы с Замирой шикарно подкатили на моем «Атоне». Самая машинка для девушки — красивая, беленькая, необычной формы, с закругленными линиями и с фарами, беззащитными, как глаза девственницы. Я в нее сразу влюбилась, как увидела. Можно было купить наш хазарский «Саркел», заодно и поддержать отечественного производителя, но он мне не нравился. Хотя многие мужчины хвалили этот автомобиль за надежность. Вот только некрасивый он на мой вкус. Можно было купить и роскошный имперский «Бизант», но куда мне такую громадину? Еще и бензина не напасешься, да и парковаться сложно.