А тот сразу повел себя, будто они с моими сто лет знакомы, с удовольствием выпил кофе, ушел в душ, крикнул оттуда:
— Простите, но тут нет полотенца!
— Марта, дай ему мой махровый халат, — распорядилась мать, пока что-то на кухне резала, крошила, варила да жарила. А я все диву давалась, как она изменилась, какая вдруг решительная стала. Вон, и халат свой пожертвовала совершенно незнакомому парню. Я даже поревновала немного. Ну, совсем чуть-чуть. Убеждала себя, что мама просто давно не заботилась о мужчинах, вот и наверстывает упущенное.
А Марта как была рохлей, так и осталась. Таскала Лийку по-хазарски на бедре, двигалась как во сне, лениво, слабо отражая ситуацию. Во всяком случае, такое производила впечатление. На Адама и не смотрела, хотя он выглядел очень комично, как выглядит любой мужик в женском халате.
Ел с аппетитом, не кокетничая и не отнекиваясь, попросил добавки — и куда в его тонкое тело столько влезает-то? Я пила только кофе, да на него смотрела.
Мать моя, даром, что никогда с мужчиной не жила, но женским чутьем прекрасно понимала: мужика, особенно усталого, первым делом надо накормить, напоить, а уже потом задавать ему всякие вопросы. И только когда Адам перестал урчать и бесконечно повторять: «Как вкусно!», только когда он осоловело откинулся на кресле, деликатно приступила к удовлетворению любопытства.
— Адам, а вы, простите, кем работаете?
— Да я, знаете, мастер по самым разным делам. Могу плотничать, могу малярничать, штукатурить могу, ремонты всякие. В машинах немножко понимаю, серьезную проблему не решу, а мелкую поломку — устраню. В общем, много всего разного и ничего конкретного.
Господи, какая у него улыбка обаятельная!
— А живете где?
— А нигде, — и он снова улыбнулся. — Мария уже меня спрашивала, и тоже удивилась, вот как вы прямо. Я действительно нигде не живу, или, если вам угодно, живу везде. Хожу из города в город, из страны в страну, чем могу зарабатываю на хлеб, смотрю, как люди живут, о чем думают, сам с ними делюсь своими мыслями — это главное. А сидеть на одном месте у меня не получится. Характер не позволяет.
— А родом откуда будете? Я вижу, вы не из хазар? — Мать продолжала расспросы. Мне ли не знать, до чего она бывает иногда въедливая и как любит прямо под кожу человеку влезть!
— Мам! Ну что ты пристала со своими расспросами? Может, Адам не хочет отвечать?
— Ну что ты, Мария! — глаза у него слипались, но он все так же вежливо улыбался. — Я не из Хазарии. Я издалека.
— Откуда? — Мать сделала вид, что не слышала меня. — Из Халифата? Нет, не похожи.
— Не из Халифата. Много южнее.
— Это откуда же? — Мать задумалась. — Что у нас там на юг от Халифата? Персия?
— Я из Иудеи, — Адам незаметно зевнул. Вернее, постарался сделать так, чтобы вышло незаметно. Я решительно встала.
— Все, мам. Постели Адаму в моей комнате, видишь, человек с ног падает.
— Да постелено уже, — вдруг подала голос Марта. — Адам, а о чем вы с людьми разговариваете? Вы же много стран объездили, много чего повидали, а мы тут дальше Итиля нигде не были, рассказали бы.
— Обязательно расскажет, — встряла я. — Когда отдохнет. Хватит его мучить.
— Да нет, Мария, спать мне никак нельзя, — Адам попытался встать. — Ко мне сейчас друзья приедут, мне надо их встретить.
— Так давай я вместо тебя встречу? — предложила я. — Мне все равно машину надо забрать от «Интуриста», заодно и их подброшу. Как они выглядят?
Честно говоря, выходить на площадь перед всеми этими правительственными учреждениями мне очень не хотелось. Было не по себе: все время казалось, что вот-вот снова выскочат храмовые, заломят руки и уж тогда-то мне половецких степей точно не миновать. Вроде и оделась скромно-прескромно — наглухо закрытая кофточка, темные брюки, туфли без каблука, косынка — никто бы и не узнал во мне вчерашнюю красотку, стоявшую перед отелем на панели, но холодок в животе оставался. Бочком, вдоль зданий прошмыгнула к своей машинке, пикнула сигнализация, я быстро завела мотор и, стараясь не газовать (хотя очень хотелось!), вырулила с площади на бульвар.
Уф! Хотя умом я понимала, что никто меня вязать пока не будет, но все равно на бульваре стало спокойней. «Атон» весело побежал к парку, где я должна была встретить друзей Адама.
Они выглядели точно, как он их описал. Один — постарше — Марк, весь заросший курчавой бородой, с колючим взглядом. Обросший, нестриженный, с грязной котомкой на плече. Что у него было общего с аккуратным Адамом — непонятно. Второй — Йоханан, молодой, но уже угрюмый. И тоже неясно, что он делал рядом с веселым обаятельным маляром.
— Марк и Йоханан? — спросила я, подойдя к ним. Марк смотрел на меня снизу вверх, а Йоханан оказался примерно моего роста.
— А ты кто? — вместо ответа переспросил старший.
— А что так невежливо? — обозлилась я. — Меня прислал Адам, забрать вас, сам не смог. Так, может, будете немножко дружелюбней, а, красавцы?
— Кто-кто тебя прислал? — изумился молодой.
— Адам, — в свою очередь удивилась я. — Или вы не Марк и Йоханан?
— Да нет, он Марк, а я Йоханан, — молодой обернулся к старшему. — Понял? Оказывается, он теперь Адам.
— А что, это не его имя? — мне стало не по себе.
— У него много имен, — пробормотал Марк.
— Я знаю, он это говорил. А какие еще?
— Захочет, сам скажет. Так куда идти-то?
— За мной двигайте.
Адам проспал до полудня, так что и мне удалось прикорнуть на часик-полтора. Мать, удивляясь неожиданному счастью, накормила еще двоих мужиков. Марк ел жадно, видно было, что он давно и безнадежно голоден. Йоханан быстро насытился и вел с матерью приличествующую случаю беседу, отвечая, что пришли они из Иудеи, что Марк — рыбак, специалист в этом деле, а вот он еще не определился, чем будет заниматься, хотел бы поступить на философский факультет. «Но разве философ — это профессия?» — удивлялась мать, она считала, что это у людей хобби такое. «Конечно, профессия», — немного снисходительно отвечал Йоханан, — «Ведь можно преподавать потом в колледжах и университетах». Мать качала головой, тайком жадно вдыхая мужской дух, наполнивший наш дом.
Марта заперлась с Лией у себя в комнате и не выходила, пока Адам не проснулся.
Он вышел, потянулся, они с друзьями ударили по рукам и сразу стали о чем-то разговаривать вполголоса.
— Вы мне так и не ответили, — громко спросила неожиданно появившаяся на пороге Марта. Все повернулись к ней.
— На что?
— На вопрос: о чем вы разговариваете с людьми?
Адам переглянулся с Марком и Йохананом.
— Видите ли, Марта, круг наших интересов настолько широк…
— Нет-нет, Адам, не увиливайте! — ничего себе у меня сестра оказалась. Кто бы ожидал! — Вы сказали, что ваше главное занятие — ходить по городам и весям и делиться своими мыслями с людьми. Вот я и хочу узнать: что это за мысли? Или я не человек и недостойна этого сакрального знания?
— Ну, зачем вы так, Марта? — Адам укоризненно посмотрел на нее. — Я с огромным удовольствием с вами побеседую. Но просто так, ни с того, ни с сего взять и начать говорить про сущностные вещи — не всегда получается. Обычно нужен случай, слово, какой-то намек, чтобы он стал поводом для обсуждения важных вещей.
— Прекрасно! — Марта оставалась серьезной и невозмутимой. — Вот вам намек: как вы познакомились с моей сестрой?
— Марта! — Я похолодела. Но она даже не повернулась в мою сторону.
— На улице, — не моргнув глазом, ответил Адам. — Увидел красивую девушку и решил познакомиться.
— Но это же неправда!
— Почему?
— Потому что… Вы знаете, чем она занимается?
Сука ты, а не сестра, Марта, подумала я. Обязательно тебе сейчас меня позорить? Мало ты мне в детстве пакостила? Ну, погоди, я еще с тобой посчитаюсь. Нет, ну какая гадина!
— Знаю, — так же спокойно ответил Адам. — И что?
— И как вы к этому относитесь?
— Вы удивитесь, Марта, если я скажу вам, что я отношусь к этому достаточно спокойно. И знаете почему, в первую очередь?
— Почему? — Марта не отводила от него взгляда.
— Прежде всего — из-за вас.
— А я тут причем?
— При том, что у вас есть дочка, при том, что Мария вам помогает деньгами, теми самыми деньгами, к которым вы так презрительно относитесь, судя по вашим наводящим вопросам. И что-то мне подсказывает, что вы от этих денег не отказываетесь. Скажите, она обязана это делать?
Марта молчала.
— Конечно, не обязана. — Ответил он сам себе. — Но она это делает, потому что любит и вас, и вашу дочку, и маму. Могла она на эти деньги купить себе очередную косметическую новинку или платье от кутюр? Вполне. И никто бы не сказал ей ни слова, потому что эти деньги она заработала своим собственным и очень тяжким трудом. Вы ведь не будете спорить, что труд этот тяжел, правда, Марта?
У меня засвербило в носу, и я поняла, что сейчас буду реветь. И справиться с этим нет никакой возможности, слишком много всего произошло за эти сутки, чтобы не пореветь всласть. Еще и не спала всю ночь. Я вылетела из комнаты, заперлась в ванной и взвыла так, что, наверное, на соседней улице было слышно.
В дверь начали колотить.
— Марийка, слышишь, доченька! — Мама, не переставая, стучала в дверь и звала меня. И от этого мне стало совсем горько. — Ну, девочка, ну, открой мне, а? Открой, пожалуйста! Дочка!
Я открыла, мы обнялись и принялись реветь уже вдвоем. Бедная моя мама. Черт, можно подумать, что я не бедная!
На наши завывания прибежал Йоханан, ничего по молодости не понял, постоял растерянно, не зная, что делать. Убежал обратно. Прискакала Лийка, обняла одной рукой бабушкину ногу, другой — мою и тоже залилась слезами. За компанию.
Потом я умылась, поцеловала маму, потрепала племяшку по голове, шлепнула ее по попке — беги, мол, к себе в комнату, все в порядке — и вернулась «к гостям». Марта по-прежнему сидела прямая и отрешенная, словно штырь проглотила. Марк ковырялся в плите на кухне — мама попросила посмотреть, что-то там у нее не пропекалось. А Адам увлеченно черкал на листе бумаги.