— Нет. Я прекрасно осознавал риски.
— И всё равно посчитал себя исключением? — Меня веселило периодически подшучивать над его юношеским максимализмом.
— А ты сам никогда не хотел чего-то большего? Почему не заходил в лес?
— Тебе это покажется бредом, как и любому приезжему, но ровно до тех пор, пока ты не станешь там жить. Ты не можешь переступить дальше какой-то невидимой границы. Просто физически не получается. Сразу опутывает какой-то первобытный страх и холод.
— И не было желания поисследовать всё самому?
— Было в глубокой юности, но потом пропало. Если никто веками не заходит дальше условной границы, значит, и не стоит этого делать.
— Всё равно не верю, что никто не пытался.
— Пытались. Просто не я.
— И как?
— Не возвращались.
— Почему?
— Никто не знает.
— Да не верю я в это! Ты сам не слышишь, что это звучит как абсолютный бред?
Я глубоко вздохнул. Не было ни малейшего желания с ним спорить или дальше развивать эту тему. Бойкость парня была забавной, но не более того.
— У всех лесных жителей, как выяснилось, есть одно общее поверье — сказ о семихвостых оленях и багровых кабанах. Наши с Йольмом и Нуи версии несколько отличаются, но суть одна: лес — это волшебное место с природой, какой нет нигде более. Его коренные жители — те самые олени и кабаны, это уже после них пришли люди и прочие твари, которым те разрешают пользоваться дарами их земли за одним исключением — нельзя покидать границы обозначенных территорий.
— А иначе? — Сирин нетерпеливо перебил.
— Будь готов к суду, где все твои благие и не очень деяния будут поставлены на чаши весов. Живёшь благочестиво — тебя отпустят, нет — пеняй на себя.
— И ты в это серьёзно веришь?
— Хах, понадобится — поверишь, как говорил мой дядя.
В неспешной беседе день сменился вечером, мы снова сделали небольшой привал и после поскакали на всех парах в безумную ночь. Отсутствие сна сказывалось даже на мне, хотя я считался самым выносливым из Хранителей, что уж говорить о других. Нуи чуть не свалилась с лошади, и Гордоту пришлось поддерживать её всю дальнейшую дорогу. Йольм, как мог, продержался долго, но в итоге и он проваливался в дрёму, а потом, вздрагивая, просыпался. Сирин оставил на время свою роль неформального лидера и закрыл глаза. Меж тем никто из наставников не засыпал. Напротив, они были крайне сосредоточены и как будто даже переговаривались на неизвестном языке в головах друг друга. Безусловно, я понимал, что они опытные маги и прошли не одну войну, но было в их поведении что-то противоестественное моему сознанию. Нечто настолько очевидное, что становилось неуловимым. Ближе всех ко мне находился Лин, он был похож на себя в ту ночь, когда мы встретили проклятых, разве что выглядел посвежее. Его плащ развевался по ветру, обнажая серебристые одеяния. Под светом луны он как будто находился в естественной для себя среде: огромный худой орк с седыми волосами и призрачной мантией, — он эффектно выделялся на фоне пресных степных пейзажей. Я невольно посмотрел на небо, на котором не было ни облака: его свод был покрыт россыпью маленьких звёзд и ликом одного большого белого блина. Мне нравились такие тихие ночи. Ещё в деревне я считал их своим добрым знаком, что всё будет хорошо. Ведь если в природе благословенная тишина, значит, в мире порядок и никому ничто не угрожает. В этот раз я не воспротивился судьбе и поддался сну. И хоть он продлился совсем недолго, даже в нём наставники как будто были рядом со мной.
Эта ночь минула без происшествий. Хоть по итогу мы и были как побитые, но ни под чей удар не попали. Ренетта не упустила возможности бросить несколько комментариев относительно нашего внешнего вида. Дескать, совсем ещё зелёные, что и пару ночей без сна выдержать не можем. В остальном взгляды наставников были скорее оптимистичными: проклятые нас не преследовали. Услышав это, Йольм насупился и сплюнул, как бы высказывая своё категорическое несогласие. В последние ночи он особенно плохо спал, и оттого раздражался сильно чаще обычного. Облегчение было с нами недолго: раз нам больше не угрожали чьи-то неупокоенные души, можно было возвращаться к тренировкам, и жизнь вернулась к более-менее «привычному» расписанию. Мы вставали с рассветом, разминались около полутора часов, ели и скакали до полудня, немного отдыхали, отрабатывали боевые техники до первых признаков заката, снова скакали до темноты, разбивали лагерь и спали до подъёма солнца. Поскольку на вторые сутки такого режима я заскучал, наставники вместо стандартных физических нагрузок по утрам вручали мне первое попавшееся оружие, кроме зубочистки Йольма, конечно, и заставляли защищаться от них. К моему сожалению, безуспешно. Каждый из них двигался непредсказуемо, движения совмещали комбинации ударов, приёмов и разворотов, отчего даже с обычной палкой они умудрялись меня побить. Мне не оставалось ничего, кроме как обороняться, и то выходило, откровенно говоря, паршиво. К концу первой недели ко мне подтянулся Сирин, и мы стали получать двойную порцию побоев. Прогресс, конечно, появился, кое-какие удары наставников я выучил, а потому, отражал, но я по-прежнему замечал их только в последний момент. А вот мой более молодой напарник отхватывал по полной программе.
— Хи-хи, — откуда-то из-за спины послышался игривый смешок. Мы разом обернулись и увидели Нуи с похлёбкой и невинным выражением лица. Она тут же распознала наше непонимание. — Извините. — Йольм же по-прежнему бессовестно улыбался.
— Вы разве не должны тренироваться? — Сирин вытирал капли пота со лба и пытался отдышался.
— Гордот разрешил нам закончить раньше и помочь ему с обедом, — Нуи опустила глаза, будто стыдясь своих слов.
— Вас так забавно избивают, — Йольм говорил с явной издёвкой, — а юмор лечит раны лучше любого эликсира.
— Попридержите мне Йольма! Сегодня я с удовольствием отведаю суп с пикси, — Сирин залился прерывистым хохотом.
— Это как-то грубовато, не находишь? — Я протёр лицо и подошёл к костру. — Мы же не издеваемся над вашей с Нуи беспомощностью.
— Вот это точно было грубовато, — пикси надулся, а Нуи отвела глаза и стала молча есть суп. — То, что мы слабее вас, не новость. А вот то, что вы, два гордых надутых индюка, абсолютные слепцы, откровенно веселит.
— Да ну?
— А вот это уже интересно, — к разговору присоединился Эфай, — ты считаешь их слепыми, почему?
— Не отвечай, Йольм, — обычно молчаливый Гордот вмешался в спор, — Ренетта, тебе не кажется, что им стоит посмотреть со стороны?
— Хочешь устроить им праздник и показать шоу во время еды? — Девушка бодро вскочила на ближайший валун, солнце прошлось по её лицу искрами. — А почему бы и нет. Лин, Эфай, вы же не против?
— Вам всё развлекаться, — из уст орка это звучало даже как одобрение.
— Прекрасно, тогда я первый. — Тифон сорвался с места и отошёл туда, где недавно одарил нас синяками.
Его голубые чешуйки играюче переливались на солнце. В детстве мне очень нравилась эта раса, хоть я и считал её мифической. Я не осмеливался спросить у Эфая, правда ли все те байки, что я про них слышал. Поговаривали, что они монстры в человеческом обличии, но по характеру наставника я бы этого не сказал. Он был скорее добродушным парнем, чем бессердечным чудищем, хотя внешний вид выдавал кое-что противоестественное в нём: заострённые глаза, приплюснутый нос, массивная челюсть и плечи, да и в целом для своего роста он обладал слишком крупными костями. Я был выше него и далеко не слабаком, но смотрелся он плотнее меня, что-то среднее между мной и Гордотом, если сравнивать. И вот этот плотный получеловек-полузверь занял боевую стойку. Прошло несколько секунд, прежде чем он начал двигаться.
Вопреки телосложению, перемещался он плавно, но уверенно. Он как будто дрался с невидимым соперником. Взмахи его рук были широкими и тяжёлыми, ладони разжаты, ноги находились в постоянном неспешном движении, как и корпус. Он весь как будто балансировал частями тела: верх тянется в одну сторону, низ — в другую, — он не останавливался, действуя как какой-то вечный механизм, без рывков, без резкости. Он невысоко подпрыгивал, делал подсечки и удары ногами как будто находился в вязкой жиже. Это могло выглядеть легко, но я прекрасно понимал, откуда у него такие мощные мышцы — такие движения могли получиться только при полной концентрации и напряжении. Когда работаешь с маленькими клинками, совсем маленькими, каждый удар нужно рассчитывать и делать с небольшого расстояния, чтобы не повредить изделие, и эта часть работы была для меня самой тяжёлой. Большую силу легко выплеснуть и трудно держать внутри, но Эфай владел этим мастерски. Когда он закончил, Нуи зааплодировала.
— Благодарю. — Он театрально поклонился. — Ренетта, не сменишь меня?
— С удовольствием, — она ударила его кулак в кулак и заменила на импровизированной сцене.
Ренетта завязала волосы в пушистый хвост и встала в стойку. Строго говоря, их с Эфаем стихии были полными противоположностями, но они почему-то прекрасно ладили. Иногда у меня возникало ощущение, что у неё тысяча лиц и эмоций, хоть большую часть времени она и вела себя как трактирная девица, за этим скрывалась далеко не только взбалмошность. Сейчас был как раз тот случай, когда она показала одно из других своих лиц: решительное, яростное и непреклонное одновременно. Начав упражнение, она сразу заполнила собой всю «сцену»: она крутилась быстрым смертоносным вихрем, сносящим и одновременно заполняющем всё на своём пути. У Ренетты преобладали размашистые движения то руками, то ногами, она выполняла нехитрые ловкие акробатические трюки, потом затихала на месте и превращалась как будто в живой столб, подвижный, но непреклонный. Я бы сравнил её с песком: она была грациозной, как буря, но в то же время несгибаемой, как твердеющее стекло, но, что самое важное, обжигающей своей энергией. От восхищения у Нуи впервые проскользнул блеск интереса в глазах, я заметил это на долю секунды. Ренетта, конечно, не отказала себе в удовольствии раскланяться во все стороны, после чего кивнула и вернулась на валун.