Лязгающий звук вскоре сменился шершавым шорохом, и кузнец довольно поднял вверх результат своей работы. Края клинка всё ещё отдавали рыжеватым оттенком, как и небольшой аккуратный узор в форме треугольника у самого основания. Марвин довольно отложил в сторону тонкую иглу, которая когда-то была полным жизни зелёным листком.
— А знаешь, чего бы ни было на уме у той сумасшедшей мамашки, наше дело она, кажись знает, — он удовлетворённо хмыкнул, осматривая своё создание, — рукоять с примесью росяной лилии, конечно, не диковинка для здешних мест, но вот клинок под редколесный хек — это уже сюрприз-сюрприз. Нечасто клиенты заботятся о сочетаемости материалов.
Хокке равнодушно развёл плечами.
Марвин оглядел ещё раз свою работу и послушно передал её наставнику. Тот молча принялся рассматривать, то приподнимая, то опуская маленький меч для маленького рыцаря.
— В целом, неплохо, но сердцевина может оказаться тяжеловатой для воздуха или огня, — мужчина встал и положил клинок охлаждаться в эликсире, из которого недавно вынули его рукоять.
— Ты найдёшь к чему придраться, — с лёгкой улыбкой подметил Марвин и вразвалку сел на деревянный стул. — Работа отличная: выдержан элементальный баланс, особенности состава, размер пользователя…
Дай угадаю, баланс ты сам выверял? — с не менее ироничной ухмылкой подмигнул Хокке.
— Опять заведёшь свою шарманку?
— Так просто от нравоучений брюзжащего старика тебе не избавиться, — игривый тон наставника дружелюбно ознаменовал его победу в споре.
— Едва ли тебя осмелятся назвать стариком, — Марвин многозначительно посмотрел на закостенелого кузнеца.
— Ой да перестань, — отмахнулся тот в неизменном состоянии духа, — больше слушай старых дев!
— И их дочерей…
Нечестный «один» всё же намного лучше, чем честный «ноль».
День продолжал таять на глазах. Закат становился всё ярче и переливался множеством оттенков от тёмно-фиолетового до оранжевого. Лучи солнца всё слабее цедили сквозь вековые деревья, их кроны и ветви. Дневные птицы постепенно умолкали, уступая своё место ночным певцам и охотникам. Но что было особенно волшебно в каждом таком вечере и, в частности, в сегодняшнем — это ветер. Как много он видел? Где был и что принёс с собой? С чем он отправится дальше и когда встретится с тобой вновь? — Ни на один из этих вопросов у неё не было ответов, да она их и не искала. Ветер никогда не бывает одинаковым, даже в течение одного дня. Утром он сырой, днем — сухой, а вечером наполняется всеми раскрытыми за день ароматами. Даже в такой тихой и неповоротливой деревушке, как Вермалл, он всегда находил, чем удивлять. Сейчас опалённые закатом соседские дома выглядели, казалось бы, так же как и 50 лет назад, но запах. Запах, приносимый ветром, наполнял картину восторженным благоговением: смесью охлаждающей чащи, вырывавшейся из стволов смолы, стареющего сена и цветущих лилий. Запах этих цветов был поистине удивительным, особенно в первый день, когда они раскрывали бутоны. Не зря же в честь него ежегодно устраивали фестиваль цветов. Лавандовая росяная лилия — первенец среди расцветающих растений, жизнь, родившаяся из энергии, символ гармонии двух сущностей одного целого. Не будь этих цветов, кто знает, что стало бы с деревней, и существовала ли бы она. Да и вся та безмятежность, что сейчас царит в этих краях на границе древнего леса. И пусть беспечное неведение спасает от мук размышлений, ветер никогда не врёт, не врал и сейчас.
— Бабушка!
Глухой голос прозвучал на первом этаже и приближался к лестнице.
Элла спокойно выдохнула и в последний раз окинула взглядом округу.
«Как прекрасно»
— Бабушка! — Марвин вошёл в комнату, едва постучав. — Нам пора выходить, ты готова?
Окно комнаты бабушки Эллы было раскрыто, отчего впускало в себя, казалось, всю улицу и весь закатный свет. От такой неожиданной яркости Марвин невольно зажмурился и слегка протёр глаза.
«Да уж, это вам не жаркая провонявшая железом и травами кузня без единой щели в стене», — порой он так много времени там проводил, что забывал про просторы внешнего мира.
— А вы всё торопитесь, молодые люди, — церемонно заметила старушка, гляда на внука.
— Ха, не скажи, — он зорко подмигнул, — Хокке вот упорно мне доказывал, что из молодости у него разве что новая судорога в коленях.
— То ли ещё будет, — Элла едва улыбнулась краем губ. — Помоги бабушке донести вещи до фестиваля.
Марвин покорно поднял вязаную суму с увесистым содержимым. Внутри звонко брякнуло.
— Полагаю, для этого я пока тоже слишком молод?
— Это как посмотреть. Будешь хорошо себя вести — и бабушка тебя угостит.
— Пойдёт на выгодную сделку. А если буду лучшим внуком на свете?
Элла поднялась из кресла и принялась поправлять одежду и причёску, смотря на себя в зеркало.
— Не знала, что суровые кузнецы любят соложёное зерно диких роз, я думала вы больше по торфяным нотам.
Марвин довольно прикусил губу.
— Я жду только вашего разрешения, мадам, — саркастично выдал он.
Элла отвернулась от зеркала, взяла со стола небольшую сумочку, больше походившую на кошелёк, и направилась к выходу из комнаты. В своей светло-розовой накидке поверх нежно-персикового сарафана, невысокая и упитанная, но при этом весьма стройная, она выглядела по-настоящему домашней и тёплой. Даже её седые волосы наполнялись жизнью и светом под лучами уходящего солнца. Да и после его захода и в любое время дня в ней всё равно оставалась эта яркость. За ней всегда хотелось возвращаться домой и находиться рядом.
— Всё для тебя, дорогой.
Особенно ценна была её шаловливость, лёгкая игра, которую она использовала при общении с родными. Если Хокке пытался казаться мудрым и отстранённым, бабушка брала харизмой под соусом доброты.
Марвин пропустил бабушку вперёд себя из комнаты и закрыл дверь.
Хокке прислонился к стене холла у самого выхода и рассматривал причудливые настенные узоры, изображавшие не то колючий плющ, не то стебли нерасцветших роз, не то переплетения совсем уж чащобных растений. Марвин рисовал их будучи ещё совсем мелким, мало ли какие фантазии творятся в голове у детей.
— А, уже спустились! Элла, как ваше настроение?
— Замечательно, голубчик, спасибо, что спросил, — бабушка просияла в улыбке, — нутром чую, что в этом году фестиваль преподнесёт нам что-то особенное, — последняя фраза была сказана полушутливо-полузаговорчески.
— Ага, я даже догадываюсь, что, — Марвин победно потряс сумой.
Элла и Хокке переглянулись.
— Тогда нам точно стоит поторопиться, не знаю, как вы, а я обожаю наблюдать с первых рядов.
Жители потихоньку завершали свои дневные дела — как раз лучшее время, чтобы выйти немного раньше остальных и пристроиться вокруг Древа, которое так же старо, как здешние традиции. Песок с требухой изредка подлетал на сельской дороге, но потом тут же оседал обратно, а солнце уже едва-едва виднелось за плотной зелёной стеной, кое-где за окнами редели огоньки. Марвин шёл впереди привычным ему размашистым шагом, наставник и бабушка же нерасторопно прохаживались, поглощая взглядом всё вокруг себя.
— Хорошая погода, не находите?
— Да, ты прав, просто удивительная, — Элла мечтательно смотрела по сторонам.
— Давненько у нас такого не было, ещё и в последние дни весны, — мужчина задумчиво поднял глаза в небо. — Обычно ужасно душно, а тут словно второе дыхание открылось.
Она едва заметно переменилась в лице, её по-прежнему мечтательные черты омрачились потухшим взглядом, как будто она проснулась от волшебного видения и только вернулась в реальность, не теряя ощущения от произошедшего.
— Древние духи шепчут, Хокке. Как бы это второе дыхание не стало предвестником свободного падения, — её голос звучал сухо и жёстко.
— Говорите загадками, как и всегда.
Она лишь улыбнулась и довольно хмыкнула. Или иронично. Даже в эмоциях она сохраняла пространство для тайны.
— Ветер никогда не меняется просто так, уж поверь старой ведьме.
Теперь была его очередь довольно хмыкать. Или иронично.
— Вы думаете, что-то произойдёт?
— О, непременно.
— Не просветите?
— Это лишь мои догадки, сынок. Лишь мои догадки. Едва ли они смогут рассказать и половину правды.
— И всё же.
Его тон прозвучал настойчиво, хоть взгляд был скорее испытующим.
Она лишь смиренно вздохнула и взглянула на кроны и всё, что простиралось за ними.
— Холодные ветра — это память прошлого, потухшее пламя, сменившее всепоглощающую ярость на сухой расчёт. Они говорят лишь за мёртвых и спящих.
Между ними повисла немая опустошающая пауза.
— Но… — Хокке сглотнул. — Если они уже на том свете, то как они могут говорить?
Дорога меж тем уже потемнела и окончательно погрузилась в сумерки вечернего леса. Ветви невысоких деревьев переплетались вокруг тропы — когда-то их намеренно сюда посадили и обозвали тенистым коридором, то ли для красоты, то ли для защиты — даже у окраин леса были свои границы, и Древо было их главным символом, а тенистый коридор — единственным путём к нему. И пусть эта местность считалась ещё относительно безопасной, без оружия или по одиночке ходить здесь не рисковали. Трава становилась всё темнее, а очертания стволов за пределами рощи толще и массивнее, как будто обретали положенное им хозяйство и власть над ним.
Солнце окончательно скрылось из виду.
— Эй, вы там скоро? — Марвин вальяжно разлёгся на одном из деревьев. — Улитка быстрее станет Великим, чем вы соизволите куда-то дойти.
— Молодёжь всё торопится, а? — старый кузнец крепко хлопнул ученика по плечу. — Не оскорбляй улитку, она намного лучше этих засранцев.
— Благодаря одному из них мы себя кормим, я хотел проявить каплю уважения.
— Ха. Да я скорее поверю, что Шнерд — благородное создание, — Хокке недовольно сплюнул. И хоть Марвин думал поспорить, всё же осёкся. Ему и самому не нравились Великие, слишком загадочные и непонятные, но при этом приносящие до кучи лишних проблем. Если они делали что-то минимально полезное, их славили и возносили, если создавали хаос — боялись и молились. А идея несменяемости такой капризной власти кому угодно поперёк горла встанет.