Достал из ящика электрошокер, демонстративно выложил на стол. Никогда меня им не били, но, говорят, это так больно, что люди сознание теряют.
— Начальник, — Богдана прижалась к решетке. — Да будь ты человеком. Она ведь и вправду не с нами. Мы ее первый раз видим. Она ж школьница еще, ты посмотри на нее. Ну, какая из нее блудница-то? Честное слово, она не из наших!
— Блудница! Слово-то какое нашли! — инспектор хмыкнул, но призадумался.
Маляр, наконец, слез со стремянки и повернулся. Вот он-то на самом деле симпатичный. Славный такой парень, лет тридцати, только давно не стриженый и не бритый. Но, видно, он из тех мужчин, которым небритость даже идет. Одно время многие не брились, модно было носить трехдневную щетину. Парень внимательно рассматривал нас, вытирая руки чистой тряпицей.
— Вот ты, парень, рабочий человек, — обратился к нему инспектор. — Скажи мне, похожа эта малолетняя блядь на блудницу или нет?
И заржал, довольный своей шуткой. Дебил.
— Нет, конечно, — парень продолжал вытирать руки тряпицей, тщательно рассматривая микроскопические пятнышки краски. — Они вообще никто на блудниц не похожи.
— Да? — развеселилось начальство. — А на кого же они похожи?
— На не очень довольных своей жизнью людей. На женщин с сильным характером, которые думали, что быстро и легко срубят деньжат, а попали в систему, из которой нет выхода. Вернее, есть, но не тот, о котором они мечтали. Похожи они на обычных девчонок, которые очень хотят выйти замуж, и уверены, что будут прекрасными верными женами, вот только поднакопят еще тысяч десять-двадцать-пятьдесят — и все, сразу же отправятся варить мужьям борщи. Ты умеешь варить борщ? — неожиданно обратился он к Богдане.
— Умею, — Богдана как-то обмякла и нервно сглотнула.
— Вот! — маляр закончил, наконец, вытирать руки и посмотрел на инспектора. — А ты знаешь, что такое настоящий борщ, а? Не знаешь, конечно. Вы, хазары, называете борщом безвкусное варево из свеклы, да ведь, Богдана?
Богдана вздрогнула. Да и мне стало как-то не по себе.
— А откуда ты знаешь, как меня зовут? — прошептала русинка.
— Так тебя ж так подруги называли, — невозмутимо ответил тот. — А я слышал.
Врет он. Ничего мы ее не называли. Что-то тут не то. Напрягся и инспектор.
— Ладно, парень. Зайти в бухгалтерию, там с тобой рассчитаются, и иди с Богом. А мне тут еще с этими «несчастными женщинами» надо разобраться, так что, давай. Спасибо за работу.
— Да погоди ты! — парень присел на стул и уставился на начальника. — Вот скажи мне, тебе эту девчушку, малолетку, не жалко?
— Не жалко. Иди, давай отсюда, не мешай!
— Я, конечно, пойду. — Маляр встал, но выходить из комнаты не торопился. — Только прежде хочу спросить: ты ведь женат, да?
— Да, — буркнул инспектор. — А твое какое дело?
— Мое? Никакого. Просто интересно. А твоя Цвия — ревнива?
Инспектор откинулся на спинку кресла и очень серьезно посмотрел в лицо маляра.
— А вот теперь, парень, ты попал. И попал серьезно. Прямо вот как эти, которые борщи варят. Давай-ка, садись и рассказывай: откуда ты знаешь про мою жену, откуда ты знаешь, как ее зовут, — он кивнул на Богдану. — Давай, по порядку и подробно, а мы тут все послушаем.
— Обязательно! — маляр снова сел на стул, продолжая улыбаться. — Но только в присутствии других храмовых, хорошо? И под протокол. А пока мы тут с тобой одни, — он повернулся к нам и подмигнул. — Эти не в счет! Так вот, пока мы одни, ты ответь мне на пару вопросов. Первый я задал: Цвия ревнива?
— Нет! — отрезал инспектор.
— Ай, как нехорошо. Врать нехорошо. Цвия твоя, да продлит Господь ее годы, не просто ревнива, а патологически ревнива. В чем не раз убеждался и ты, и твои товарищи-собутыльники, с которыми вы весело развлекались. А что, храмовые ведь тоже люди, правда? Им же тоже хочется иногда как следует погулять? Вполне объяснимое, нормальное явление. А их жены почему-то такой простой вещи понять не в состоянии. Удивительно, да?
— И что? — Начальник как-то потерялся. А мы — и подавно. Я ничего не могла понять, что происходит. Да и Наира с Богданой тоже, не отрываясь, смотрели сквозь решетку на маляра с инспектором, пытаясь разобрать каждое слово, несмотря на громкие всхлипывания Замиры.
— Да ничего, что ты напрягся? Прямо, будто на допросе! — Маляр расхохотался. Начальник продолжал сидеть с каменным выражением лица. Все-таки хорошо их готовят в этих спецшколах, или как там они у них называются.
— Ты можешь прямо сказать, к чему ты клонишь?
— Конечно. Только ответь мне на последний вопрос: а своим сотрудникам ты доверяешь?
— Безусловно. Иначе они не были бы моими сотрудниками.
— Прекрасный ответ!
— Да хватит уже! Ну-ка, давай, быстро — в чем дело?
Маляр мотнул головой вбок и вверх.
— Камеры наблюдения у вас работают?
— Естественно.
— Неужели все время? Даже когда вы тут с задержанными девочками развлекаетесь? Ну, прежде, чем их отправить в половецкие степи?
— Отправляем не мы, а суд. И с девочками мы тут не развлекаемся. А теперь встал и пошел вон. Ты мне больше не интересен. За хамство получишь ровно половину от того, о чем договаривались. Понял? Не надо было мое время тратить.
— Ладно, — маляр вздохнул, встал и направился к выходу. — Не получилось. Но я хотя бы попытался тебе рассказать, что когда ты посылаешь своего помощника выключать камеры, он их не выключает. А потом еще и дома любуется бесплатной порнухой. Видеокарты и диски он тщательно складирует в сейфе, так что они как бы существуют, но как бы и нет. Ну, ладно, пока. Надо будет что подкрасить — звони.
И маляр взялся за ручку двери.
— А ну стоять!
Инспектор вылетел из-за стола, подлетел к парню, сгреб его за грудки, потянул к себе, захрипел в лицо:
— Откуда знаешь, а? Откуда?
Маляр осторожно попытался освободиться.
— Знаю. И все. Можешь мне не верить, конечно. Отправить девушек в степь…
— Да не я отправляю, а суд!
— Это я слышал, какая разница? В суд-то их ты передаешь, правда? И что-то я как-то не слышал об оправдательных приговорах.
— А ну быстро — чего ты хочешь? Ну?
Парень пожал плечами.
— Я? Ничего не хочу. Это помощник твой хочет сесть на твое место. И давно хочет. Пытается убедить начальство, что он намного достойней тебя. Небезуспешно, кстати. А я — мне просто малолетку жалко. И ту, которая борщи варит. И негритянку. И красавицу длинноногую. Мне всех жалко. И тебя жалко. Потому что, с одной стороны, ждет тебя дома ад кромешный, а с другой — как бы тебе самому в степи не отправиться, глава-то храмовой стражи у нас ведь правоверный христианин, да? Он ведь разврата не поощряет? Потому и требует от вас бесконечно ловить и ссылать блудниц. А ну как он узнает про твои художества? Ай-яй-яй!
Я не верила своим ушам. Внутри забилась надежда, которую я хотела бы подавить, но не могла. Ведь понимала, что бесполезно, понимала же, что не было случая, когда от храмовых кто-то вернулся, но все же, все же. Неужели этот симпатичный парнишка хочет нам помочь? Пусть все, что угодно, только бы вырваться отсюда. Я ж ему до конца дней моих ноги целовать буду, научусь у Богданы варить борщ, или что они там в своих Княжествах готовят. Впрочем, я смотрю, и Богдана, и Наира прям впились в него взглядом, видно, о том же думают. Даже дурища эта выть перестала, рот раскрыла и слушает. Точно у нее аденоиды.
— Ты что же, выходит, меня шантажируешь? — инспектор был белым от бешенства, а парень все улыбался. Но не издевательски, а как-то по-простому, по-доброму.
— Да Боже сохрани! Шантажировать тебя будет твой друг и помощник. И очень скоро. А я тебе просто рассказываю, как ты и просил, всё, что знаю.
— И что мне теперь с твоим рассказом делать? Как мне изъять компромат?
— Неужели такой опытный работник органов, прошедший спецподготовку, не может открыть сейф своего сотрудника? Впрочем, я и тут мог бы помочь, потому как — совершенно случайно! — подсмотрел код сейфа, когда делал ремонт у него в кабинете. Никто ж не обращает внимания на бедного маляра, — и он засмеялся.
— И какой код? — недоверчиво покосился офицер.
Парень помолчал.
— Слушай, отпусти девчонок, а?
— С ума сошел? — начальник плюхнулся обратно в свое кресло.
— Почему? Они ж не оформлены, дело не заведено, самое время отпустить, пожурив за то, что занимаются неподобающим делом. С другой стороны, а кто не грешил? Всех в степи вышлем? Тогда весь каганат туда отправлять надо.
Инспектор помотал головой.
— Не выйдет. Слишком много народу было задействовано в операции.
— Ух, ты — «в операции»! — маляр засмеялся. — Тренированные сильные мужчины вяжут девчонок за страшное преступление. Самому не смешно?
— Не смешно.
— Ну и ладно, — неожиданно легко согласился парень. У меня внутри все ухнуло. Конец? Он снова направился к двери. — Раз ты не идешь мне навстречу, то и я тебе не пойду. Так ты и не узнаешь, откуда Цвии стало известно про твои забавы с веселыми девочками в маленькой квартирке на Прибрежном бульваре, которую ты снимаешь — на общие семейные деньги, кстати! — вот уже седьмой месяц. И, знаешь, я как-то не буду сильно переживать, когда законопослушные граждане с удовольствием начнут доносить главе храмовой стражи о том, что некий господин инспектор состоит в преступном сговоре с неким сутенером Саманом. И Саман этот платит ему неплохую мзду, на которую вполне можно снимать маленькую квартирку и получать немаленькие удовольствия. И будешь ты, господин инспектор, не мне, а начальству своему объяснять, как так получается, что подлежащий уголовному суду сутенер постоянно остается безнаказанным, а в половецкие степи отправляют вот этих девчонок, которые по большому счету и суду-то не подлежат. Кстати, придется еще объяснить, почему сутенер Саман выходит сухим из воды вот уже третий раз, и вот уже третий раз обновляет контингент девушек. А, инспектор? Может, он таким образом избавляется от ненужных уже работниц, перед тем, как набрать новых? Нет-нет, это только мои домыслы! Но если такая мысль пришла в голову простому маляру, то где гарантия, что она не придет в голову начальнику храмовой стражи, известному ревностным отношением к вопросам морали?