1
Будучи вызван Бодвином Вуком, Глоуэн явился в контору внешнего представительства отдела B; ему указали на дверь в конце короткого коридора. Престарелый секретарь встретил его в приемной и, получив ответы на пару вопросов, позволил пройти в личный кабинет Бодвина Вука, неправильной формы помещение с высоким потолком из потемневших деревянных брусьев и достигавшей уровня плеч обшивкой стен из квадратных кусков зеленоватого сукна, окруженных темными фасонными планками. Напротив входа, под самым потолком, из полумрака угрожающе смотрели головы нескольких диких животных; другую стену украшали десятки старых фотографий.
Бодвин Вук отошел от окна и вернулся в кресло. Пригласив Глоуэна присесть на стул, он откинулся на спинку, заложив руки за лысую голову и устремил на Глоуэна пытливый взор полузакрытых желтоватых глаз: «Так что же, сержант Клатток? Что ты мне можешь сказать?»
Глоуэн решил, что такой странный вопрос требует тщательно продуманного ответа: «У меня еще недостаточно информации для подготовки отчета, директор».
«Неужели? Насколько мне известно, ты втерся в доверие бесстрашных львов».
«Так точно. Я внимательно наблюдал за ними и прислушивался к разговорам. Они постоянно болтают о пустяках, не заслуживающих упоминания. По сути дела, мне не удалось узнать ничего существенного».
«Никаких грязных сплетен? Никаких клеветнических измышлений? Я не брезгую никакими сведениями».
«Ничего, что могло бы послужить основанием для отчета, директор».
«Я расспрашиваю тебя не из праздного любопытства, — продолжал Бодвин Вук. — Я всегда надеюсь перехватить какую-нибудь неосторожную фразу — пусть даже одно нечаянно вырвавшееся слово, способное помочь раскрытию удивительной тайны. Мне неизвестно, что́ это за фраза, что́ это за слово — но я немедленно распозна́ю их, когда они дойдут до моих ушей. Я хочу, чтобы ты научился улавливать такие слова и фразы — и передавал их мне».
«Мне придется удвоить мою бдительность, директор».
«Хорошо. По поводу Арлеса: что именно произошло той ночью?»
Глоуэн с удивлением посмотрел на начальника: «Разве консерватор не обсуждал с вами это дело?»
Желтые глаза Бодвина Вука вспыхнули, но Глоуэн уже понял свою ошибку и с преувеличенным страхом втянул голову в плечи — по-видимому, достаточно глубоко, чтобы позабавить директора. Тот ответил достаточно вежливо: «Консерватор изложил официальную версию событий. Так как в этом замешана его дочь, я не настаивал на подробностях. Каковы же были эти подробности?»
«Все это началось на занятии в лицее, — ответил Глоуэн. — Уэйнесс рассказывала, что любит иногда гулять и даже плавать по ночам в одиночку. Арлес это услышал и явно заинтересовался. Той же ночью он напялил плащ и маску и в таком виде отправился по Пляжной дороге к Прибрежной усадьбе. Там он увидел Уэйнесс, плавающую около пристани, и напал на нее. По-видимому, у него это вошло в привычку. Как бы то ни было, некто, желающий остаться неизвестным, проследовал за ним до Прибрежной усадьбы и остановил Арлеса, когда тот уже напугал девушку до обморока, но еще не успел заняться чем-нибудь похуже».
«И каким образом сей анонимный персонаж осуществил такой подвиг?»
«Треснул Арлеса дубиной по башке».
«А-га! И Арлес до сих пор не может понять, кто же с такой бестактностью помешал его, несомненно, галантным ухаживаниям?»
«Скорее всего, он подозревает Майло, что меня вполне устраивает».
Бодвин Вук кивнул: «По всей видимости — таково мнение консерватора — Арлес не намеревался убивать девушку, по меньшей мере первоначально. Он оделся так, чтобы его нельзя было узнать, захватил с собой мешок, чтобы накинуть его на голову жертвы, и даже запасся пакетом с салфеткой, пропитанной хлороформом. По словам консерватора, содержимое его поясной сумки спасло ему жизнь».
«Все возможно. Но после того, как Уэйнесс его узнала, Арлес, рассыпаясь в извинениях и подробно объясняя причины, по которым не может этого не сделать, все равно придушил бы ее, удовлетворив свою похоть. Не забывайте, что Сесили Ведер мертва».
«Не спеши с выводами! В данном случае вина Арлеса неопровержимо доказана. В случае Сесили Ведер он — всего лишь главный подозреваемый».
«Виновность в одном преступлении подтверждает обоснованность обвинений в другом, сходном преступлении».
«Не могу с этим спорить».
«Что теперь будет с Арлесом? — спросил Глоуэн. — Отдел расследований занимает какую-нибудь определенную позицию по этому вопросу?»
«Дело закрыто, — сказал Бодвин Вук. — По мнению консерватора, он достаточно наказан, и любые дополнительные меры были бы вторичным привлечением к ответственности за то же преступление».
«Неужели его нельзя даже изгнать из пансиона Клаттоков?»
«На основании каких обвинений? Кто их предъявит? И, что самое существенное в данном случае, кто захочет иметь дело со Спанчеттой?»
«Тем временем он нагло разгуливает по станции так, как будто ничего не произошло, — с отвращением заметил Глоуэн. — Смотреть противно!»
«Научись сдерживать свои эмоции. Это необходимо в нашей профессии. На какое время бесстрашные львы запланировали свою вылазку в Йиптон?»
«На зимние каникулы. Но я с ними не поеду».
Бодвин Вук строго погрозил ему пальцем: «В этом ты глубоко заблуждаешься! Именно с этой целью ты вступил в общество бесстрашных львов». Бодвин порылся в ящике стола, вынул сложенный пополам лист бумаги, раскрыл его и положил на стол: «Вот план Йиптона — самый подробный из всех имеющихся в нашем распоряжении. Вот причал, рядом с ним — отель «Аркадия». Синими двойными линиями обозначены каналы. Как ты можешь заметить, они соединяются с океаном в проливах между кольцевыми островами. Розовой штриховкой обозначен район Кальоро, то есть «Котел». Все эти проходы и каналы как-то называются, но показания каждого йипа расходятся с показаниями каждого другого».
«Далее... — Бодвин Вук постучал пальцем по карте. — Здесь у них «Кошачий дворец». А этот серый участок, неподалеку от пристани, находится непосредственно за отелем. Никаких особых причин для того, чтобы он был рядом с отелем, я не вижу, но для нас это удобно. Йипы отвечают на вопросы, относящиеся к этому участку, с чрезвычайной уклончивостью, и мы хотели бы знать, что там делается. От бесстрашного льва ожидается недисциплинированное, непредсказуемое поведение — надеюсь, это обстоятельство обеспечит тебе несколько бо́льшую свободу действий по сравнению с обычными туристами. Может быть, в результате тебе удастся что-то узнать. Это нелегкое задание — на самом деле, очень опасное задание, но кто-то должен этим заняться. Как ты на это смотришь?»
«Сделаю все, что могу».
«Ничего другого я не ожидал. Само собой, об этом задании никто ничего не должен знать — кроме твоего отца».
«Понятно».
2
Семестр продолжался. Арлес, угрюмый и молчаливый, присутствовал на занятиях и снова сумел предотвратить почти неизбежное исключение из лицея.
Уэйнесс и Майло занимались своими делами, не замечая Арлеса. Некоторое время за спиной Уэйнесс шептались, провожая ее любопытствующими взглядами — этому немало способствовали вдохновенные враки Арлеса, объяснявшего происхождение черного фонаря под глазом. Но карточный домик сплетен рухнул ввиду отсутствия правдоподобных оснований.
По отношению к Глоуэну Уэйнесс продолжала применять несколько уклончивую тактику. Сколько он ни пытался, он не мог объяснить себе ее отстраненность. Однажды, когда Майло не пришел на занятия, Глоуэн провожал ее домой после школы. Некоторое время ей удавалось держать его на расстоянии вытянутой руки легкомысленными замечаниями и разговорами о домашнем задании, но в конце концов Глоуэн потерял терпение. Взяв ее за руку, он на ходу ловко повернул ее к себе лицом. Едва сдерживая смех, Уэйнесс воскликнула: «Глоуэн, что ты делаешь! Мне пришлось переплести ноги и подпрыгнуть, как в балете, чтобы не кувыркнуться! Ты хочешь, чтобы я нос расквасила?»
«Мне кажется, я знаю, почему ты так странно себя ведешь».
Уэйнесс напустила на себя беззаботность: «Пожалуйста, Глоуэн, не надо на меня злиться. В последнее время мне трудно оставаться самой собой».
«Неужели? По тебе не скажешь! На первый взгляд, ты остаешься самой собой без малейшего усилия».
Уэйнесс улыбнулась: «Мне в этом помогают. Мама готовит меня к жизни, полной достоинства и благопристойности. А ты хочешь, чтобы я, подобно легендарным прародителям Клаттоков, была готова ко всему, с равнодушной отвагой презирая позорные сплетни и всеобщее порицание!»
«Да, хочу! Такое отношение к жизни придает чудесное ощущение внутренней свободы».
«Но есть еще одна личность, оказывающая на меня еще большее влияние. Эта личность побуждает меня двигаться в ином направлении, и я не могу пренебрегать ее рекомендациями».
«Даже так? И кто эта премудрая личность?»
«Мой внутренний голос».
Переварив неожиданное заявление, Глоуэн спросил: «И что же тебе советует внутренний голос?»
Уэйнесс отвернулась. Некоторое время они молча шагали на юг по Пляжной дороге.
«Дело касается одной вещи, о которой я никогда не упоминала. Да и сейчас не хотела бы об этом говорить».
«Почему нет? Это какой-то секрет?»
«Когда мы с Майло в последний раз были на Земле, я кое-что узнала, и теперь мне не дает покоя желание узнать все до конца. Как только мы закончим школу, я собираюсь вернуться на Землю. Вместе с Майло, если он не против».
Свет Сирены внезапно показался Глоуэну не столь ярким и не столь радостным: «И ты никогда не посвятишь меня в эту тайну?»
«Об этом я еще не думала».
«Но этой тайны достаточно, чтобы прекратить со мной всякие отношения?»
Уэйнесс весело рассмеялась: «В твоих выводах нет никакой логики! Я ничего такого не говорила! В любом случае, причина не в этом. По сути дела, нет никакой причины, кроме того, что я себя знаю — и поэтому боюсь».
«Боишься — чего?»
«В Строме любовные связи носят очень целомудренный характер, — уклонилась от прямого ответа Уэйнесс. — Просто посидеть с кем-нибудь в углу, пить чай и закусывать печеньем считается рискованной затеей».
Глоуэн уныло хмыкнул: «Мы еще даже не на этой стадии».
«Не надо спешить. Ухаживание должно тянуться бесконечно и становится весьма обременительным — особенно если мама все время подсматривает и подслушивает».
«Что происходит на следующей стадии?»
«Именно следующей стадии я и опасаюсь. Не хочу начинать ничего, что меня отвлечет... от более важных вещей».
«Ты имеешь в виду поездку на Землю?»
Уэйнесс кивнула: «Наверное, мне не нужно было заводить об этом разговор, но рано или поздно мне пришлось бы тебе сказать, потому что молчать было бы несправедливо. У тебя должна быть возможность махнуть на меня рукой и больше обо мне не думать, если тебе так хочется».
«И поэтому ты меня избегаешь?»
Уэйнесс снова ответила уклончиво: «Я решила больше от тебя не прятаться».
«Рад слышать!»
Они подошли к дорожке, ведущей через рощу к Прибрежной усадьбе. Уэйнесс вела себя неуверенно. Она порывалась пойти то в одну, то в другую сторону, пока Глоуэн не привлек ее к себе и не поцеловал — сначала коротко, потом подольше.
«Значит, все-таки, «да»?» — спросил он.
«Да? Ты о чем?»
«О наших так называемых «взаимоотношениях»».
Уэйнесс пожала одним плечом, зажмурилась, скорчила гримасу, наклонила голову, пошевелила носом и помахала пальцами в воздухе.
«Что с тобой?» — поинтересовался изумленный Глоуэн.
«Очень сложный способ не говорить «нет»», — Уэйнесс собралась идти домой.
«Подожди! — воскликнул Глоуэн. — У меня еще нет ясного представления...»
«Ясность — как раз то, чего я стараюсь избежать, — Уэйнесс подошла поближе и поцеловала его. — Хорошо, что ты меня проводил. Ты очень великодушный и благородный молодой человек, даже привлекательный, несмотря на некоторую свирепость физиономии. Можно сказать, что ты мне нравишься».
Глоуэн пытался ее удержать, но Уэйнесс ускакала вприпрыжку по дорожке, ведущей к дому. Почти скрывшись за деревьями, она обернулась, махнула рукой и исчезла.
3
По вечерам в верд, каждую неделю, бесстрашные львы собирались в углу «Старой беседки», чтобы поговорить о делах, выпить вина и посплетничать о новостях и модах. Во время этих встреч возникало странное настроение, вызванное тем допущением, что любой из бесстрашных львов был по определению благороден и во всех отношениях превосходил рядовых представителей рода человеческого. Золотые сны витали над столом, предлагались и анализировались величественные планы, каждая из вечных истин изучалась по очереди — и время от времени корректировалась.
Каждый из бесстрашных львов занимал за столом особое отведенное ему место.[22]
В дальнем конце, спиной к сводчатой галерее, сидел Арлес; Керди занимал место справа от него, а Ютер Оффо — слева. Напротив Арлеса за столом сидел Джардин Лаверти, а остальные рассаживались по обеим сторонам от него и посередине. В тот вечер Глоуэн немного опоздал. Когда он опустился на свой стул между Клойдом Диффином и Джардином Лаверти, на столе уже стояли несколько пустых бутылей из-под вина, и языки порядком развязались. Джардин Лаверти, дипломатичный, статный и одетый с иголочки, излагал свой тезис: «Заплесневелые старые законы совершенно не отвечают нашим потребностям. Тем не менее, они существуют, и ежедневно нас унижают и лишают возможностей из-за какого-нибудь отжившего свой век предрассудка».
В данном случае Джардин говорил о запрете на добычу драгоценных камней, неизменно вызывавшем среди бесстрашных львов волну возмущения и сожаления, так как закладка пробных шурфов в минеральных отложениях Волшебных гор могла бы всех их сделать миллионерами за пару месяцев.
Кайпер Лаверти, уже изрядно набравшийся, диковато заорал: «Поставить вопрос на голосование! Кто «за»? Кто «против»?»
Кайпера считали нахалом, склонным к бессмысленным выходкам, и никто не обратил на него внимания. Кайпер ничего другого и не ожидал, а посему затянул припев старинной песни:
«Отцу слишком много не лейте:
Хмельной, он буянит и врет!»
Шугарт Ведер, придерживавшийся консервативных взглядов, заявил: «Несомненно, устаревшие правила следует привести в соответствие с новыми концепциями, но для этого пришлось бы переписать Хартию, а это возможно только посредством созыва Вселенского конклава Общества натуралистов».
«Куда там! — взревел Арлес. — Держи карман шире! Прошло столько веков, что они закоснели и превратились в какой-то извращенный подвид людей, вроде йипов. Не хотят они никаких изменений! Дай им рыбу и пучок водорослей, они сварят себе уху и никогда ничего другого не попросят».
Керди нахмурился: «Не будем преувеличивать. Мы все — маленькие шестеренки механизма, рычаги управления которым — в руках натуралистов. Хотим мы этого или нет, нам приходится следить за собой».
Арлес осушил одним глотком все, что осталось у него в кружке: «А мне это не нравится!»
«Что ж, тебе придется с этим смириться — или уехать. Такова нелицеприятная действительность».
Арлес хрипло рассмеялся: «Ты — Вук, и думаешь, как Вук. Я — Клатток, у меня другие представления».
Шугарт Ведер нетерпеливо вмешался: «Может мне кто-нибудь сказать, где именно хранится Хартия? В Прибрежной усадьбе ее нет, в Строме тоже. Если кому-то захочется проверить положения устава, куда он должен обращаться?»
«Ха-ха! — воскликнул Кайпер. — Это все одна гигантская шутка! Нет никакой Хартии и никогда не было! Мы все пляшем, как угорелые, под музыку призраков!»
Джардин приподнял элегантные брови: «Кайпер, будь так добр! Перестань пороть чепуху или плати за вино».
«И то, и другое было бы еще лучше», — заметил Ютер.
«Совершенно верно, — отозвался Керди. — Но давайте подведем итог этим глупостям, раз и навсегда. Очевидно, что Хартия хранится в архиве Общества натуралистов на Земле. А если какой-то невежда еще не знает ее текст наизусть, пусть возьмет копию — их предостаточно».
«Но проблема-то не в этом! — возразил Джардин Лаверти. — Разве назначение Хартии заключалось в том, чтобы обречь население станции Араминта на вечную нищету? Трудно поверить в такую недальновидную скупость!»
«Как всегда, ты ошибаешься, — сказал Ютер Оффо. — Натуралисты составили Хартию исключительно с целью создания Заповедника».
«И ничего, кроме Заповедника», — прибавил Керди.
Арлес проворчал: «Все они давно в могиле, им-то ничего уже не нужно. А мы обязаны отдуваться за их ошибки».
Керди разразился презрительным каркающим смехом: «Ошибки? Ерунда! Они хотели, чтобы на станции Араминта жили работящие служащие, а не миллионеры».
«Мозги у них набекрень, у натуралистов, — вздохнул Джардин. — И у отцов-основателей, и у нынешних».
«Чопорные старые ханжи, крючкотворы в черных трико в обтяжку! — заявил Кайпер. — Кому какое дело, чего они хотели? Я знаю, чего я хочу, и это важнее всего!»
«Браво, Кайпер! — воскликнул Клойд. — На этот раз ты попал в самую точку».
Шугарт похотливо ухмыльнулся: «Ему придется подождать, пока его не пустят в «Кошачий дворец». Вот тогда он сможет делать все, что захочет!»
«Все, за что он сможет заплатить, — поправил Ютер Оффо. — Векселя там не принимают».
Клойд Диффин лукаво предложил: «Так как Арлес едет с нами, мы могли бы потребовать групповую скидку».
Опустив голову, Арлес нахмурил густые брови: «Довольно болтовни! Все это не имеет никакого отношения к действительности, вы это прекрасно знаете!»
С напускным весельем Шугарт Ведер предложил: «Ну что же вы, цари зверей, грозным рыком приводящие в трепет ночную саванну! Сосредоточимся на наших целях! Вчера я видел рекламу новой «Черной Андромеды» — у меня просто слюнки потекли!»
«Да ну тебя! В ней слишком тесно! — закричал Кайпер. — Я бы купил «Пентар-конкистадор» с утопленными дюзами. Обтекаемый корпус, одно загляденье!»
Джардин презрительно хрюкнул: «У тебя нет никакого вкуса. Разве «Пентар» может сравниться с «Данкредом» двадцатой модели? Вот настоящий шик! Кусается, конечно, но для чего еще деньги?»
«Нет ничего важнее денег, — сказал Клойд. — Деньги — эликсир жизни».
«Как приятно думать о деньгах! — вздохнул Ютер. — Золото звенит в ушах сладкими обертонами: утонченная поэзия, спелые экзотические фрукты и ароматический массаж под руками красавиц!»
«Ароматический массаж? — переспросил Кайпер. — Это еще что такое? Я уже не маленький, мне полагается знать такие вещи».
«Заплати, наслаждайся и не задавай вопросов, — наставительно отозвался Ютер. — Мой самый лучший тебе совет».
«Деньги всегда были и остаются нашей основной проблемой, — рассуждал Шугарт. — Хотя принцип обогащения предельно прост, если подумать».
«Если бы да кабы во рту росли грибы», — съязвил Кайпер.
«Проще простого! — возразил Шугарт. — Прежде всего, находишь богача. Потом выясняешь, что́ этот богач ценит больше денег. Находишь то, что ему нужно, и продаешь. И всех делов».
«В таком случае, почему ты еще не разбогател?» — поинтересовался Кайпер.
«На сегодня с тебя достаточно практических советов, — важно произнес Шугарт. — Рекомендую тебе расслабиться, выпить еще вина и помечтать об ароматическом массаже под руками красавиц, пока более серьезные люди обсуждают свои дела».
«А вот и Намур! — воскликнул Джардин. — Он-то в этих вещах разбирается... Эй, Намур! Хотите поразвлечься? Опрокиньте кружку-другую в обществе бесстрашных львов!»
Намур обернулся и внимательно оценил сидящих за столом. В этот вечер его серебристая прическа была украшена справа небольшой ажурной брошью из чугунной вязи и блестящих черных неограненных камней, с одним гранатом посередине, горящим, как яростная темно-красная звезда. По-видимому, модная побрякушка была подарком какой-то поклонницы. Намур лениво приблизился к столу: «Совершаются усердные возлияния, насколько я понимаю?»
Клойд зажмурился, потом широко открыл глаза: «Так оно и есть, как еще? Мы тут ломаем головы над одной штукой. Садитесь, берите стул! Джардин, налей Намуру полную кружку старого доброго «Сансери»! Пейте, Намур, пейте!»
«Благодарю вас», — Намур уселся. Куртка из черной саржи и черная рубашка с высоким воротником удивительно шли к его орлиному профилю. Намур попробовал вино, высоко поднял брови и с удивлением заглянул в кружку: «Это «Сансери», по-вашему? Старое доброе «Сансери»? Чем они вас тут поят? Официант, будьте добры! Как называется эта темная жидкость? Мне говорят — «Сансери», но в это трудно поверить».
«Это вино из так называемой «запасной бочки для бесстрашных львов»».
«Понятно. Налейте мне что-нибудь из бочки не столь сомнительного происхождения. Немного «Делассо» клана Лаверти,например, в эту погоду не помешает».
Ютер Оффо мрачно опустил взор в свою кружку: «Зато оно дешевое».
«Забудь про вино! — махнул рукой Шугарт. — Наша проблема в том, что мы хотим купить космическую яхту».
«Распространенное желание, — заметил Намур. — Я сам прицениваюсь».
«Правда? И какую вы выбрали?»
«О! Еще не знаю. Может быть, «Мерлин» или «Интерстар мажестик»».
«А как вы за нее заплатите?» — самым невинным тоном спросил Кайпер.
Намур рассмеялся и покачал головой: «Вы слишком много хотите знать!»
Шугарт обратился к другим бесстрашным львам: «Может быть, нам следует принять Намура в наш синдикат? Это способствовало бы скорейшему достижению наших целей».
Арлес покосился на Намура: «А вы как думаете?»
Намур задумчиво поджал губы: «Весьма уважаемый мною философ как-то сказал: «Тот, кто движется к цели в одиночку, достигает ее в два раза быстрее, чем вдвоем, в три раза быстрее, чем втроем, и в четыре раза быстрее, чем вчетвером»».
«Ха-ха! — воскликнул Ютер Оффо. — И как зовут этого мудреца-мизантропа?»
«Ронсель де Руст, автор «Гальцидина». Тем не менее, я прислушиваюсь ко всему, что могло бы пойти мне на пользу, если речь идет о чем-то определенном. Тратить время на пустую болтовню я отказываюсь».
«Разумеется, — отозвался Шугарт. — Мы подходим к решению вопроса со всей серьезностью и намерены преодолеть все препятствия!»
«Что именно вы имеете в виду?»
«Ну... У нас возникло несколько идей — например, устроить большой новый туристический курорт на Восходной отмели. Нам недостает начального капитала, но если бы вы гарантировали дешевую рабочую силу, мы смогли бы финансировать проект, получив заем в банке на недостающую сумму. Мы устроили бы все по первому классу — и казино, и ресторан с космополитическим меню, и, само собой, эскорт для развлечения гостей, то есть девушек из Йиптона».
«Как вы думаете? — нетерпеливо спросил Клойд. — Что-нибудь можно для этого сделать?»
«Консерватор наложит запрет».
Джардин ударил кулаком по столу: «Мы столкнулись с финансовыми затруднениями — налицо прекрасная возможность их преодоления! Неужели он не увидит положение дел с нашей точки зрения?»
Намур отхлебнул вина: «Что, если нет? Вы намерены оказать на него давление? Каким образом?»
«Может быть, его удастся как-нибудь убедить. В конце концов, какое дело натуралистам до нашего частного предприятия?»
«Как они смогут наc остановить, если мы проявим решительность? — более энергично возразил Клойд. — Не станут же они применять силу».
«Гмм, — Намур задумался. — Они не слишком многочисленны, причем половина из них — социальные идеалисты из партии ЖМО».
Ютер Оффо, уже порядком опьяневший, махнул рукой: «Все равно они говорят, что им принадлежит вся планета, и размахивают Хартией в доказательство».
«Так или иначе, они утверждают, что Хартия дает им право собственности», — осторожно заметил Намур.
Шугарт тоже грохнул кулаком по столу: «Черт бы их побрал — и жмотов, и сачков в черных трико! Бесстрашные львы настаивают на восстановлении справедливости!»
Раскрасневшийся Кайпер заорал: «Три громких рыка во славу Шугарта и его манифеста справедливости!»
«Заткнись, Кайпер! — сказал Керди. — Ты слишком шумишь. Намур, вы что-то хотели сказать?»
Кайпер не мог утихомириться: «Я — бесстрашный лев, отважный и свободный! Но мне нужны деньги! Сокровищ алчно жажду я!»
«Ради всего святого, Кайпер! У Намура большой опыт в таких делах. Ты не даешь ему говорить».
«Ой, да подумаешь! Пусть говорит, сколько влезет».
«Могу сказать только одно, — произнес, дождавшись паузы, Намур. — Возможно, вы действуете не в том направлении. Изменения на Кадуоле неизбежны — это ясно всем и каждому. Деньги и власть получит тот, кто сможет оседлать волну изменений и контролировать их, а не тот, кто сожалеет о былых временах, охваченный ностальгией».
На грубом лице Керди появились признаки напряжения и замешательства: «Я не совсем вас понимаю. Надеюсь, вы...»
Намур беззаботно отмахнулся: «Я не предлагаю ничего определенного! Я лишь указываю на тот неоспоримый факт, что лучше выиграть, действуя решительно и даже применяя силу, если это необходимо, чем все потерять, мучаясь угрызениями совести и отступая на два шага после каждого шага вперед».
Арлес разволновался: «А как еще человечество распространилось по всей Ойкумене и дальше, в немыслимые просторы Галактики? Играя в крестословицу за чаем и почесывая котят за ушами? Жизненное пространство приходится завоевывать!»
«В одном вы можете быть уверены, — сказал Намур. — В ближайшее время наступят перемены. Мы не можем бесконечно удерживать йипов от поселения на Мармионовой равнине, и в свое время дело этим не ограничится. В конце концов, кто-то выживет, а кто-то — нет. Я намереваюсь выжить».
«Бесстрашные львы тоже намерены выжить!» — воскликнул Клойд.
«Разумное намерение», — благодушно отозвался Намур.
Джардин шлепнул ладонью по столу: «Намур, вполне возможно, что вы — самый умный человек на станции Араминта. Несмотря на то, что вы из рода Клаттоков».
«Очень лестное мнение, — Намур встал из-за стола. — Что ж, я пойду потихоньку, а вы, господа львы, рычите на здоровье. Желаю всем приятно провести время».
4
На следующее утро, за завтраком, Шард обратил внимание на необычную задумчивость сына: «Ты сегодня немногословен. Как прошло собрание?»
Глоуэн собрался с мыслями, расползавшимися во все стороны: «Как обычно. Хвастливый треп и несбыточные прожекты в количествах, опасных для здоровья. Можешь себе представить».
«Другими словами, повеселился от души», — усмехнулся Шард.
«Точнее было бы сказать: от их попоек с души воротит. Возникает впечатление, что они не понимают, где кончается веселье и где начинается истерика. Иногда я ушам своим не верю».
Шард откинулся на спинку стула: «Отчеты Керди, получаемые директором, описывают происходящее с несколько иной точки зрения».
«Не сомневаюсь. Керди, пожалуй, еще хуже всех остальных. Он наслаждается каждой минутой».
«Керди повзрослел физически гораздо раньше, чем психически. Это расхождение вызывает у него серьезные затруднения, — возразил Шард. — То, что тебе кажется невыносимыми глупостями, для него — просто нервная разрядка, возможность хотя бы на время притвориться кем-то другим, войти в роль».
Глоуэн с сомнением хмыкнул: «Твоя теория применима в отношении Керди и, пожалуй, Арлеса, который тоже якшается с «Лицедеями». Но как объяснить поведение Намура, серьезно выслушивающего даже дурацкие выкрики Кайпера? Он это делает из вежливости? Или тоже входит в роль? А может быть, у него что-то другое на уме? Никак не могу его понять».
«Не ты один. Намур готов играть любую роль, которая, по его мнению, полезна для него в данный момент. Иногда он это делает просто для того, чтобы попрактиковаться. Мы могли бы обсуждать Намура целый день, и еще на завтра осталось бы, о чем поговорить».
Глоуэн встал и подошел к окну. «Не могу сказать, что мне нравится подсматривать и подслушивать, — проворчал он. — Я готов от стыда провалиться, изображая из себя задирающего хвост бесстрашного льва и рыча в унисон с семью пьяными идиотами».
«Это задание не может длиться вечно. Должен заметить, что ты уже заслужил одобрение Бодвина Вука и, если афера с бесстрашными львами кончится удачно, можно будет считать, что ты получил постоянную должность в отделе расследований — независимо от показателя статуса».
«Еще один повод для расстройства! — вздохнул Глоуэн. — Осталось всего два года до окончания моей субсидии».
«Ты слишком много беспокоишься! Как-нибудь все обойдется, даже если мне придется выйти на пенсию раньше времени. В худшем случае ты можешь жениться на ком-нибудь из пансиона».
«Этого я не могу обещать. Даже Намуру такое решение проблемы никогда не казалось приемлемым».
«Намур мог бы найти в пансионе дюжину невест, готовых за него выскочить в любой момент. Но его женитьбе препятствует Спанчетта. Говорят, она не дала ему жениться на своей сестре, Смонни».
«Трудно представить себе такую пару! Даже если я когда-нибудь женюсь, что сомнительно, я не стану жениться по расчету».
«В любом случае, тебе еще рано думать о таких неприятностях».
«Я и не спешу, как видишь».
Через некоторое время Шард ушел по своим делам. Глоуэн продолжал стоять у окна, глядя в парк.
Погода обещала быть безупречной — Сирена ярко горела в безоблачном небе, сады Клаттоков цвели в безмятежной красе. Подавленность Глоуэна начала постепенно отступать.
Ему в голову пришла приятная мысль. Он подошел к телефону и позвонил в Прибрежную усадьбу.
К счастью, на звонок ответила Уэйнесс. Увидев на экране лицо Глоуэна, она тоже включила видеосвязь. Голос ее звучал сердечно, но слегка чопорно: «Доброе утро, Глоуэн!»
«Ты выражаешься слишком сдержанно. Прекрасное утро!»
Уэйнесс молитвенно сложила ладони: «Как хорошо с твоей стороны, что ты потрудился меня об этом известить!»
«Я позвонил бы еще раньше, — скромно ответствовал Глоуэн, — но хотел предварительно удостовериться в том, что мое сообщение будет достаточно обосновано».
«Спасибо, Глоуэн! Ты проявил похвальную предусмотрительность. Если бы ты позвонил до рассвета, и мы все вылезли бы из постелей только для того, чтобы увидеть за окном сплошную завесу дождя, возникла бы ситуация, которую иначе, как «конфузией», не назовешь».
«Так точно! — Глоуэн заметил, что Уэйнесс надела темно-зеленую блузку с белыми манжетами и белым шелковым воротником. — А почему ты разоделась в пух и прах? Куда-нибудь собираешься?»
Уэйнесс с улыбкой покачала головой: «Все объясняется исключительно тщеславием, свойственным натуралистам. Мы просто не можем позволить кому-нибудь подумать, что нас можно застать в дезабилье, позвонив на рассвете».
«Лукавые отговорки! Во-первых, уже давно не рассвет. Во-вторых, ты явно куда-то собралась».
«На самом деле к нам приехали гости из Стромы, и мне строго-настрого приказано вести себя самым лучшим образом. Кроме того, мне приказали приодеться, чтобы я не выглядела, как исхудалая бродяжка, ночевавшая под кустом».
«Если ты не переоденешься в лохмотья и не будешь показывать гостям язык, тебе разрешат отлучиться на пару часов, чтобы проехаться со мной под парусом?»
«Сегодня? Несмотря на то, что в числе наших гостей не кто иной, как влиятельный молодой философ Джулиан Бохост?»
«Значит, не разрешат».
«Ни в коем случае! Если бы я удрала с тобой на лодке, оставив Джулиана торчать на берегу, по возвращении меня встретили бы очень холодно, а Джулиан стал бы оскорбленно задирать нос».
«Но остался бы при этом философом?»
«Пожалуй, мы незаслуженно высмеиваем беднягу Джулиана. Он довольно приятный молодой человек, хотя у него есть привычка выступать с импровизированными политическими речами по поводу и без повода».
«Гмм. Я хотел бы когда-нибудь познакомиться с этим сказочным вундеркиндом».
«Нет ничего проще. Джулиан охотно знакомится с новыми людьми и даже дружелюбен, если собеседник его не раздражает, — Уэйнесс помолчала, о чем-то размышляя. — А что помешало бы тебе зайти к нам сегодня, если ты не занят и не возражаешь?»
«Почему бы и нет, действительно?»
«Отважен и прям, как истинный Клатток! Почему бы и нет? Но ты должен придти с официальным визитом. Иначе мама вежливо попросит тебя придти в другое время — чтобы Джулиану никто не мешал меня обрабатывать».
«С официальным визитом?»
«Таков обычай в Строме. Официальный визит считается чем-то вроде комплимента принимающей хозяйке дома».
«И для этого не требуется приглашение?»
«Нет, для официального визита не требуется. И лучше всего то, что мама будет обязана тебя принять, — Уэйнесс бросила быстрый взгляд через плечо. — Но ты должен соблюдать надлежащий этикет».
«Разумеется, а как же? Даже в пансионе Клаттоков не принято окунать подбородок в суп».
Уэйнесс нетерпеливо махнула рукой: «Слушай внимательно! Ты должен надеть какой-то головной убор — даже если это просто кепка с козырьком от солнца».
«Понятно. Продолжай».
«Захвати красивый букет цветов и явись к парадному входу Прибрежной усадьбы».
«И что потом?»
«Не перебивай! Важна каждая деталь. Нажми кнопку звонка и встань как можно ближе к двери. Скорее всего, дверь откроет мама. В тот же момент ты должен переступить порог, протянуть ей букет цветов и сказать: «Госпожа Кора! Да принесут эти цветы благополучие вашему дому, вместе с наилучшими пожеланиями моих домочадцев!» Произнеси эту фразу, слово в слово. Этикет требует, чтобы мама приняла букет и церемонно тебя поблагодарила. Неважно, как именно она ответит, даже если она скажет: «Спасибо, Глоуэн, но сегодня мы все кашляем и сморкаемся». Притворись, что ты ничего такого не слышал. Сделай шаг вперед и отдай ей свою кепку. После этого она обязана будет сказать: «Мы чрезвычайно рады! На какой срок вы соблаговолите почтить своим присутствием наше скромное жилище?» Отвечай: «Лишь на сегодняшний день!» Вот и все. Если ритуал будет правильно соблюден, ты станешь желанным гостем наравне с Джулианом».
«А что, если дверь откроет кто-нибудь другой?»
«Тогда переступи порог, но не заходи — просто поставь ногу так, чтобы дверь нельзя было закрыть, и скажи: «Я принес церемониальный дар для госпожи Коры Тамм». После этого, когда появится мама, передай ей букет и произнеси заклинание. Ты все запомнил?»
«Боюсь, это не для меня. Я сваляю дурака — или буду чувствовать себя последним дураком».
«Джулиан Бохост выполняет этот ритуал с апломбом, вызывающим у мамы спазмы восхищения».
«Я уже забыл, что такое смущение, и потерял всякий стыд! — заявил Глоуэн. — Приду, как только найду букет и кепку».
«Мне предстоит интересный день», — задумчиво сказала Уэйнесс.
Глоуэн переоделся в костюм, который считал подходящим для такой оказии, надел набекрень мягкий берет и вышел из квартиры. У садовника пансиона он получил букет красивых розовых нарциссов-жонкилей, после чего поспешно направился по Пляжной дороге к Прибрежной усадьбе.
Остановившись перед массивной дверью парадного входа, он обнаружил, что сердце его бьется быстрее обычного. «Неужели я такой трус? — спрашивал он себя. — Не съест же меня госпожа Кора! На самом деле мне нечего бояться».
Он поправил пиджак, придал букету надлежащую пышность, подошел ближе к двери и нажал кнопку звонка.
Одна за другой тянулись секунды. Дверь открылась — перед ним стояла Кора Тамм собственной персоной, величественная в длинном темно-синем платье, украшенном розовато-красными нашивками. Она взглянула на Глоуэна с некоторым удивлением, превратившимся в испуганное изумление, когда Глоуэн переступил порог и всучил ей букет со словами: «Госпожа Кора! Да принесут эти цветы благополучие вашему дому, вместе с наилучшими пожеланиями моих домочадцев!»
Кора Тамм справилась с приступом немоты: «Это очень красивые цветы, Глоуэн, и я рада видеть, что ты знаком с древними обрядами, даже если не совсем понимаешь их значение и последствия». Запинающейся скороговоркой она прибавила: «Боюсь, что Майло и Уэйнесс сегодня заняты. Но ты скоро увидишься с ними в школе. Я скажу им, что ты заходил».
Глоуэн мрачно сделал еще один шаг вперед, заставив Кору Тамм отшатнуться и отступить. Сорвав с головы берет, Глоуэн втолкнул его под неподвижные пальцы хозяйки дома, державшие букет.
«Даже так, Глоуэн! Это большая неожиданность... но мы чрезвычайно рады! И на какой срок вы... то есть ты... соблаговолишь почтить своим присутствием наше скромное жилище?»
«Лишь на сегодняшний день — к величайшему сожалению».
Кора Тамм закрыла входную дверь с прилежанием, призванным сдерживать раздражение.
Глоуэн воспользовался возможностью привыкнуть к прохладной полутьме вестибюля. Стены покрывала потемневшая от времени деревянная обшивка, на полу лежал тяжелый ковер с причудливыми сочетаниями черных, красновато-черных, мшисто-зеленых и сине-зеленых узоров, подчеркнутых темно-оранжевыми, белыми и красными контурами. У противоположной стены поблескивали застекленные шкафы, полные экспонатов и редкостей, собранных из поколения в поколение и привезенных с неведомых планет.
Кора Тамм постояла в нерешительности у двери, делая губами такие движения, будто она жевала невидимую нитку, после чего с преувеличенной четкостью произнесла: «Само собой, Глоуэн, мы всегда рады тебя видеть, но...»
Глоуэн поклонился: «Не сто́ит об этом говорить, госпожа Тамм. Я очень рад, что вы меня приняли».
В вестибюль зашла Уэйнесс: «Мама, кто это?» Она сняла темно-зеленую блузку; теперь на ней было светло-бежевое длинное платье без рукавов, почти сливавшееся с кожей. В сумерках вестибюля ее глаза казались большими и яркими: «Глоуэн! Как хорошо, что ты зашел!»
Кора Тамм сказала: «Глоуэн представился в качестве гостя, несмотря на неудобства, которые ему могут причинить другие посетители».
Уэйнесс подошла поближе: «Не волнуйся по поводу Глоуэна; он умеет приспосабливаться и постоять за себя. Кроме того, Майло поможет мне чем-нибудь его занять».
«Дело именно в этом, — возразила Кора. — И тебе, и Майло следует находиться в обществе Джулиана. Боюсь, что Глоуэн может оказаться не совсем в своей тарелке, если можно так выразиться».
«Чепуха, мама! Глоуэн прекрасно впишется в обстановку. А если нет, Майло может отправиться с Джулианом на прогулку, а мы с Глоуэном будем развлекать друг друга».
«Если возникнет такая необходимость, меня это вполне устроит, — великодушно поддержал ее Глоуэн. — Не нужно обо мне беспокоиться».
Кора Тамм слегка поклонилась: «Я оставлю вас вдвоем. Уэйнесс, дорогая, я понимаю, что тебе хочется поболтать со школьным товарищем, но не забывай, что Джулиана нельзя оставлять в незаслуженном одиночестве». Она повернулась к Глоуэну: «Джулиан — один из самых уважаемых молодых мыслителей Стромы. Творческая натура, чрезвычайно прогрессивный человек! Уверена, что он тебе очень понравится — тем более, что он и Уэйнесс серьезно подумывают о планах на будущее».
«Превосходные новости! — заверил ее Глоуэн. — Не забуду его поздравить».
Уэйнесс рассмеялась: «Это было бы в высшей степени преждевременно. Джулиан может возомнить, что я имею на него виды, а я не хотела бы вводить его в заблуждение. Кроме того, единственный «серьезный план на будущее», который я когда-либо с ним обсуждала, заключается в намерении поехать на каникулах в приют «Под Бредовой горой», чтобы принять участие в экскурсии».
Кора Тамм произнесла ледяным тоном: «Право, Уэйнесс, ты слишком легкомысленна! Глоуэн может сделать нелестные для тебя выводы по поводу твоего характера». Кивнув Глоуэну, она удалилась из вестибюля, оставив за собой тяжелое молчание.
Глоуэн повернулся к Уэйнесс и наклонился, чтобы поцеловать ее, но та отпрянула: «Глоуэн! Ты что, с ума сошел! Мама может вернуться в любой момент. И тогда уже дело не обойдется одними упреками в легкомыслии! Пойдем в гостиную — там гораздо веселее!» Она провела его по коридору в просторную светлую гостиную. Из окон открывался вид на мирные воды лагуны. Три зеленых ковра лежали на отбеленном деревянном полу; у стен стояли диваны и кресла с зеленой и синей обивкой.
Уэйнесс подвела Глоуэна к дивану. Он уселся с одного конца, а Уэйнесс устроилась на другом. Глоуэн искоса наблюдал за ней, сомневаясь в том, что он когда-нибудь поймет, что делается у нее в голове. Он спросил: «Где же твои гости?»
Уэйнесс наклонила голову и прислушалась: «Джулиан и Майло изучают в библиотеке карты района Бредовой горы. Сунджи присела на стол, выгодно демонстрируя бедро, и надеется, что кто-нибудь заметит ее интеллект. Два смотрителя Заповедника поджаривают папу на медленном огне. Это ежегодный ритуал, который консерватор обязан терпеливо выносить. Смотритель Алджин Боллиндер — отец Сунджи; смотрительница Клайти Вержанс — тетка Джулиана. Этруна Боллиндер, мать Сунджи, сплетничает с мамой в малой гостиной на втором этаже. Они по очереди рассказывают ужасные истории о пороках и безумствах их дочерей — одна говорит доверительным полушепотом, а другая испуганно поддакивает и разводит руками. Эта процедура пойдет им обеим на пользу, она вроде промывки желудка. Три-четыре дня мама будет вести себя хорошо. И наконец, на диване в большой гостиной, скромно сложив руки на коленях и соблюдая прочие приличия, расположился навязавшийся без приглашения Глоуэн Клатток из пансиона Клаттоков».
«Хорошо, что меня еще не выгнали в шею. Но я не совсем понимаю, честно говоря, зачем я сюда пришел».
«Разве у всего должна быть причина, как у товара в магазине — ценник?» — с некоторым раздражением спросила Уэйнесс.
«В таком случае мне остается только мучиться сомнениями по поводу страшной тайны, потребовавшей моего присутствия».
Уэйнесс посмотрела куда-то вдаль и тихо процитировала строки старинной поэмы: «Не старайся выпытать у моря, моря темного: что суждено вдали? Скажут волны, что в пучине горя сгинут все твои надежды-корабли... Так пел безумный поэт Наварт».
Слова повисли в воздухе. В конце концов Глоуэн нарушил молчание: «Расскажи мне что-нибудь о ваших гостях».
«О, это разномастная, разнокалиберная публика. Джулиан и смотрительница Вержанс — фанатичные жмоты. Смотритель Боллиндер — столь же убежденный хартист. Этруна Боллиндер плевать хотела на политику, но для нее очень важно, чтобы все были друг с другом предельно вежливы. Сунджи, в обществе Джулиана, величает себя «неогуманисткой», а это означает все, что ей приспичит в данный момент. Вот и все, пожалуй».
«Будет любопытно с ними познакомиться, особенно с Джулианом. Твоя мать уверена, что мы станем закадычными друзьями».
Уэйнесс усмехнулась: «Мир маминой мечты населен очаровательными людьми, пунктуально соблюдающими правила хорошего тона. Мне предстоит выйти замуж и наплодить двух послушных ангелочков, а также сиять от гордости каждый раз, когда Джулиан будет провозглашать очередной манифест. Майло суждено сеять доброе и вечное. Он станет олицетворением опрятности, честности, прямоты и добродетели — никогда не будет грубо обращаться с йипами, а о том, чтобы в них стрелять, даже речи не может быть. Консервационизм — благородный идеал, хотя мама страшно боится всяких рычащих и вонючих тварей. По ее представлению, их следует держать за оградой».
«И как на все эти мнения смотрит твой отец?»
«О, папа мастерски владеет навыками ни к чему не обязывающего благоразумия! Например, он может сказать: «Это интересная точка зрения, моя дорогая. Надо будет проверить, насколько она соответствует уставу». И больше не будет возвращаться к этому вопросу, — Уэйнесс подняла голову и прислушалась. — Гости возвращаются из библиотеки».
Лениво покачивая бедрами, в гостиную зашла высокая молодая женщина. На ней были брюки сливового цвета в обтяжку и черный жилет; небольшое бледное лицо обрамляли прямые черные волосы. Искристые черные глаза, высокие дуги бровей и широкий насмешливый рот придавали ей выражение шаловливой всезнайки, раскрывшей множество экстравагантных тайн. За ней бодрыми размашистыми шагами следовал высокий худощавый молодой человек, продолжавший говорить с Майло через плечо — очевидно, Джулиан Бохост. Долговязый, с большими голубыми глазами и красивым прямым носом, он казался слегка развинченным, несдержанным в движениях. Его свежее светлое лицо окружал ореол темно-русых кудрей; голос, высокий и звучный, сразу заполнил всю гостиную: «...если учитывать характеристики ландшафта, все становится еще загадочнее. Ага! А это у нас кто?»
Майло, завершавший процессию, тоже удивленно остановился при виде Глоуэна: «Так-так! Сегодня наш дом переполнен знаменитостями! Должен ли я представить их друг другу?»
«Будь добр, возьми на себя такое бремя, — отозвалась Уэйнесс. — Но не увлекайся: твои многословные панегирики часто напоминают некрологи».
«Постараюсь сдерживаться, — пообещал Майло. — Перед нами имеется существо женского пола в лиловых штанах, по имени Сунджи Боллиндер. Рядом с ней — не столь привлекательный, но не менее влиятельный персонаж, Джулиан Бохост. У них еще нет уголовных судимостей, и оба считаются украшениями светского общества Стромы. А здесь мы обнаруживаем выдающегося Глоуэна Клаттока из пансиона Клаттоков, уже занимающего ответственную должность в отделе расследований».
«Рад с вами познакомиться», — произнес Глоуэн.
«Очень приятно!» — отозвался Джулиан.
Сунджи искоса разглядывала Глоуэна: «Отдел расследований? Захватывающе интересная работа! Насколько я понимаю, вы патрулируете побережье и охраняете Заповедник?»
«Можно сказать и так, — ответил Глоуэн. — Хотя на самом деле у нас много других функций».
«С моей стороны было бы недопустимой дерзостью попросить вас показать страшный пистолет?»
Глоуэн вежливо улыбнулся: «Вам нечего опасаться. Мы носим оружие только в патруле».
«Какая жалость! А я всегда хотела узнать, правда ли, что охранники делают на пистолетах зарубки, отмечая число убитых йипов?»
И снова Глоуэн улыбнулся: «Пришлось бы сделать столько зарубок, что от пистолета ничего не осталось бы! Убивать йипов — моя специальность, но точно помнить, сколько именно я отправил на тот свет, было бы затруднительно. Когда я взрываю и пускаю ко дну судно, набитое йипами, я могу лишь приблизительно оценить потери противника. В любом случае, такая статистика ничему не помогает, так как в последнее время на месте каждого убитого йипа сразу возникают двое или трое. Забава потеряла остроту новизны».
«А ты не мог бы взять Сунджи в патруль и дать ей самой пострелять в йипов?» — спросил Майло.
«Не вижу, почему нет, — Глоуэн повернулся к Сунджи. — Но прошу учесть, что я не могу гарантировать удачную охоту. Иногда дни и даже недели проходят без единого выстрела».
Джулиан посмотрел на Сунджи: «Как ты думаешь? У тебя есть шанс, если ты готова этим заняться».
Сунджи пересекла гостиную и бросилась в кресло: «Не понимаю вашего пристрастия к безвкусным шуточкам».
Майло доверительно наклонился к Глоуэну: «Наверное, мне следовало заметить, что Сунджи поддерживает программу неогуманистов, а они — идеологический авангард жмотов».
«Не жмотов, а Жэ-Эм-О!»
«В политическом словаре натуралистов много особых терминов и выражений, — объяснил Глоуэну Майло. — ЖМО — партия жизни, мира и освобождения. Джулиан — пламенный проповедник ее принципов».
«Кто может спорить с принципами жизни, мира и освобождения?» — спросил Глоуэн.
«По всеобщему убеждению, наименование — единственная приемлемая часть программы жмотов», — отозвался Майло.
Джулиан пропустил это замечание мимо ушей: «Вопреки всем доводам разума, противники судьбоносного движения ЖМО не только существуют, но и множатся, как сорняки».
«Надо полагать, оппозиционное движение называется СВП: партия смерти, войны и порабощения?» — съязвил Глоуэн.
Джулиан понял его буквально: «Они проницательны и коварны! Никогда они не обнажают свою истинную сущность столь откровенно. Нет, они называют себя «хартистами» и претендуют на нравственное превосходство, размахивая у нас перед носом невразумительными древними текстами!»
«Тексты эти составляют устав Общества натуралистов, так называемую «Хартию», — вставил Майло. — Почему бы тебе не прочесть ее когда-нибудь, Джулиан?»
Джулиан Бохост изящно махнул рукой: «Гораздо легче критиковать с позиции полного невежества».
«Меня шокирует такое отношение к уставу, — признался Глоуэн. — У нас на станции Хартию считают основополагающим законом Вселенной. Любой, кто думает по-другому — йиптонский шпион, сумасшедший или дьявол собственной персоной».
«Джулиан, ты кто — шпион, сумасшедший или дьявол?» — спросила Уэйнесс.
Джулиан задумался: «Меня называли назойливым выскочкой, неоперившимся юнцом и пустомелей, а сегодня обвинили в пристрастии к безвкусным шуточкам, но я не йиптонский шпион, не сумасшедший и ни в коем случае не дьявол! В общем и в целом я просто искренний и серьезный молодой человек и не слишком отличаюсь, например, от таких, как Майло».
«Подождите-ка! — воскликнул Майло. — Следует ли воспринимать это как комплимент?»
«Другого истолкования не может быть, — заверила его Уэйнесс. — Джулиан находит в себе только самые бескорыстные и благородные устремления — или, по меньшей мере, самые модные».
«Некоторое сходство невозможно отрицать, — неохотно признал Майло. — Мы оба носим ботинки носками вперед. Оба умеем пользоваться ножом и вилкой так, чтобы не отрезать себе пальцы. Но разница также налицо. Я усидчив и методичен, в то время как Джулиан разбрасывается блестящими идеями, как бродячий пес, выскребающий блох. Откуда они у него заводятся, ума не приложу».
«Я мог бы предложить правдоподобное, если и не слишком возвышенное объяснение, — отозвался Джулиан. — В нежном возрасте я слишком много читал, благодаря чему преждевременно поглотил идеи пятисот мудрецов. Пытаясь усвоить огромный клубок мохнатых постулатов, я обливался по́том, сотрясаемый спазмами интеллектуального несварения, и...»
Уэйнесс предупреждающе подняла ладонь: «Должна заметить, что скоро будут подавать обед и, если ты намерен продолжить свою метафору описанием подробностей последовавшего словесного поноса, некоторые из нас могут потерять аппетит. Бедняжка Сунджи уже выглядит так, будто чем-то отравилась».
Джулиан поклонился: «Признаю́ справедливость твоего замечания. Воспользуемся более умеренными выражениями. Короче говоря, когда идея, блестящая или не очень, приходит мне в голову, я никогда не могу с уверенностью установить ее источник. Действительно ли это моя идея — или просто отрыжка чего-то усвоенного раньше? Поэтому я часто не решаюсь выдвигать ту или иную замечательную концепцию в качестве своей собственной — вдруг кто-нибудь, чьи знания и эрудиция обширнее моих, вспомнит ее происхождение и станет высмеивать меня, как плагиатора?»
«Интересная идея!» — заявил Майло.
Глоуэн кивнул: «Мне тоже так показалось на прошлой неделе, когда я обнаружил ее в первоисточнике».
«Как? — не понял Джулиан. — Что это значит?»
«По счастливой случайности могу подтвердить справедливость твоего тезиса, хотя категорически отказываюсь заявлять о превосходстве своей эрудиции».
«Ты не мог бы выражаться определеннее?» — нетерпеливо спросил Майло.
«Несколько дней тому назад у меня был повод просмотреть краткое изложение философских взглядов Ронселя де Руста, включенное в карманный справочник Бьярнстры под наименованием «Основные концепции пятисот знаменитых мыслителей с аннотациями». В предисловии Бьярнстра упоминает о трудностях, сходных с теми, о которых говорил Джулиан, описывая их в почти таких же или точно таких же терминах. Совпадение, разумеется, но весьма любопытное».
«Вот он, томик Бьярнстры, у нас на полке!» — показал пальцем Майло.
Развалившись в кресле, как огромная тряпичная кукла, Сунджи громко расхохоталась: «Мне тоже не помешает раздобыть экземпляр этой полезной книжицы!»
«С этим не должно быть никаких проблем, — отозвалась Уэйнесс. — Возникает впечатление, что она есть у всех и каждого».
«Остается одна загадка, — сказал Майло. — По какой причине Глоуэн интересовался Ронселем де Рустом?»
«Все очень просто. Намур заявил, что очень уважает де Руста, и я из чистого любопытства нашел конспект работ де Руста в сборнике Бьярнстры. Здесь нет никакой загадки — кроме, пожалуй, того, что именно заинтересовало Намура в философии де Руста».
«И кто же сей высокоученый Намур?» — спросил Джулиан.
«Координатор наемной рабочей силы, используемой на станции; у него самого статус временного наемного работника, хотя он из рода Клаттоков».
По всему дому разнеслись тихие мелодичные звуки. Уэйнесс вскочила: «Обед готов! Пожалуйста, соблюдайте приличия и следите за манерами».
Обед подавали на веранде с видом на лагуну, под четырьмя тенистыми маркизадами. Гостей рассаживала Кора Тамм: «Эгон, ты займешь свое обычное место, конечно. А затем — как бы это сделать? Сунджи — сюда, за ней Майло, Клайти — если она не возражает — и Глоуэн. С этой стороны, справа от отца — Уэйнесс. Рядом с ней Джулиан — уверена, что им будет о чем поговорить! За ним Этруна. Алджин, садитесь здесь, рядом со мной. А теперь, в интересах мира и гармонии, не запретить ли нам обсуждение политики во время обеда?»
«Во имя человеколюбия я голосую против, — заявил Майло. — Если будет введено такое правило, Джулиану придется отрезать себе язык».
«Майло, будь так добр, сдерживай наклонность к ироническим преувеличениям! — возмутилась Кора Тамм. — Джулиан может не понять, что ты не хотел его обидеть».
«Ты совершенно права! Джулиан, что бы я про тебя не говорил, не вздумай обижаться».
«Мне это и в голову не придет, — лениво отозвался Джулиан. — Я собираюсь тихонько сидеть и самым безобидным образом наслаждаться видом и кулинарией».
«Хорошо сказано, Джулиан! — одобрила его тетка, Клайти Вержанс, еще не пожилая и достаточно хорошо, даже атлетически сложенная женщина с пронзительными стальными глазами и строгим выражением лица, не вязавшимся с художественно растрепанной копной каштановых кудрей. — Здесь действительно очень приятно. Лесной воздух освежает».
Стали подавать обед: сначала бледно-коричневатый суп из даров моря, собранных на берегу, и салат из огородной зелени. На второе каждому принесли по небольшой жареной птице на рашпиле и глиняный горшочек с еще кипящим ассорти из бобов, колбасок, трав и черных сморчков. Десертом послужила охлажденная сладкая дыня.
Покончив с первой бутылью вина, компания оживилась: пристойный негромкий смех, звон посуды и обрывки фраз проносились с одного конца стола на другой, временами смешиваясь в неразборчивый гул, то и дело прерываемый звучными разглагольствованиями Джулиана — иногда остроумными, иногда поучительными, но неизменно свидетельствовавшими об изысканном вкусе и безупречной образованности. Глоуэн, однако, будучи стиснут с обеих сторон хозяйкой дома и смотрительницей Клайти Вержанс, редко находил интересовавшие их темы для обсуждения и бо́льшую часть времени молчал.
Гости расправились с дыней и сидели, потягивая зеленый чай. Кора Тамм упомянула о предложенном Джулианом посещении приюта «Под Бредовой горой»: «Помогли ли вам наши карты?»
«О, несомненно! Но я воздержусь от окончательных выводов, пока не увижу происходящее собственными глазами».
Смотритель Боллиндер встрепенулся: «Разве меня не должны были предварительно известить о ваших намерениях?»
«Не обязательно, — отозвалась смотрительница Вержанс. — Я всегда считала, что ситуация под Бредовой горой нуждается в каком-то вмешательстве. Необходимо, чтобы Джулиан изучил условия на месте, прежде чем я представлю рекомендации».
«Рекомендации — по какому вопросу?» — смотритель Боллиндер, огромный, как бык, с горящими черными глазами, густой черной шевелюрой и выдающейся нижней челюстью, поросшей жесткой черной бородкой, с подозрением уставился на коллегу.
Клайти Вержанс ответила холодно и наставительно, будто обращаясь к непослушному ребенку: «Приют «Под Бредовой горой» пользуется большой популярностью среди туристов; планируется строительство нового флигеля. Я сомневаюсь в желательности такого увеличения числа спальных мест. Туристы приезжают туда, чтобы поглазеть на массовое кровопролитие в долине. Так как мы предоставляем им кров и пищу, мы тем самым потакаем самым отвратительным человеческим инстинктам — и берем за это деньги».
«К сожалению, это верно, — кивнул Алджин Боллиндер. — Тем не менее, кровавые спектакли будут продолжаться так или иначе, берем мы за них деньги или нет, а если мы откажемся принимать туристов, они потратят свои сбережения где-нибудь в другом месте».
«Разумеется! — сказала Клайти Вержанс. — Но, возможно, нам следовало бы положить конец этим ужасным столкновениям раз и навсегда, что было бы самым конструктивным и гуманным решением проблемы».
Лицо смотрителя Боллиндера окаменело: «От ваших умозаключений за версту разит жмотской идеологией».
Клайти Вержанс презрительно усмехнулась: «Ну и что? Кто-то же должен осуществлять нравственный контроль в дикой средневековой популяции? Отсутствие вмешательства сверху приводит к самым печальным последствиям».
Боллиндер поднял глаза к небу, раздул щеки и заявил: «Наслаждайтесь своими нравственными принципами, сколько вам будет угодно! Холите их и лелейте! Восхищайтесь ими, вешайте их на шею! Но не навязывайте их Заповеднику!»
«Полно, полно, Алджин! Сколько напыщенности, сколько самомнения! Попробуйте хотя бы раз в жизни слегка расширить свой кругозор вместо того, чтобы задирать нос и блеять заученные фразы. Нравственные принципы бесполезны, если они не применяются на практике. По всему Кадуолу бросается в глаза вопиющая необходимость развития новых моральных представлений, и ситуация под Бредовой горой — лишь характерный пример».
«Как всегда, вы ставите вопрос вверх ногами. Битвы в долине под Бредовой горой продолжаются миллионы лет — очевидно, что они служат некой фундаментальной экологической цели, даже если ее точное определение еще не сформулировано. Мы не имеем права вмешиваться — таково одно из основных ограничений, предусмотренных Хартией».
Смотрительница Вержанс хрюкнула: «Я уже не в том возрасте, когда меня можно было прижучить, хлопнув по носу пожелтевшей старой бумажкой!»
«Наконец мы слышим голос прогрессивного реализма, звучащий громко, открыто и ясно! — объявил Джулиан. — Время настало! Я тоже чувствовал мокрую, холодную, мертвую хватку былого на моих плечах и сбросил ее! Вперед, ЖМО!»
Майло захлопал в ладоши: «Браво, Джулиан! У тебя неподражаемый стиль! Ты не пробовал сделать политическую карьеру?»
«Майло! — с томным изумлением обернулась к нему Сунджи. — Разве можно быть таким идиотом? Джулиан давно делает политическую карьеру».
«И прекрасно умеет защищать интересы своей партии! — воскликнула Кора Тамм. — Уэйнесс, разве ты так не считаешь?»
«Язык у него хорошо подвешен, спору нет. Глоуэн, я заметила, что ты морщился и корчил рожи, когда говорила смотрительница Вержанс. Ты хотел таким образом поддержать ее точку зрения?»
Все взоры обратились к Глоуэну. Тот помолчал, покосился на сидящую рядом Клайти Вержанс и ответил: «Хозяйка дома предпочитает, чтобы мы избегали разговоров на политические темы, в связи с чем я оставлю свое мнение при себе».
Кора Тамм улыбнулась и похлопала Глоуэна по плечу: «Похвальная внимательность! Если бы только Майло мог последовать твоему примеру!»
«Именно поэтому мне чрезвычайно любопытно было бы узнать точку зрения Глоуэна! — возразил Майло. — Его кроткое самоотречение означает, что он поддерживает жмотов. Так тебя следует понимать, Глоуэн? Да или нет?»
«Как-нибудь в другой раз», — уклонился Глоуэн.
Смотрительница Вержанс спросила его: «Насколько я понимаю, ты работаешь в отделе B?»
«Так точно».
«И в чем примерно заключаются твои обязанности?»
«Прежде всего, я все еще прохожу практическую подготовку. Кроме того, я выполняю различные поручения директора — занимаюсь мелочами, не заслуживающими внимания старшего офицерского состава. И, разумеется, я регулярно патрулирую все районы Дьюкаса на автолете».
«Веселее всего, конечно, патрулировать побережье Мармиона», — как бы между прочим заметил Джулиан.
Глоуэн покачал головой: «Джулиан одержим каким-то заблуждением. Вопреки его фантазиям, наши патрули служат достижению важных практических целей. Можно сказать, что мы охраняем территорию Заповедника и проверяем состояние каждой провинции, совершая облеты несколько раз в год».
Смотрительница Клайти пожала плечами: «Не могу представить себе, что вы там пытаетесь найти».
«Мы предоставляем данные ученым. Мы снабжаем, а иногда и спасаем, их экспедиции. Мы ведем наблюдения и сообщаем о самых различных событиях — стихийных бедствиях, аномальных миграциях животных и нетрадиционных переселениях племен. Иногда мы обнаруживаем проникнувших в Заповедник нарушителей, инопланетных или из числа местных жителей. Их мы задерживаем, как правило, без применения оружия. На самом деле, когда мы вылетаем в патруль, мы никогда не знаем, что нас ждет. Например, мы можем найти крабодава, застрявшего в болоте. В таком случае нам предстоит большое количество тяжелой и грязной работы — настоящее испытание профессиональных навыков».
«А что вы в таком случае делаете?» — спросила Уэйнесс.
«Приземляемся, закрепляем петли и тросы в нужных местах, вытаскиваем чудище из болота и улепетываем подобру-поздорову — благодарности от крабодава не дождешься».
«И ты справляешься с этим один?»
«Для того, чтобы патрулировать вдвоем, не хватает персонала. Но каждый делает все, что может и, как правило, преодолевает препятствия — хотя бы для того, чтобы доказать, что не лыком шит. В отделе B нас готовят в любым возможным ситуациям».
«И ты считаешь, что можешь справиться с любой ситуацией?» — поинтересовалась Сунджи.
«Как я уже сказал, я еще учусь, — усмехнулся Глоуэн. — Со временем надеюсь не уступать в квалификации моему отцу».
«Что происходит, когда вы обнаруживаете нарушителей?» — снова как бы между прочим спросил Джулиан.
«Большинство из них — одиночки-старатели, проникающие в Заповедник в поисках драгоценных камней».
«Я думал, такие люди опасны и хорошо умеют обращаться с оружием».
«Некоторые умеют, но у нас свои методы. Датчики предупреждают о проникновении незарегистрированной техники. Прежде всего мы находим и выводим из строя транспортные средства нарушителей, чтобы предотвратить их побег. Затем, пользуясь громкоговорителем, мы предупреждаем их об опасности применения силы и приказываем им сдаваться. Как правило, этого достаточно».
«И что потом?»
«Если они сдаются без сопротивления, их заставляют отрабатывать примерно три года на строительстве дороги к Протокольному мысу. Если они отстреливаются и сопротивляются, их убивают на месте».
Сунджи изобразила преувеличенную дрожь ужаса: «Персонал отдела расследований скор на руку, как я вижу. Вы не предоставляете задержанным никакой возможности защищать себя в суде или нанять адвоката, никакого права на апелляцию?»
«Наши правила общеизвестны. Традиционные юридические процессы перечисляются и автоматически опровергаются с помощью одной краткой формулировки. Это нечто вроде предварительно оплачиваемого счета за гостиницу без права на возврат внесенной суммы. У нас нет ни времени, ни средств для соблюдения дорогостоящих формальностей. Если нарушители находят наши порядки неприемлемыми, они могут совершать свои преступления на какой-нибудь другой планете».
В голосе Сунджи прозвучал металлический оттенок: «И тебе приходилось собственноручно убивать кого-либо из нарушителей — зная, что они могут не знать о ваших так называемых правилах?»
На лице Глоуэна появилась презрительно-напряженная усмешка: «Когда бандиты делают все возможное для того, чтобы нас убить, мы забываем о сострадании. Мысль о том, что они могут не знать о правилах, даже не приходит нам в голову».
«Раз уж мы обсуждаем эту тему, позволь задать еще один вопрос, — холодно произнесла Клайти Вержанс. — Что вы делаете с йипами, которых задерживаете на Побережье? Их вы тоже убиваете без зазрения совести?»
Глоуэн снова усмехнулся: «Не могу точно ответить на ваш вопрос, потому что йипы почти всегда сдаются без сопротивления».
«Но какая судьба их ожидает?»
«С годами правила изменились. Сперва их просто татуировали с целью идентификации и отсылали обратно на острова Лютвен. Такая гуманная политика не приводила ни к каким результатам, в связи с чем некоторое время нарушителей-йипов посылали на Протокольный мыс, на дорожные работы, но скоро в строительном городке не осталось свободных мест. Теперь мы применяем новый метод, и он, судя по всему, чрезвычайно эффективен!»
«В чем же заключается этот новый метод?»
«Йипы больше не отбывают срок на Протокольном мысу. Вместо этого мы высылаем их на другую планету — в Соумджиану или на планету Мултона. Там они обязаны отбыть срок, занимаясь подходящим полезным трудом — как правило, один или два года. Таким образом они возмещают расходы, связанные с их перевозкой. По окончании срока йип-нарушитель может продолжать работать на новом месте или заниматься чем угодно, но возвращение на Кадуол ему запрещено. По сути дела, он становится эмигрантом из Йиптона в другой мир, в чем и состоит наша цель. В конечном счете довольны все, кроме, пожалуй, Умфо, предпочитающего, чтобы йипы работали только на него».
Эгон Тамм обвел взглядом всех сидящих за столом: «Есть еще какие-нибудь вопросы? Или мы обсудили функции отдела B достаточно подробно?»
Клайти Вержанс мрачно проворчала: «Я узнала больше, чем хотела».
Кора Тамм посмотрела на небо: «По-моему, начинается послеполуденный бриз, и здесь скоро будет трудно разговаривать. Не пройти ли нам внутрь?»
Все присутствующие вернулись в парадную гостиную. Хозяйка дома призвала к вниманию: «Пожалуйста, располагайтесь поудобнее и будьте как дома. Мы с Этруной пойдем посмотрим на мои отпечатки листьев. Они просто изумительны и, как говорится в руководстве, «кажутся исполненными деликатной сущностью растительных структур». Клайти, вас это не заинтересует? Сунджи?»
Сунджи с улыбкой покачала головой. Смотрительница Вержанс промолвила: «Благодарю вас, Кора, но я сегодня не в растительном настроении».
«Как вам будет угодно. Майло, ты мог бы показать Сунджи и Глоуэну потайной грот с бассейном, который ты вчера нашел».
«Тогда он не будет потайным! — возразил Майло. — Если им так хочется, пусть ищут его сами. Тем временем, я покажу Джулиану нашу новую энциклопедию боевого оружия».
«Во имя милосердной Геи! — воскликнула Клайти Вержанс. — Это еще зачем?»
Майло пожал плечами: «Иногда удобнее убить оппонента, нежели спорить с ним, особенно если не хватает времени на более важные дела».
Кора Тамм поджала губы: «Майло, твой юмор граничит с нелепостью. Окружающие могут подумать, что у тебя нет никакого вкуса».
Майло поклонился: «Признаю́ справедливость критики и беру назад каждое слово! Пойдем, Джулиан, я покажу тебе грот с бассейном».
«Не сразу после обеда, — простонал Джулиан. — Я обессилен обильной трапезой».
«Что ж, развлекайтесь каждый по-своему, — великодушно снизошла Кора Тамм. — Этруна: пойдем, взглянем на отпечатки?»
Две дамы удалились. Остальные рассредоточились по гостиной. Глоуэн решил, что наступил удобный момент откланяться, но Уэйнесс каким-то образом почувствовала его намерение и едва заметным движением пальцев, в сочетании с многозначительным взглядом, показала, что не хочет, чтобы он уходил.
Глоуэн уселся, как раньше, в конце дивана. Клайти Вержанс прошлась вдоль гостиной туда и обратно, после чего заняла кресло напротив Джулиана.
Майло и Уэйнесс хлопотали у буфета и вскоре предложили гостям рюмки коньяка со сладким ликером и печенье, похожее на плотные темные палочки. Протянув рюмку Глоуэну, Уэйнесс сказала: «Так мы проводим долгие зимние вечера в Строме. Опусти в коньяк кончик твердого печенья и откуси размягченную часть. Сначала этот процесс покажется бессмысленным, но уже через минуту ты обнаружишь, что не можешь остановиться».
Смотрительница Вержанс отказалась от предложенного подноса: «Мне не хватает терпения бесконечно грызть одно и то же».
«Тогда просто выпейте коньяку, если не возражаете», — вежливо предложил Майло.
«Спасибо, но я немного расстроилась, и от коньяка у меня только голова закружится».
Вежливость Майло удесятерилась: «Может быть, вы хотели бы прилечь и отдохнуть на какое-то время?»
«Ни в коем случае! — рявкнула Клайти Вержанс. — У меня испортилось настроение, а не пищеварение. Если уж говорить без обиняков, меня шокировало и удивило то, что я слышала за столом».
Смотритель Боллиндер холодно улыбнулся: «Если меня не обманывает опыт, наблюдаются все признаки приближения бури — нам всем придется узнать причину возмущения Клайти Вержанс и, скорее всего, разделить ее огорчение».
«Не понимаю, почему вас это нисколько не возмущает! — заявила смотрительница. — Вы слышали, как этот господин, патрульный офицер отдела B, описывал свои обязанности без тени смущения. Как это называется? Это же полный нравственный вакуум! В молодом человеке это просто поразительно».
Глоуэн попробовал было вставить слово в свою защиту, но его голос потонул в излияниях Вержанс, неуклонно развивавшей свой тезис: «И что же нам поведали об отделе расследований? Налицо полное безразличие к человеческому достоинству и пренебрежение к основным правам! Делаются страшные дела — холодно и бесстрастно. Мы обнаруживаем в нашей среде полицейское учреждение, с неприкрытой наглостью утверждающее свою автономию, которой консерватор, судя по всему, не смеет противиться. Совершенно очевидно, что он сквозь пальцы смотрит на свои обязанности, пока агенты отдела B рыщут по всему континенту, захватывая, убивая и депортируя людей! Кто знает, чем еще они занимаются? Другими словами, я просто в ужасе!»
Смотритель Боллиндер обернулся к Эгону Тамму: «Как вам это нравится, консерватор? Как вы ответите на такие оскорбительные, по сути дела, обвинения?»
Эгон Тамм угрюмо покачал головой: «Смотрительница Вержанс не стесняется в выражениях! Если бы ее обвинения были справедливы, вся моя жизнь и вся моя работа не стоили бы ни гроша и заслуживали бы сурового порицания. К счастью, ее обвинения — несусветный вздор! Смотрительница Вержанс — достопочтенная представительница избирателей, но она выборочно останавливает внимание только на тех деталях, которые соответствуют ее предубеждениям. Вопреки ее опасениям, я внимательно наблюдаю за работой отдела B и нахожу, что персонал этого отдела строго придерживается законов Заповедника, определяемых Хартией. Таково положение дел — и точка».
Джулиан Бохост встрепенулся: «Но в конечном счете не все так просто. Законы, о которых вы говорите, явно устарели и далеко не совершенны».
«Ты говоришь о Хартии?» — поинтересовался смотритель Боллиндер.
Джулиан улыбнулся: «Пожалуйста, давайте обойдемся без грубостей, без лишних эмоций, без истерики. Хартия — не божественное откровение, если уж на то пошло. Она была согласована как средство контроля определенных условий, а эти условия изменились, в то время как Хартия остается неизменной — заплесневевший мегалит, монумент давно минувших дней, бросающий мрачную тень на все наше существование!»
Клайти Вержанс усмехнулась: «Метафоры Джулиана, возможно, слегка преувеличены, но в сущности он совершенно прав. Хартия, в ее нынешнем виде, отжила свой век и, как минимум, должна быть пересмотрена и приведена в соответствие с современными представлениями».
И снова Глоуэн попытался вставить слово, и снова идеи смотрительницы Вержанс безостановочно прокладывали себе дорогу, как снежная лавина: «Мы должны достигнуть взаимопонимания с йипами— такова наша самая насущная проблема. Мы не вправе продолжать бессовестную эксплуатацию этих беззащитных и послушных людей. Мы не можем их убивать, мы не можем лишать их возможности вернуться на родину. Не вижу никакого вреда в том, чтобы разрешить им поселиться на побережье Мармиона. Диким животным останется достаточно свободного места».
Майло не верил своим ушам: «Уважаемая госпожа Вержанс! Разве вы забыли? Общество натуралистов получило право собственности с тем условием, что Кадуол останется Заповедником навечно, причем человеческие поселения в местах, не предусмотренных Хартией, категорически запрещены. Вы не можете требовать нарушения заведенного порядка вещей».
«А вот и нет! Как смотрительница Заповедника и как член партии жизни, мира и освобождения, могу и буду! Любое другое решение проблемы неизбежно приведет к войне и кровопролитию».
Она продолжала бы разглагольствовать, но ее решительно прервала Уэйнесс: «Глоуэн, тебе разве нечего сказать? Что ты думаешь по этому поводу?»
Глоуэн с подозрением покосился на нее — Уэйнесс улыбалась во весь рот. Глоуэна словно окатило холодной волной — неужели она заставила его придти только для того, чтобы он развлекал публику? Он натянуто проворчал: «Я, в каком-то смысле, здесь посторонний. В моем положении было бы самонадеянно участвовать в вашей дискуссии».
Эгон Тамм перевел взгляд с Глоуэна на свою дочь и снова на Глоуэна: «Я, по меньшей мере, не считаю тебя посторонним и хотел бы узнать твое мнение».
«Не стесняйся, Глоуэн! — поддержал консерватора Алджин Боллиндер. — Мы уже выслушали самые нескромные и беспочвенные рассуждения. Пора предоставить слово тебе».
«Если ты боишься, что тебя вытолкает в шею разгневанная толпа, — вкрадчиво сказала Сунджи, — ты мог бы попрощаться уже сейчас и тем самым предотвратить позорное изгнание».
Глоуэн проигнорировал ее провокацию: «У меня вызывает недоумение явное противоречие, которое все присутствующие, по-видимому, не замечают или не желают замечать. Или, может быть, мне неизвестно некое неписаное правило или особое предварительное условие, воспринимаемое всеми, как само собой разумеющееся».
«Продолжай, Глоуэн! — потребовал Майло. — Твои опасения и оговорки не слишком интересны, но мы хотели бы знать, о каком противоречии ты говоришь. Открой нам великую тайну!»
«Я просто пытался тактично подойти к обсуждению довольно щекотливого вопроса», — с достоинством возразил Глоуэн.
«К дьяволу тактичность, переходи к делу! Ты ждешь, чтобы тебе вручили приглашение на золоченом пергаменте?»
«Мы готовы к самому худшему! — заявил Эгон Тамм. — Попросил бы только не подвергать сомнению целомудрие моей супруги, отсутствующей и поэтому неспособной вступиться за свою честь».
«Я могу ее позвать, — вставила Уэйнесс, — если Глоуэн намерен предъявить ей позорные обвинения».
«Зачем это все? — отмахнулся Глоуэн. — Мои замечания касаются госпожи Вержанс. Я не могу пройти мимо того факта, что процесс ее избрания на должность смотрительницы осуществлялся в строгом соответствии с Хартией. Кроме того, все ее обязанности, в том числе обязанность безоговорочно защищать Заповедник от любых врагов и нарушителей, точно определяются Хартией. Если госпожа Вержанс тем или иным образом отказывается от соблюдения Хартии, преуменьшает ее значение, стремится к отмене Хартии или поддерживает запрещенное поселение людей на территории Заповедника, она тем самым, в ту же минуту, снимает с себя полномочия смотрительницы Заповедника. Она не может одновременно пользоваться преимуществами Хартии и поносить ее. Либо она признаёт и соблюдает всю Хартию в целом и каждое из ее положений, либо она должна быть немедленно лишена звания смотрительницы Заповедника. Если я ее правильно понял, она уже сделала выбор и является смотрительницей не в большей степени, чем я или кто-либо другой».
Наступило молчание. Челюсть Джулиана Бохоста слегка отвисла. Улыбка Уэйнесс сползла с ее лица. Эгон Тамм задумчиво помешивал коньяк палочкой печенья. Смотритель Боллиндер уставился на Глоуэна, нахмурив черные брови. Сунджи хрипло прошептала: «Беги, пока тебя не разорвали на кусочки!»
Глоуэн спросил: «Я зашел слишком далеко? Мне казалось, что этот вопрос нуждается в разъяснении. Если я нарушил приличия, прошу прощения».
Клайти Вержанс сухо ответила: «Твои замечания достаточно вежливы. Тем не менее, ты выпалил мне в лицо то, что никто другой не осмеливался сказать раньше, даже на достаточном расстоянии. Чем заслужил мое уважение».
Джулиан сказал, тщательно выбирая слова: «Как ты уже предположил, этот вопрос связан с осложнениями и тонкостями, понимания которых от тебя, как от человека постороннего в политике, невозможно ожидать. Парадокс, вызвавший твой интерес, существует. Тем не менее, госпожа Вержанс была избрана надлежащим образом на должность смотрительницы Заповедника и продолжает оставаться в этой должности с полным правом, несмотря на ее прогрессивные взгляды».
Клайти Вержанс глубоко вздохнула и обратилась к Глоуэну: «Ты усомнился в моем праве занимать должность смотрительницы. Но мое право обосновывается не Хартией, а голосами избирателей. Что ты можешь на это сказать?»
Эгон Тамм вмешался: «Позвольте мне ответить на этот вопрос. Планета Кадуол является Заповедником, управление которым осуществляет консерватор с помощью служащих станции Араминта. Это общественное устройство не имеет ничего общего с классической демократией. Полномочия правительства основаны на первоначальной Хартии, дарованной Обществом натуралистов. Законным образом избранные смотрители Заповедника получают власть от консерватора и могут пользоваться ею только в интересах Заповедника, в том смысле, в каком эти интересы определяются Хартией. Таково мое понимание ситуации. Другими словами, Хартия не может быть отменена голосами нескольких недовольных избирателей».
«Вы называете сто тысяч йипов «несколькими недовольными избирателями»?» — резко спросила Клайти Вержанс.
«Йипы — не избиратели, а серьезная проблема, окончательное решение которой в данный момент еще не найдено».
Глоуэн поднялся на ноги: «Думаю, что мне пора откланяться. Было очень приятно познакомиться с гостями из Стромы». Обратившись к консерватору, он прибавил: «Пожалуйста, передайте мою благодарность вашей супруге». Заметив, что Уэйнесс собирается встать, он остановил ее движением руки: «Я сам найду дорогу к выходу, не нужно беспокоиться».
Тем не менее, Уэйнесс последовала за ним в вестибюль. Глоуэн сказал: «Спасибо за приглашение. Я прекрасно провел время с твоими друзьями и очень сожалею, что вызвал некоторый переполох».
Глоуэн поклонился, повернулся и вышел. Поднимаясь к дороге, он чувствовал на спине давление провожавшего его взгляда, но Уэйнесс не позвала его, и он не обернулся.
5
Сирена опустилась за холмы — на станции Араминта смеркалось, звезды уже поблескивали по всему небу. Сидя у открытого окна, Глоуэн мог видеть, почти прямо над головой, созвездие странной правильной формы, именуемое «Пентаграммой», а дальше к югу — вьющуюся до горизонта россыпь Большого Угря.
События прошедшего дня погружались в память; Глоуэн чувствовал себя подавленным и опустошенным. Все было кончено, ничего уже не могло иметь никакого значения. Вероятно, такое своевременное выяснение отношений было даже к лучшему — и все же, насколько лучше было бы, если бы он не явился сегодня в Прибрежную усадьбу! А может быть, даже если бы он вообще туда не ходил...
Мрачные размышления тщетны. То, что произошло сегодня — или нечто в этом же роде — было неизбежно с самого начала. Уэйнесс это прекрасно понимала. Более или менее тактично она старалась предупредить его об этом, но Глоуэн, упрямый и гордый, как истинный Клатток, не прислушался к ней.
И все же события этого дня были окутаны какой-то тайной. Почему Уэйнесс объяснила ему, как вломиться без приглашения в дом консерватора, принимавшего важных гостей, если предвидела, что он рано или поздно окажется в самом неудобном положении? Он мог никогда не узнать ответ на этот вопрос, а со временем и вопрос, как таковой, перестанет его интересовать...
Мелодично зазвонил телефон. С экрана на него смотрело лицо, которое он ожидал увидеть в последнюю очередь: «Глоуэн? Чем ты занимаешься?»
«Ничем особенным. А ты?»
«Я решила, что с меня хватит светского общества. Теперь считается, что у меня мигрень и я лежу в постели».
«Прими мои соболезнования».
«Нет у меня никакой мигрени! Я просто хотела побыть одна».
«В таком случае можешь не принимать мои соболезнования».
«Я заверну их в кружевной платочек и сохраню на черный день. Почему ты удрал от меня, как от прокаженной?»
Этот вопрос застал Глоуэна врасплох. Запинаясь, он ответил: «Мне показалось, что настало самое удачное время смыться подобру-поздорову».
Уэйнесс покачала головой: «Не верю. Ты ушел, потому что ты на меня разозлился. А почему? У меня такое ощущение, будто я вечно смотрю в непроглядный мрак. Я устала от загадок».
Глоуэн пытался найти ответ, позволявший ему сохранить хоть какое-то достоинство. Он пробормотал: «Я больше разозлился на себя, чем на кого-нибудь другого».
«И все равно я не понимаю. Почему надо было злиться на себя, на меня или на кого-нибудь другого?»
«Потому что я сделал то, чего не хотел делать! Я намеревался вести себя дипломатично, с безупречной вежливостью, очаровать присутствующих своим тактом и избежать каких-либо столкновений. А вместо этого я выпалил все, что думаю, вызвал бурю возмущения и подтвердил худшие опасения твоей матушки».
«Ну что ты! Все обошлось не так уж плохо. На самом деле, даже очень неплохо. Ты мог бы вести себя гораздо хуже».
«Разумеется — если бы я постарался, я мог бы свалять и не такого дурака! Я мог бы насосаться коньяку и расквасить Джулиану нос, обозвать супругу смотрителя Боллиндера старой трещоткой, а на пути к выходу помочиться в горшок с любимым фикусом твоей матушки».
«И каждый решил бы, что такова традиционная манера Клаттоков хорошо проводить время в гостях. Главный вопрос остается нерешенным, и ты даже не попытался на него ответить: почему ты на меня злишься? Или почему ты на меня злился, если ты больше не злишься? Скажи мне, что я сделала не так, чтобы это больше не повторялось».
«Я не хочу об этом говорить. Мы оба понимаем, что теперь это не имеет ни малейшего значения».
«Как так? Почему?»
«Ты дала мне ясно понять, насколько невозможны между нами какие-либо близкие отношения. Я пытался этому не верить, но теперь вижу, что ты была права».
«И ты предпочитаешь не иметь со мной никаких отношений?»
«Зачем формулировать это таким образом? Сегодня мои предпочтения не учитывались ни в малейшей степени. Почему теперь их вдруг изучают под микроскопом?»
Уэйнесс рассмеялась: «Я забыла тебе сообщить — непростительная рассеянность! — что я подвергла переоценке возникшее положение вещей».
У Глоуэна чуть не вырвалась язвительная усмешка, но он мудро подавил ее: «И когда мы узнаем результаты этой переоценки?»
«Некоторые из них уже известны».
«Давай встретимся на пляже, и ты мне все расскажешь».
«Не посмею, — Уэйнесс бросила взгляд через плечо. — Как раз когда я буду вылезать в окно, мама и Клайти Вержанс соберутся проверить, сплю ли я сном младенца».
«Мечты несбыточны, действительность несоразмерна воображению!»
«А теперь признавайся: что я такое сделала, из-за чего ты взбесился?»
«Просто-напросто я не совсем понимаю, зачем ты вообще пригласила меня сегодня в усадьбу».
«Пуф! — оказавшись в затруднении, Уэйнесс надула щеки и выпустила воздух. — А тебе не приходило в голову, что я хотела похвастаться тобой перед Джулианом и Сунджи?»
«В самом деле?»
«А что в этом странного? Но тебя бесит что-то еще».
«Ну... пожалуй. Никак не могу понять, зачем делать такую тайну из чего-то, что ты узнала на Земле».
«Все очень просто. Я не уверена в том, что ты никому не расскажешь».
Теперь щеки надул Глоуэн: «Не очень хорошо с твоей стороны так говорить!»
«Ты спросил — я ответила».
«Не ожидал столь... откровенного ответа».
«Откровенность тут ни при чем. Дело скорее в практических соображениях. Подумай сам. Предположим, ты поклялся бы хранить тайну, призывая в свидетели все, что для тебя свято и дорого, и я рассказала бы тебе о том, что узнала, и о том, что собираюсь сделать. Через некоторое время, поразмышляв хорошенько, ты пришел бы к выводу, что твой долг состоит в том, чтобы нарушить клятву и уведомить твоего отца. Исходя из тех же высоких соображений, твой отец проинформировал бы Бодвина Вука — а после этого кто знает, до чьих ушей дошла бы моя тайна? А если бы она дошла до некоторых длинных ушей, поверь мне, это привело бы к очень серьезным последствиям. Но если я никому ничего не говорю, мне не о чем беспокоиться. Надеюсь, теперь ты все понимаешь и не будешь на меня злиться хотя бы по этой причине».
Глоуэн задумался, после чего сказал: «Насколько я понимаю, ты занялась — или собираешься заняться — очень важным делом».
«Именно так».
«Уверена ли ты в том, что сможешь справиться в одиночку?»
«Я ни в чем не уверена, кроме того, что я должна сделать все, что требуется, не привлекая внимания. Для меня это очень трудная задача. Мне нужна помощь, мне потребуется помощь — но только на моих условиях. Помощь со стороны Майло — наилучший компромисс. Он со мной поедет, и я тому чрезвычайно рада. Ну что, теперь я все объяснила?»
«Я понимаю все, что ты мне сказала, но... Предположим, тебя и Майло убьют — что тогда? Что станет с твоей информацией?»
«Я уже все приготовила на этот случай».
«Мне кажется, тебе следует посоветоваться с твоим отцом».
Уэйнесс покачала головой: «Он скажет, что я слишком молода и неопытна для того, чтобы пускаться в такое предприятие, и не позволит мне покинуть Прибрежную усадьбу».
«И ты не сомневаешься в том, что он оказался бы неправ?»
«Нет, не сомневаюсь. Я считаю, что делаю именно то, что нужно... В любом случае, такова ситуация, и я надеюсь, что теперь ты чувствуешь себя лучше».
«Я ничего не чувствую, а это несколько лучше, чем чувствовать себя плохо».
«Спокойной ночи, Глоуэн».
На следующее утро Уэйнесс снова позвонила Глоуэну: «Просто хотела поставить тебя в известность о последних событиях. Сегодня во время завтрака смотритель Боллиндер и Клайти Вержанс страшно поскандалили. В результате Клайти и ее племянничек Джулиан возвращаются в Строму раньше времени».
«Даже так! А как быть с изучением условий под Бредовой горой? Джулиан забыл о своих планах?»
«О Бредовой горе никто не упоминал. Либо о ней забудут, либо эти планы придется отложить».
6
В ответ на вопрос Бодвина Вука Глоуэн заявил: «Приказ втереться в доверие бесстрашных львов мне не по нутру, директор. Я чувствую себя шпионом и доносчиком».
«А как еще ты себя должен чувствовать? — не проявил сострадания Бодвин. — Ты шпион и доносчик. Такова твоя функция. Агент отдела расследований всегда называет вещи своими именами. Забудь о терминологии и делай то, что от тебя требуется».
«Тем временем мне приходится проводить время в обществе бесстрашных львов. С каждым разом они становятся все противнее».
«И Керди тоже?»
«Керди непоследователен. Он умеет быть забавным, когда на него находит ироническое настроение. Но после кружки-другой вина из «запасной бочки для бесстрашных львов» он становится таким же безмозглым крикуном, как Клойд и Кайпер. Еще хуже!»
«Странно! Вуки, как правило, безмозглостью не отличаются. Позволь мне дать тебе один совет: не следует недооценивать Керди. Внимательно прислушивайся к его словам! Иногда он демонстрирует проницательность, достойную Макиавелли. Например, так же, как и тебе, ему было неудобно являться ко мне с еженедельными отчетами о крамольных разговорах и преступных заговорах. В связи с чем он порекомендовал, чтобы я поручил выполнение этой обязанности тебе. Подвоха следует ожидать от кого угодно и когда угодно».
Глоуэн мрачно усмехнулся: «Я хорошо запомню ваш совет».
Бодвин Вук откинулся на спинку кресла: «Керди этого не понимает, но кружок бесстрашных львов — своего рода камуфляж. Я интересуюсь одним человеком, по-видимому, довольно тесно связанным с Титусом Помпо, хотя он не рекламирует этот факт. Я говорю о Намуре».
Глоуэн ничего не ответил. Бодвин Вук продолжил: «Намур хитер и ловок — настолько хитер и ловок, что мы его подозреваем, хотя у нас нет для этого никаких конкретных оснований. Внимательно следи за Намуром, запоминай каждое его слово — но не будь навязчив. Когда бесстрашные львы соберутся в следующий раз?»
«После полудня в мильден они поедут в пещеру Сарментера, чтобы устроить пикник с жареными мидиями. Намура там не будет. Я тоже надеюсь пропустить это мероприятие».
«Зачем же? Там, наверное, будет весело».
Глоуэн покачал головой: «Все, кроме меня, напьются. Начнутся бесконечные тайные ритуалы бесстрашных львов — прыжки, рычания и вопли с наложением штрафов за ошибки. Придется учить наизусть — и петь с энтузиазмом — новые песни, сочиненные Кайпером и Арлесом. Кайпера и Джардина вырвет. Арлес будет вести себя, как Арлес. Керди будет всех поучать, а Ютер будет выводить его из себя насмешками и глупым хихиканьем. Мало привлекательного».
«Девушек с ними не бывает?»
«Какая девушка согласится куда-либо отправиться с бесстрашными львами?»
«И тем не менее, ты должен присутствовать. Будь наблюдателен и формулируй гипотезы».
«Как вам будет угодно, директор».
«Еще одна деталь. Сегодня я беседовал с консерватором. Он упомянул о твоем недавнем визите в Прибрежную усадьбу».
«Да, боюсь, что не сумел держать язык за зубами».
«Эгон Тамм по-другому смотрит на вещи. По его словам, когда тебя попросили выразить свое мнение, ты его изложил ясно и энергично, но без нарушения каких-либо приличий. Он считает, что твои слова точно соответствовали ситуации, и что он сам не смог бы выразиться лучше. Короче говоря, ты заслужил его одобрение». Бодвин Вук взмахнул рукой: «На этом пока все».
Глоуэн встал, церемонно поклонился и вышел из кабинета.
После полудня в мильден три автофургона, передвигавшихся на север по прибрежной дороге под управлением Керди, Ютера и Глоуэна, доставили всех бесстрашных львов, за исключением Джардина Лаверти, к пещере Сарментера. Джардин должен был прибыть чуть позже с бочонком вина, который он намеревался добыть незаконным образом из склада клана Лаверти.
Джардин, однако, опаздывал. Остальные собрали сучьев для костра и отправились на пляж, чтобы нарыть в песке похожих на мидий моллюсков, водившихся только в районе песчаной косы Сарментера.
Мидий было достаточно, костер уже разгорелся. Наконец прибыл Джардин, в самом безутешном настроении.
Он рассказал невеселую историю. Вместо обещанного бочонка марочного «Ермолино» он привез лишь несколько бутылей обычного столового вина «Тиссоп». «Я попал в западню! — горько жаловался Джардин. — Старый Вольмер поджидал меня и поймал с поличным. Ему кто-то сообщил заранее, другого объяснения нет! Теперь у меня будут одни неприятности. Домоправитель пансиона в бешенстве, я не знаю, что со мной сделают. Когда меня, наконец, отпустили, я захватил немного «Тиссопа» в «Старой беседке», но его записали на наш счет, придется платить».
«Неудача, крах, полный провал! — заявил Шугарт. — Вольмер не намекнул, случайно, кто его предупредил?»
«Только не Вольмер! Из него слово клещами не вытащишь!»
«Но кто-то же ему донес? Кто?» — задумчивый взгляд Арлеса на секунду остановился на Глоуэне.
«Завтра мы что-нибудь придумаем, — сказал Ютер Оффо. — А сейчас у нас есть мидии и несколько бутылей вина. Будем рады тому, что есть».
«Тебе легко говорить! — не успокаивался Джардин. — Еще не знаю, в чем меня обвинят. Одним выговором дело не обойдется. Хорошо, что меня не посадили в карцер».
«Чертовски неприятная ситуация, ничего не скажешь», — посочувствовал Клойд Диффин.
Джардин уныло кивнул: «Задушил бы подлеца, который меня продал! Я бы заставил его петь, как по нотам, будьте уверены!»
Арлес назидательно произнес: «Не хотел бы ни на кого показывать пальцем, но с логикой трудно спорить, и факты — упрямая вещь. Следует ли напоминать о том, что Глоуэн — общеизвестный подхалим из отдела B?»
«Чепуха! — отрезал Керди. — Я тоже работаю в отделе B. Но я не смешиваю официальные обязанности с частной жизнью, и Глоуэн, без сомнения, придерживается того же принципа».
«Красивые слова! — пожал плечами Арлес. — Позвольте напомнить, что я с самого начала не рекомендовал его принимать. А теперь пеняйте на себя».
«Глоуэн не стал бы доносить из-за бочонка вина! — встревожился Джардин. — По крайней мере, я так не думаю».
«Спроси его», — посоветовал Арлес.
Джардин обернулся к Глоуэну: «Ведь не стал бы? Точнее говоря, ты донес или нет?»
«Отвечать на такие вопросы — ниже моего достоинства, — сказал Глоуэн. — Можешь думать, что хочешь».
«Ну уж нет! — закричал Арлес. — Этого недостаточно! Нам нужен ответ без всяких уверток, и чтобы все его запомнили! Потому что я знаю наверняка — ты доносишь Бодвину Вуку обо всем, что здесь говорится и делается».
Глоуэн холодно пожал плечами и отвернулся. Арлес схватил его за плечо и повернул к себе: «Отвечай-ка, не скромничай! Мы хотим знать, шпион ты или нет!»
«Я работаю в отделе расследований, — сказал Глоуэн. — Поэтому, хочу я этого или нет, я не могу обсуждать здесь отчеты, которые представляю своим руководителям».
«Я тебя не об этом спрашивал! Отвечай на вопрос!» — Арлес потряс Глоуэна за плечо.
Глоуэн оттолкнул руку Арлеса: «Не приставай, Арлес! Это уже не смешно».
Керди подошел поближе: «Будет вам! Перестаньте ссориться, вы испортите нам весь день».
«Подумаешь! — воскликнул Джардин Лаверти. — Весь день и так испорчен!»
«И виноват в этом Глоуэн! — страстно заявил Арлес. — Отвечай, Глоуэн! Доносишь ты на нас или нет? Скажи нам честно! Или считай, что ты исключен из клуба бесстрашных львов».
«Исключен? Я плакать не буду. Мне ваши попойки и болтовня надоели хуже горькой редьки».
«Очень рад это слышать, но ответа ты так и не дал», — Арлес снова протянул руку, чтобы схватить Глоуэна за плечо; Глоуэн отбросил его руку. Арлес ткнул кулаком другой руки Глоуэну в лицо, но Глоуэн увернулся, и кулак едва задел его. Глоуэн ответил быстрым ударом в солнечное сплетение, после чего с такой силой врезал Арлесу под подбородок, что разбил себе костяшки пальцев. Арлес хрюкнул от ярости и, пошатнувшись, бросился вперед, размахивая кулаками как попало. Глоуэн отступил. Кайпер, сидевший рядом на корточках, ловко подставил ему ногу; Глоуэн споткнулся и упал. Арлес подскочил к нему и пнул с размаху в ребра. Он собирался сделать это еще раз, но тут подоспел Керди, оттолкнувший его в сторону.
«Ну-ка, хватит! — строго приказал Керди. — Даже честно драться не можете! Кайпер, с твоей стороны это просто подло».
«Ничего не подло, если он — стукач!»
«Правильно! — задыхаясь, выдавил Арлес. — Этот ухмыляющийся подонок ничего лучшего не заслуживает! Лизоблюд! Дайте-ка мне еще дать ему пинка — да так, чтобы надолго запомнил!»
«Ни в коем случае! — Керди подошел вплотную к Арлесу. — Отойди, или я сам тебе накостыляю! Глоуэн не может иметь никакого отношения ко всей проклятой истории с вином. Кроме меня и Джардина, никто про этот бочонок не знал до нашего отъезда».
«Он, наверное, слышал, как вы говорили».
Ощущая острую боль в боку, Глоуэн поднялся на ноги. Арлес стоял, ухмыляясь, метрах в трех от него. Молча отвернувшись, Глоуэн побрел, прихрамывая, на пляж, где он оставил автофургон из пансиона Клаттоков. Забравшись в кабину, он вернулся по прибрежной дороге на станцию Араминта.
Из пансиона Клаттоков он позвонил Бодвину Вуку: «Я больше не бесстрашный лев».
«О? Почему же?»
«Джардин Лаверти пытался стащить бочонок вина; его поймали. Арлес обвинил меня в том, что я кого-то предупредил о краже. После некоторой перепалки и потасовки меня исключили. Считаю, что получить пинок в ребра — небольшая плата за такое удовольствие».
«Черти полосатые! — обиделся директор отдела B. — Расстроили все мои планы».
Глоуэн предусмотрительно придержал язык. Бодвин Вук думал, посвистывая сквозь зубы: «Насколько я понимаю, ты не намерен проситься к ним назад?»
«Совершенно верно, директор».
Бодвин Вук слегка шлепнул ладонью по столу: «И все равно ты поедешь в Йиптон, в компании бесстрашных львов. Керди тебя пригласит. В конечном счете все может получиться».
«Как вам будет угодно, директор».
7
Два парома обеспечивали сообщение между станцией Араминта и Йиптоном — старая «Сфарагма», теперь перевозившая грузы и, время от времени, наемных работников-йипов, и новый «Фараз», катамаран с удобными местами для ста пятидесяти пассажиров. «Фараз» бороздил синие волны океана со скоростью от шестидесяти до девяноста километров в час, в зависимости от погоды, совершая рейс до Йиптона за шесть-восемь часов, оставаясь на причале всю ночь и отбывая в обратный путь на следующий день. Таким образом, каждую неделю паром совершал три рейса туда и обратно.
За несколько дней до начала зимних каникул Джардин Лаверти боязливо приблизился к Глоуэну: «По поводу того бочонка вина — я должен извиниться. Оказывается, Вольмер просто работал сверхурочно в выходной день. Тебя совершенно несправедливо обвинили, и мне это чрезвычайно неприятно. Я понимаю, что одних слов недостаточно, но в данный момент ничего больше сделать не могу».
«Воспоминания об этой истории не доставляют мне удовольствия», — холодно сказал Глоуэн.
«Разумеется, нет! Очень жаль, что тебе пришлось уйти и все так получилось». Джардин поколебался, после чего предложил еще более смущенно: «Если хочешь, тебя могут снова принять — хотя Арлес, конечно, будет протестовать».
«Нет уж, спасибо, — отказался Глоуэн. — С бесстрашными львами я покончил. Тем не менее, на следующей неделе я еду в Йиптон и, если нет никаких возражений, мог бы провести время в вашей компании».
«Уверен, что все будут рады тебя видеть! — Джардин немного подумал. — Сегодня вечером у нас собрание. Я все объясню им про Вольмера, а потом упомяну, что ты примкнешь к нашей компании в Йиптоне».
Семестр кончился, начались каникулы. Рано утром в мильден бесстрашные львы, Глоуэн и примерно восемьдесят туристов прибыли на морской вокзал, поменяли сольдо на векселя в бюро валютного контроля и взошли на борт «Фараза».
Бесстрашных львов было восемь человек: Ютер Оффо, Джардин и Кайпер Лаверти, Шугарт Ведер, Арлес Клатток, Клойд Диффин, Керди Вук и новый член клуба избранных, Донси Диффин. Все, кроме Арлеса, дружески приветствовали Глоуэна, наперебой объясняя, что они никогда не верили в предъявленные ему обвинения. «Мы поставили себя в глупое положение, если честно признаться», — заявил Ютер Оффо.
Арлес сперва ограничился каким-то нечленораздельным звуком. По случаю поездки он надел красивый новый черный плащ с расшитым серебром блестящим поясом. Через некоторое время, с ненавистью покосившись на Глоуэна, Арлес решил-таки высказаться: «Все равно он шпион из отдела расследований и едет в Йиптон только потому, что ему поручили какие-нибудь грязные делишки. Помяните мое слово!»
Розовое лицо Керди сморщилось от раздражения. Он выступил вперед и объявил: «Мы хотели отдохнуть и повеселиться — давайте же отдыхать и веселиться!» Сегодня Керди нарядился в костюм фермера-скотовода с планеты Соум: рубаху из светло-коричневой саржи, синие с белыми полосками штаны до колен и широкополую шляпу цвета хаки, позаимствованную у лесничего.
«Пусть не забывает, что его здесь только терпят», — пробормотал Арлес.
Глоуэн рассмеялся и отвернулся.
На борту «Фараза» каждому из пассажиров выдали брошюру, озаглавленную «Информация для посетителей островов Лютвен». Ожидая отплытия, Глоуэн облокотился на поручень и прочитал ее:
«Посетитель островов Лютвен — или, как их часто называют, «Йиптона» — получит большое удовольствие и откроет для себя поистине поразительное разнообразие возможностей для развлечения, если будет придерживаться общепринятых представлений о вежливости и строго соблюдать правила, действующие в Йиптоне.
ПОМНИТЕ! Йиптон — не экзотическое подразделение станции Араминта, а практически независимое поселение, не менее чуждое станции в культурном отношении, чем далекая планета. Общество йипов уникально в Ойкумене.
НЕ ПЫТАЙТЕСЬ понять характер социальных взаимоотношений между йипами и не ожидайте от йипов понимания взаимоотношений, общепринятых в межпланетном сообществе — это приведет лишь к возникновению дополнительных трудностей. Хорошо запомните приведенные ниже правила и соблюдайте их.
ВНИМАНИЕ! Йипы не испытывают никакого уважения к тому, что в рамках вашей культуры может называться «правами человека». Испытывая постоянный недостаток ресурсов, йипы привыкли к распорядку жизни, исключающему практически нецелесообразные юридические процессы, требующие больших затрат времени и средств. С их точки зрения проблему легче устранить, чем заниматься ее решением: побуждение Александра Великого разрубить Гордиев узел показалось бы йипу естественным, а мысль о возможности развязать такой узел просто не пришла бы йипу в голову. Для того, чтобы обеспечить свою безопасность, будьте предусмотрительны и, прежде всего, НЕ НАРУШАЙТЕ ОСНОВНЫЕ ПРАВИЛА!
НИЧТО НЕ БЕСПЛАТНО в Йиптоне, кроме воздуха, которым вы дышите. С вас возьмут плату за пользование туалетом в отеле. Если вы спросите йипа, как пройти в то или иное место, заплатите за информацию пять грошей. Йипы не хватают туристов за одежду, требуя подачек, и не отличаются особой алчностью — но они практичны, внимательны к мелочам и по-своему щепетильны. За все взимается плата: пользуясь любым предметом и любой услугой, вы обязаны платить.
НИКОГДА НЕ ПЫТАЙТЕСЬ ОБСЧИТЫВАТЬ ЙИПОВ, даже в шутку. Вас могут сурово наказать. ПЛАТИТЕ! Понимание этого простого принципа позволило множеству туристов преодолеть множество трудностей. Если вы считаете, что йип берет с вас слишком много или пользуется вашей неосведомленностью, отомстите ему следующим образом: рано или поздно какому-нибудь йипу что-нибудь потребуется на вашей планете; воспользуйтесь этим случаем и возьмите с него втридорога. Таков классический метод взаимного межкультурного расчета, известный испокон веков.
ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ЙИПОВ О СЕКСУАЛЬНОЙ НРАВСТВЕННОСТИ ОТЛИЧАЮТСЯ ОТ ВАШИХ. Это наблюдение верно в любом случае, независимо от ваших личных предпочтений и от того, насколько они своеобразны. Совокупление считается повседневным занятием, лишенным какого-либо эмоционального балласта. То, что с вашей точки зрения может показаться сексуальной холодностью, на самом деле — просто безразличие или даже скука. Так же, как любые другие услуги, сексуальные услуги расцениваются по установленному прейскуранту. Следует заметить, что такие прейскуранты сами по себе ценятся в качестве забавных сувениров: вам предложат приобрести экземпляр за три сольдо[23]. Цена может показаться астрономической, но старый хитрец Титус Помпо берет столько, сколько согласны платить покупатели.
Вопрос: Опасен ли Йиптон для туристов?
Ответ: Совершенно безопасен, если туристы соблюдают правила.
Вопрос: Каковы основные правила — кроме тех, которые уже упоминались выше?
Ответ:
ПРАВИЛО. Не бродите куда глаза глядят. Вы почти наверняка потеряетесь. В худшем случае вас больше никто никогда не увидит (хотя такие случаи чрезвычайно редки). Придерживайтесь проходов и каналов, отмеченных на содержащейся в приложении карте. Лучше всего нанять проводника.
ПРАВИЛО. Не принимайте никакие товары или услуги, не договорившись предварительно о цене. Повторяем: ничто не бесплатно! Прежде всего узнавайте цену.
ПРАВИЛО. Не пытайтесь завязывать дружеские отношения с йипами мужского или женского пола. Они относятся ко всем приезжим с врожденным отвращением, не подчеркиваемым, но и не скрываемым. Пусть вежливость йипов вас не обманывает: это всего лишь условность, позволяющая осуществлять деловые операции. Вы можете отвечать на их любезность такой же любезностью, хотя это не обязательно, так как характер словесного обращения для йипов практически безразличен. Жаловаться на что-либо в Йиптоне — пустая трата времени и нервов. Если вас действительно что-либо раздражает, напишите Великому Умфо.
ПРАВИЛО. Никогда, ни в коем случае, ни в каких обстоятельствах не спускайтесь на дно Кальоро (так называемого «Котла»)! У вас отберут все имущество, в том числе разденут до нитки. Если вы станете сопротивляться, вам могут нанести травму.
ПРАВИЛО. Употребляйте вино, пунш, пиво и прочие подобные напитки только в отеле. По многим причинам рекомендуется также употреблять в пищу только те блюда, которые подаются в отеле.
ПРАВИЛО. Никогда не препятствуйте йипам, что бы они не делали. Йипы живут согласно своим собственным обычаям, и эти обычаи их, по-видимому, вполне устраивают.
ПРАВИЛО. Никогда не прикасайтесь к йипам, не обнимайте, не поглаживайте и не похлопывайте их без очевидной причины или для того, чтобы продемонстрировать свое расположение. Йипы резко возражают против такого контакта. Превыше всего, не бейте йипов — никто не защитит вас от их ответной реакции. Это правило в равной степени применимо к мужчинам и женщинам; йипы не имеют представления о галантности и не проявляют особого внимания к прекрасному полу. Скорее наоборот.
ПРАВИЛО. Если вы собираетесь посетить заведение, называемое «Кошачьим дворцом», наймите проводника из числа служащих отеля и заплатите ему, чтобы не попасть впросак — хотя опытный завсегдатай ничем не рискует и в одиночку.
ДРУГИМИ СЛОВАМИ: будьте осторожны! Не действуйте опрометчиво и не пускайтесь в рискованные предприятия, полагаясь только на себя.
Вопрос: Есть ли у йипов чувство юмора?
Ответ: Нет. Даже если есть, оно не имеет ничего общего с вашим.
Вопрос. Относятся ли йипы к подвиду homo sapiens terrestrialis?
Ответ: В настоящее время этот вопрос вызывает множество разногласий. По-видимому, йипов нельзя назвать стопроцентными представителями рода человеческого, заселившего ту часть Галактики, которую принято называть Ойкуменой. Вполне вероятно, что йипы — новый и более высокоразвитый подвид человека.
СМРАДИЩЕ. Какое-либо описание Йиптона невозможно без упоминания знаменитого Смрадища. Первое знакомство с этим феноменом, несомненно, поразит и ужаснет вас. Постепенно его воздействие смягчается. Воздействие это пропитывает всю одежду и практически не поддается устранению моющими средствами, но со временем превращается в едва заметный, почти приятный мускусный запашок. Рассматривайте этот аромат как еще один сувенир из Йиптона. В отличие от большинства других, он не сто́ит ни гроша.
Надеемся, что наши краткие замечания помогут вам в полной мере насладиться достопримечательности атолла Лютвен!»
Когда Глоуэн оторвался от брошюры, «Фараз» уже отчаливал. Глоуэн заметил, что бесстрашные львы собрались за столом в главном салоне. Перед ними стояли бутыли с вином, и Кайпер уже проявлял признаки необузданного веселья. Керди, ненавидевший океан и бледневший при мысли о любом водном пространстве глубже человеческого роста, сидел в углу, откуда нельзя было видеть открытое море.
Глоуэн не отходил от поручня, глядя на удалявшиеся знакомые очертания станции Араминта. Острые, как ножи, кили «Фараза» разрезали волны в северо-восточном направлении, оставляя за собой узкие борозды на поверхности прозрачного темно-синего моря.
Глоуэн перешел в смотровой бар на носу и присел, размышляя о своем задании. Бесстрашные львы не согласовали никакого определенного расписания экскурсии, но чаще всего они говорили, что проведут в Йиптоне три дня, хотя сомневались, смогут ли они истощить ресурсы «Кошачьего дворца» меньше, чем за пять дней. По мнению большинства, трех дней должно было хватить для того, чтобы испытать все, на что они надеялись. Тем не менее, Глоуэну следовало преследовать свои цели ненавязчиво и осторожно, а также убедить Керди в необходимости придерживаться такого же образа действий.
Как будто прочитав его мысли, Керди хлопнулся на соседнее сиденье — но спиной к иллюминаторам, чтобы ему не приходилось видеть море: «Вот ты где! А я боялся, что ты свалился за борт». Керди скорчил гримасу и отважился взглянуть через плечо: «Кошмарная мысль!»
«Нет, я все еще на борту».
«Тебе следовало бы пьянствовать в салоне, — сказал Керди наставительным тоном, которым он все чаще обращался к Глоуэну. — Неудивительно, что ты не пользуешься популярностью. Ты ведешь себя так, будто остальные недостойны твоего общества».
Время от времени Глоуэн подозревал, что на самом деле Керди его весьма и весьма недолюбливает. Безразлично пожав плечами, он ответил: «Я держусь обособленно, потому что предпочитаю избегать оскорблений со стороны Арлеса».
«Тем не менее, от нас ожидается дипломатичное поведение».
«Какая разница, как я себя веду — дипломатично или нет?»
«Заблуждаешься! — заявил Керди. — Предполагается, что бесстрашные львы должны нас маскировать».
«Здесь гораздо спокойнее. Кайпер уже напился, а это значит, что начнутся рычания и вопли».
Керди с сожалением покачал головой: «Он хотел провозгласить тост с троекратным рыком за здравие гурий «Кошачьего дворца», но стюард приказал ему вести себя тихо, и с тех пор Кайпер не в своем амплуа».
«Пожалуй, ты прав, — собрался встать Глоуэн, — и мне следует к ним присоединиться из тактических соображений».
«Одну минуту, — остановил его Керди. — Мы должны кое-что обсудить». Он нахмурился, после чего возвел круглые голубые глаза к потолку: «Вчера я советовался с директором по поводу задания. Он подчеркнул, что мы обязаны согласовывать свои действия».
Глоуэн глубоко вздохнул. Иногда Керди становился просто невыносимым. Как от него избавиться — или по меньшей мере держать его на расстоянии?
«Мне самому дали достаточно определенные указания...» — начал Глоуэн.
«Прежние указания отменены! — прервал его Керди и устремил на Глоуэна ярко-голубой взор. — Было решено, что я превосхожу тебя по рангу и опыту. То есть командовать буду я».
Глоуэн просидел без движения целых десять секунд: «Меня не поставили в известность об этом обстоятельстве».
«Считай, что я тебя известил! — рявкнул Керди. — Этого достаточно. Ты что, мне не веришь? Чем скорее мы выясним отношения, тем лучше».
«Верить-то я тебе верю, — сказал Глоуэн, — но...»
«Но что?»
«Странно, что Бодвин Вук забыл упомянуть о таком изменении, когда говорил со мной лично».
«Он упомянул об этом при разговоре со мной, что тебе еще нужно? Если тебе это не нравится, можешь пожаловаться, когда мы вернемся. Честно говоря, Глоуэн, с профессиональной точки зрения именно эта черта характера меня не устраивает. Ты слишком много думаешь. Предположим, например, что на тротуаре лежит куча дерьма, и тебе приказали ее убрать. Ты стал бы принюхиваться и морщить нос, размышляя о том, каким инструментом тебе лучше воспользоваться — лопатой или совком. Тем временем по тротуару идет пожилая подслеповатая женщина — и наступает в кучу дерьма. Я не хочу показаться слишком требовательным, но именно такого типа пробросов нам следует остерегаться, а поэтому руководить операцией должен человек решительный. Я указал на это Бодвину Вуку, и он выразил свое полное согласие. Так что — таким вот образом. Возможно, я в какой-то степени наступаю тебе на мозоль и мог бы выражаться тактичнее, но в опасной ситуации — а нам дали опасное задание — мы не можем позволить себе никаких недосмотров».
«Понятно. Каковы были, в точности, полученные тобой инструкции?»
Керди ответил с преувеличенной сдержанностью: «Мне было сказано, что вся необходимая нам информация находится в твоем распоряжении. Ты можешь представить отчет — сейчас как раз удобное для этого время».
«Ты запомнил карту Йиптона?»
«Какую карту?»
«Вот эту».
Керди взял двумя пальцами сложенную карту и брезгливо развернул ее. От отвращения у него отвисла челюсть: «Какая чудовищная неразбериха! Я этим займусь через некоторое время».
«Карту приказано уничтожить перед высадкой в Йиптоне. Видишь участок, выделенный серым?»
«Ну и что?»
«Этот район нам приказано разведать».
«Тут какие-то еще закорючки».
«Это причал, а здесь — отель».
Керди рассмотрел карту повнимательнее: «Похоже на то, что серый район — рядом с отелем, по другую сторону от причала».
«Верно».
«И что именно мы должны найти?»
«Надо полагать, догадаемся, когда найдем».
«Гмм. Такое планирование операции нельзя назвать хорошо организованным».
«Насколько я понимаю, нам поручено сделать все возможное, но при этом не слишком рисковать».
«Я тоже так оцениваю ситуацию. Не вижу особых тактических проблем. Эта дорога проходит вдоль строения, выделенного серым цветом. Если мы по ней прогуляемся, мы наверняка обнаружим какие-нибудь улики».
«Вероятно».
«Если я так считаю, это более чем вероятно! Пойдем, нас уже, наверное, хватились».
«А карта?»
«Я ее припрячу. У тебя нет для меня больше никаких документов?»
«Нет».
Вскоре после полудня появились первые рыбацкие лодки — легковесные сооружения, фактически не более чем плоты из бамбуковых шестов, перевязанных таким образом, чтобы придать им форму челнов; попадались суда и покрупнее, с корпусами из многослойных клееных бамбуковых полос. В то же время на северо-восточном горизонте появилась расплывчатая неровность, с временем превратившаяся во что-то вроде плавучего нароста, а затем в беспорядочную мешанину шатких сооружений среди пучков бамбука и кокосовых пальм. К этому времени порывы ветра донесли до парома первые намеки на ароматы Смрадища, и пассажиры «Фараза» стали насмешливо переглядываться.
Паром приблизился к атоллу — выступающим из моря серповидным остаткам кольцевого края кратера бывшего вулкана, окружающим мелководную лагуну.
Теперь можно было разглядеть во всех деталях обращенную к океану сторону города йипов: тщедушные двух-, трех-, четырех- и пятиэтажные строения на кажущихся хрупкими бамбуковых опорах, опирающиеся одно на другое, с портиками и балконами, выступающими в самых неожиданных направлениях. Преобладали приглушенные цвета: черные, ржаво-охряные и серовато-зеленые тона старого бамбука — и сотни оттенков коричневого. Морской бриз пригнал новую волну вони из Смрадища, и пассажиры снова нервно развеселились.
Паром-катамаран замедлился и рывками, покачиваясь, опустился в воду, после чего медленно проплыл за волнорез из перевязанных бамбуковых шестов, по инерции пересек гавань и тихо приткнулся к причалу. Теперь Смрадище, не смягчаемое порывами свежего ветра, ударило в ноздри со всей силой.
На отборном участке драгоценной суши, прямо перед причалом, беспорядочно возвышались пять ярусов отеля «Аркадия», с которых открывался вид на гавань, мол и бескрайний океан. Наземный ярус окружала терраса со столиками под розовыми и бледно-зелеными зонтами. Постояльцы отеля обедали, наблюдая за происходящим в гавани, и явно уже не замечали Смрадища, что придавало некоторую надежду новоприбывшим. Возникало впечатление, что туристы на террасе прекрасно проводили время и ни о чем не беспокоились. Если можно было верить открывшейся перед глазами картине, необходимость соблюдения правил, о которой столь навязчиво напоминала брошюра, нисколько не ужасала приезжих и даже не вызывала у них никакой тревоги. Возможно, как заметил долговязый господин в панаме, эти беззаботные постояльцы ничего не боялись, потому что платили, платили и платили на каждом шагу и каждую минуту.
В гавани сновали лодки, выплывавшие в море и возвращавшиеся в город по каналам; некоторые просто дрейфовали, пока их команды чистили рыбу и моллюсков или чинили снасти. Вдоль берега рос бамбук — подобно вспышкам зелени, вырывавшимся на двадцать метров вверх, а кокосовые пальмы, укоренившиеся на миниатюрных клочках земли, склонялись над каналами. На подвесных балконных грядках росли овощи и травы для приправ; с жардиньерок свисали пряди голубых листьев и темно-розовые гроздья ягодичника.
Пассажиры «Фараза» спустились по трапу на скрипучий бамбуковый настил причала и стали проходить через турникет ворот, охраняемый двумя умпами.[24]
Один из умпов стоял, с пристальным вниманием разглядывая лица новоприбывших; другой взимал с каждого пассажира по три сольдо — сбор за обслуживание причала. Оба, с ничего не выражающими лицами, игнорировали ворчание и жалобы.
Бесстрашные львы платили сбор с мелодраматическим презрением, следуя своим представлениям об аристократических манерах. Глоуэн решил им не подражать. Затем вся компания молодых людей поднялась по широким ступеням в отель.
У конторки регистратуры вперед выступил Арлес: «Мы — бесстрашные львы! Для нас зарезервированы восемь номеров».
«Совершенно верно. Комфортабельные номера в одном и том же блоке, на четвертом этаже. Как долго вы намерены оставаться у нас в гостях?»
«Мы еще точно не решили. Посмотрим, как пойдут дела».
Глоуэн приблизился к конторке: «Я присоединился к этой группе, но не резервировал номер заранее. У вас найдется что-нибудь для меня?»
«Разумеется. Мы можем предложить удобный номер в том же блоке, если это вас устроит».
«Меня это вполне устраивает».
Поднявшись на четвертый этаж, Глоуэн нашел свой номер в конце коридора: довольно приятную каморку с окном без стекла, прямо под которым находился канал, а за ним начиналась пустынная неразбериха крыш. Пол покрывали циновки, а стены были сплетены в несколько слоев из расщепленного бамбука. В сетчатой корзине из черных прутьев, подвешенной под потолком, горел сферический светильник. Кроме того, в каморке помещались постель на мягком матраце, свернутая в рулон у стены, небольшой стол, стул и вешалка для одежды. Ванная и туалет были в другом конце коридора, где сидела старуха, взимавшая плату в соответствии с прейскурантом.
Глоуэн прочел висящее на стене объявление — в нем перечислялись доступные туристу услуги и развлечения, с указанием цен. Было тепло и влажно; Глоуэн надел рубашку и брюки полегче и спустился в вестибюль. В этом просторном помещении стены и потолок были сделаны из вездесущего бамбука, покрытого медово-коричневым лаком. На противоположной входу стене висели десятки причудливых масок, вырезанных из цельных кусков черного дерева «джохо» — непреодолимый соблазн для туристов, желавших купить сувениры. Пол украшали бросающиеся в глаза, неожиданной расцветки ковры с причудливыми узорами, создававшие во всем помещении атмосферу забавной живости. Несколько открытых дверей позволяли выйти на террасу, где неторопливо обедали постояльцы.
Глоуэн присел на плетеную софу у боковой стены вестибюля, волей-неволей впечатленный интерьером и общим настроением отеля «Аркадия». В креслах, расставленных по всему вестибюлю, расположились группы туристов: приехавшие раньше потчевали новоприбывших описаниями достопримечательных переживаний, ожидавших в переплетениях переходов и каналов Йиптона. Дюжина босых официантов в белых юбках с вырезами на бедрах бесшумно суетились, разнося ромовый пунш, коктейли «линг-ланг» с кокосовым молоком, веселящий сок (смешанный из засекреченных ингредиентов) и зеленый эликсир («бодрящий и полезный напиток, открывающий умственные шлюзы и способствующий жизнерадостным развлечениям»).
По лестнице спустилась группа бесстрашных львов — Арлес, Клойд, Донси и Кайпер. Арлес заметил Глоуэна краем глаза, но демонстративно отвернулся и отвел друзей к столу в другом конце помещения.
Глоуэн достал информационную брошюру, полученную на пароме, и открыл карту в ее приложении. Интересовавший Бодвина Вука район или квартал, к северу и к востоку от отеля, была обозначена надписью «Промышленный и складской комплекс, закрытый для туристов».
Откинувшись на спинку софы, Глоуэн раздумывал над тем, каким образом можно было бы справиться с измышлениями и капризами Керди, явно преувеличивавшего полномочия, полученные им от Бодвина Вука.
Рассмотрев все возможности, которые приходили ему в голову, Глоуэн решил, что в конечном счете наименее привлекательный из вариантов, а именно буквальное выполнение распоряжений Керди, был, скорее всего, самым целесообразным с практической точки зрения. Приходилось поступиться достоинством, подавляя раздражение и множество других эмоций, и приспособиться к новой роли подчиненного.
Как раз когда Глоуэн пытался проглотить эту горькую пилюлю, по лестнице снизошел Керди собственной персоной. Оглядевшись по сторонам, он прогулялся по вестибюлю и сел рядом с Глоуэном: «Идешь на экскурсию?»
Глоуэн недоуменно посмотрел на него: «Какую экскурсию?»
«Йипы называют это «ознакомительной экскурсией» — за нее берут четыре сольдо. В цену входят услуги проводника и перевозка по каналам. Мы вернемся к ужину, а потом — айда в «Кошачий дворец»!»
«Меня не приглашали на экскурсию, — сказал Глоуэн, — и развлечения в «Кошачьем дворце» я тоже, пожалуй, пропущу».
Керди изумленно раскрыл глаза: «Но почему?»
Глоуэн вздохнул — Керди снова становился невыносимым: «Все это не так уж важно. Девушки йипов апатичны, а я не люблю оказываться в глупом положении. Кроме того, я брезглив и стал бы беспокоиться о том, сколько людей пользовались теми же услугами до меня, и какие это были люди».
«Бред сивой кобылы! — презрительно заявил Керди. — У меня большой опыт в этих делах, и я никогда не оказываюсь в глупом положении. А йипочкам это нравится — иначе они не работали бы в «Кошачьем дворце», а выращивали бы морскую капусту. Если ты только намекнешь, что чем-то недоволен, они удвоят усилия и сделают все как надо. По сути дела они готовы все повторить с начала до конца, лишь бы на них не пожаловались — нерадивых секут».
«Очень ценная информация, я ее обязательно учту, — отозвался Глоуэн. — Совершенно очевидно, что ты знаешь, как обращаться с женщинами. Но меня этот процесс все равно не привлекает».
Керди сделал строгое лицо: «В нашей профессии нельзя руководствоваться опасениями и причудами — твоя разборчивость заходит слишком далеко. Я хочу, чтобы ты не выделялся на фоне бесстрашных львов, чем бы они не занимались — в противном случае мы начнем вызывать подозрения, что недопустимо».
Нахмурившись, Глоуэн наблюдал за происходящим в вестибюле. Ютер и Шугарт только что спустились и присоединились к остальным. Арлес стоял, поставив ногу на журнальный столик — его черный плащ производил драматический эффект. Он заметил внимание Глоуэна и отвернулся.
«Кое-кто из бесстрашных львов предпочел бы не находиться в моем обществе», — заметил Глоуэн.
Керди усмехнулся: «Жаль, что ты так легко уязвим! Не хнычь, однако, в кабинете Бодвина Вука — он только над тобой посмеется».
Глоуэн ответил без раздражения: «Ты не понял мое замечание».
«Как бы то ни было. Я официально приглашаю тебя принять участие в экскурсии, и это приглашение обсуждению не подлежит. А посещение «Кошачьего дворца» лучше было бы отложить на завтра, но я оказался в меньшинстве. Клойд, Донси, Кайпер, Джардин — все они готовы на стену лезть».
Странная мысль всплыла из глубин памяти Глоуэна: «Арлес, конечно же, тоже роет землю копытом?»
«Нет, сегодня Арлес не в настроении, — сказал Керди. — Вчера вечером мы изрядно выпили, и у него, наверное, еще не кончилось похмелье». Керди встал: «Пойдем, нас уже ждут. Дай мне четыре сольдо — столько сто́ит экскурсия».
Глоуэн передал сослуживцу деньги, и они подошли к бесстрашным львам, собравшимся в полном составе. Со стороны они производили впечатление неоправданно самодовольной и развязной группы молодых людей, громогласно обменивавшихся плоскими шутками. Керди спросил: «Кто собирает деньги на экскурсию?»
«Я! — откликнулся Шугарт. — Надеюсь, ты не боишься, что я с ними удеру?»
«Придется не упускать тебя из виду. Вот еще четыре сольдо — за Глоуэна».
Шугарт взял деньги и с сомнением покосился на Арлеса — тот прохаживался вдоль стены, разглядывая выставку экзотических резных масок. «Полагаю, что нет никакой причины ему отказывать», — пожал плечами Шугарт.
«Никакой!» — подтвердил Керди.
Возвращаясь к компании, Арлес обнаружил присутствие Глоуэна и остановился, как вкопанный. Обратившись к Шугарту, он заявил: «Наша затея — только для избранных членов общества. Я думал, это ясно всем и каждому!»
«Глоуэн — бывший бесстрашный лев, а это что-то значит, — примирительно проворчал Шугарт. — Он уплатил четыре сольдо. Почему бы ему не пойти с нами?»
«Он что, намеков не понимает? Нетрудно понять, что с ним никто не хочет иметь дело!»
Глоуэн игнорировал происходящее. Керди резко осадил Арлеса: «Я его пригласил! Он мой гость, и я был бы очень благодарен, если бы ты сделал мне такое одолжение и соблюдал хотя бы самые основные приличия!»
Арлес не нашелся, что сказать, и отвернулся. Тем временем в вестибюль зашел их проводник — молодой человек, лишь на три-четыре года старше Керди и Шугарта, с лукавыми живыми чертами сатира, превосходно сложенной фигурой и аккуратно подстриженными бронзовыми кудрями. На нем были короткий белый килт и бледно-голубой жилет, наполовину обнажавший плечи. Он вежливо улыбался и говорил разборчиво и заботливо, будто обращался к группе детей-дошкольников: «Я ваш проводник. Меня зовут Файдер Кампазарус Уискиль. Мы прекрасно проведем время, но прошу не отставать от группы и никуда не отлучаться! Это очень важно — держитесь все вместе! Если вы забредете куда-нибудь в одиночку, у вас могут быть неприятности. Это всем понятно? Держитесь все вместе, и вы будете в безопасности». Файдер смерил Арлеса взглядом с головы до ног: «Уважаемый господин, вам будет неудобно в этом плаще, и он может запачкаться. Отдайте его коридорному — он отнесет его в ваш номер».
Арлес неохотно последовал этому совету.
Файдер продолжил наставления: «Это ознакомительная экскурсия. Мы проедемся по каналам в лодке, посетим Кальоро и базар, а также другие места, упомянутые в брошюре. По дороге вам будут предложены различные варианты. Все мы, конечно, посмотреть не успеем, но вы можете принять участие в дополнительной экскурсии завтра. Кто ведущий в вашей группе?»
Арлес прокашлялся, но Керди сказал: «По-видимому, Шугарт — в его распоряжении все наши деньги. Выходи-ка вперед, Шугарт! Покажи львиную хватку!»
«Ладно, ладно! — повел плечами тяжеловесный Шугарт. — Так и быть, возьму на себя бразды правления необузданной стаей. Файдер, вы упомянули о вариантах — не следует ли обсудить их сразу?»
«Их разъяснят по пути, так как мы уже отстаем от расписания на пару минут. Пойдемте — будьте добры, следуйте за мной! Мы начнем с плавания на лодке по каналу Хибелы».
Компания спустилась по рампе в подвальный этаж отеля, где параллельно узкому каналу был устроен причал. Здесь они нашли похожую на увеличенное каноэ лодку с высокими носом и кормой; в лодке сидели четыре гребца. Бесстрашные львы забрались в каноэ и расселись на обитых мягким материалом поперечных планках. Файдер встал на корме у руля.
Как только все нашли свои места, лодка отчалила и выскользнула из-под отеля в залитый солнечными лучами канал.
Вскоре бесстрашные львы обнаружили, что находятся под террасой отеля и пересекают гавань. Почти сразу же лодка свернула в канал Хибелы.
Примерно полчаса лодка крутилась по извилинам и поворотам канала, заполненного темной маслянистой водой. Справа и слева опирались одно на другое покосившиеся четырех- и пятиэтажные бамбуковые строения. Создавалось общее впечатление микроскопически сложной мозаики оконных проемов, балконов, подвешенных на тряпочках, зелени, ниспадающей наподобие водопадов из кирпично-красных горшков, приглядывающихся к туристам лиц и жаровен, испускающих струйки дыма. Через неравномерные промежутки встречались пучки бамбука, находившего возможность пустить корни на маленьких клочках земли. Смрадище напоминало о себе постоянно.
Теперь каноэ двигалось не слишком быстро, и гребцы не утруждали себя, очевидно наслаждаясь экскурсией не меньше приезжих. Глоуэн обратился к Керди: «Видишь лодку с красной тряпкой, свисающей с кормы? Мы ее уже видели как минимум два раза. Мерзавцы смеются над нами — возят по кругу».
«Клянусь козой Балтазара! Кажется, ты прав!»
Керди с возмущением обернулся к Файдеру: «В какие игры вы играете? Вы провезли нас по кругу столько раз, что голова закружилась! Вам что, нечего показать?»
Джардин тоже заметил надувательство: «Вы нас принимаете за младенцев? Уже который раз мы дрейфуем туда-сюда через всю эту жару и вонь!»
Файдер ответил с улыбчивой откровенностью: «Виды канала примерно одинаковы на всем его протяжении. Мы всего лишь упрощаем свою задачу».
«Это не соответствует описанию экскурсии! — воскликнул Шугарт. — В брошюре говорится о «колоритных задворках», о возможностях «подглядеть секреты Йиптона» и полюбоваться на «обнаженных девушек, купающихся в каналах»».
«Правильно! — закричал Клойд. — Где голые девушки? Я никого не видел, кроме старух, жующих рыбьи головы».
Не проявляя ни малейшего смущения, Файдер выступил с лишенной каких-либо эмоций речью, явно повторяя то, что говорил уже много раз: «Всему есть свои причины. Наше предельно практичное общество подразделяется на множество уровней и групп, взаимоотношения которых мы понимаем, но даже не пытаемся объяснять посторонним. Мы никогда не затрачиваем лишних усилий — все предусмотрено, все запланировано. Выбранная вами экскурсия № 111 стимулирует мыслительную деятельность, предоставляя возможность изучить устоявшуюся жизнь зрелых, опытных индивидуумов. Она наглядно демонстрирует победу принципов долготерпения и самоотвержения, важность которых в современном мире трудно переоценить. Идеологическое значение нашей экскурсии поистине вдохновляет! Если вас интересуют другие стадии развития жизни в нашем городе, экскурсия № 109 позволяет посетить ясли, где вы можете не торопясь полюбоваться на младенцев Йиптона. Экскурсия № 154 дает возможность познакомиться с методами очистки рыбы от внутренностей и чешуи, а также с утилизацией отходов рыбного хозяйства. Экскурсия № 105 знакомит туристов с бытом обитателей инфекционного барака, после чего наши гости могут причалить к плоту смерти и любоваться закатом, слушая традиционные песни, многие из которых считаются своего рода шедеврами; за небольшую плату вы можете даже заказать исполнение песни, вызывающей у вас особый интерес. Кроме того, если таково ваше желание, вы можете посетить девичник безотлагательно, заплатив всего лишь пять сольдо за всю группу».
Шугарт в изумлении уставился на проводника. Помолчав, он строго произнес: «Нарисованная вами перспектива напоминает предложение подвергнуться мучительно долгому, садистически методичному ограблению. Поймите, Файдер, что размер ваших чаевых обратно пропорционален размеру всех дополнительных сборов. При этом, насколько я помню, в описании нашей экскурсии конкретно упоминалось посещение квартала, населенного девушками».
«Вы говорите о стандартной экскурсии № 112. Это стандартная экскурсия № 111».
«И что же? Стоимость этих экскурсий одинакова. Экскурсия № 111, согласно брошюре, устраивается для тех, чьи религиозные убеждения — позвольте мне процитировать этот параграф слово в слово — «запрещает им смотреть на голых женщин и других представительниц женского пола». Мы не столь щепетильны. Вы сделали слишком поспешные выводы».
«Я не делал никаких выводов. Регистратор в отеле, по-видимому, вас неправильно понял. Одна экскурсия не может заменять другую, частично или полностью. Вы должны обратиться к регистратору с просьбой о возмещении расходов».
Шугарт презрительно фыркнул: «Вы нас действительно за дураков принимаете? С самого начала мы заказали экскурсию № 112. Не занимайтесь мелким надувательством».
Файдер протянул ему лист бумаги: «Как это возможно? Вы можете заметить, что экскурсия № 112 была заказана для восьми человек, тогда как в нашей лодке девять пассажиров».
«Ты что, издеваешься?» — взревел Арлес. собираясь вскочить со скамьи.
Керди раздраженно удержал его: «Арлес, будь добр, держи себя в руках! Ты бросаешься на людей, как бешеный пес».
Шугарт обратился к проводнику: «Позвольте мне взглянуть на текст брошюры».
«Не могу ее вам передать, уважаемый господин. Это мой единственный экземпляр».
«Тогда держите ее так, чтобы я мог хорошо видеть текст».
Файдер неохотно выполнил это требование. Шугарт прочел вслух: ««Экскурсии 111, 112 и 113 сходны. Экскурсия 111 — для тех, кого может оскорблять нагота. Экскурсия 112 включает ознакомление с женским кварталом. Экскурсия 113, несколько более продолжительная, не включает ознакомление с женским кварталом, но предусматривает посещение санитарно-гигиенических ротонд. Плата за любую из этих экскурсий, с участием не более чем восьми человек, составляет 32 сольдо. По желанию ведущего группы число участников экскурсии может быть увеличено; за каждого дополнительного участника взимаются 4 сольдо. Ожидаются чаевые в размере 10 процентов». Именно так! Мы заплатили тридцать шесть сольдо, и вот квитанция, это подтверждающая!»
Файдер сказал без всякого выражения: «Вы должны были показать мне квитанцию в первую очередь — это позволило предотвратить недоразумение. В любом случае, по моему мнению, лодка перегружена, что не соответствует условиям экскурсии № 112».
Шугарт произнес, четко выговаривая слова: «Перестаньте притворяться и мошенничать! Начинайте экскурсию № 112 или немедленно отвезите нас назад в отель, где мы устроим разнос регистратору и потребуем полного возмещения расходов!»
Проводник устало пожал плечами: «Каждый хочет купить на грош пятаков. Придется пойти навстречу вашим требованиям, чтобы продемонстрировать добрую волю. Пусть будет по-вашему. Заплатите чаевые, и гребцы сразу налягут на весла».
«Ни в коем случае, никоим образом, ни в каком виде и ни за какие коврижки! Если вы не хотите вечно ждать потерянных чаевых, немедленно начните нас обслуживать, как следует!»
«Со служащими управления из Араминты всегда трудно иметь дело! Денег у вас много, а понимания никакого. Раз вы так настаиваете, пусть это будет экскурсия № 112». Файдер обратился к гребцам: «Вам повезло! Они хотят срезать путь и проплыть мимо спальных корпусов, а не через купальные ротонды».
«Купальные ротонды? — воскликнул Джардин. — В брошюре говорилось о «санитарно-гигиенических ротондах»!».
«Теперь уже все равно, — заявил Файдер. — Вы сделали свой выбор».
Бесстрашные львы угрюмо молчали. Лодка промчалась по нескольким каналам через плотно застроенные районы, а затем мимо длинной полосы земли, не менее плотно засаженной бамбуком и сальпичетой. Возникало впечатление, что за растениями ухаживало примерно столько же людей, сколько было растений. Когда эта полоса кончилась, канал резко повернул к морю между двумя рядами высоких сооружений. Над водой теснились семь ярусов балконов, с которых дверцы из плетеных пальмовых листьев вели в темные комнатушки. Бесстрашным львам, пытливо разглядывавшим балконы, время от времени удавалось заметить девушку, выходившую на балкон, чтобы развесить на веревке одежду или полить растения в горшках, но таких признаков жизни было немного — жилища казались почти безлюдными.
Кайпер был разочарован в высшей степени. Он с недоумением обернулся к проводнику: «Все это невероятно скучно. Куда делись девушки?»
«Многие купаются в ротондах, — ответил Файдер. — Другие работают в лагуне, обслуживая лотки для выращивания мидий и грядки морской капусты. Здесь, однако, они живут. Ночная смена спит. В полночь они уйдут, чтобы заняться своими обязанностями, а спать на тех же койках будет дневная смена. Таким образом каждое жилое помещение используется с максимальной отдачей. Рано или поздно мы переселимся на континент, где места будет довольно для всех — такова наша судьба, и мы с нетерпением ждем ее свершения. Так или иначе, вы уже видели спальные корпуса. Некоторым, в том числе мне, больше нравится смотреть на девушек, когда они купаются».
«Да, Файдер, — пробормотал Шугарт, — ты у нас большой умница, спору нет, и не видать тебе чаевых, как своих ушей».
«Прошу прощения? — спросил Файдер. — Вы что-то сказали?»
«Неважно. Продолжайте экскурсию».
«Продолжаю. Мы высадимся на следующем причале».
Лодка подплыла вплотную к причалу, и бесстрашные львы стали вылезать. Ничем не привязанная лодка раскачивалась, и Файдер помогал каждому пассажиру по очереди. Когда на причал вылезал Шугарт, Файдер чем-то отвлекся и отвернулся; в тот же момент лодка сильно покачнулась, и Шугарт с шумом и брызгами свалился в канал.
Файдер и бесстрашные львы помогли Шугарту выбраться на причал. «Нужно соблюдать осторожность», — попенял ему проводник.
«Впредь буду осторожнее, — буркнул Шугарт. — Я кое-что сказал слишком громко».
«Мы все учимся на наших ошибках. Ничего, одежда скоро высохнет. Мы не можем позволить себе тратить время на сожаления. Следуйте за мной. Держитесь вместе и не теряйтесь — за поиски отсутствующего участника экскурсии взимается значительная сумма».
Бесстрашные львы прошагали по подмостям, взошли по ступеням и протиснулись через узкий вход в коридор, который метров через десять привел их на балкон, откуда открывался вид на сумрачное, неразборчиво бормочущее пространство — настолько большое, что о существовании противоположной стены можно было только догадываться. Скупое освещение обеспечивалось дюжиной полузаросших сорняками отверстий в крыше. По мере того, как их глаза привыкали к полутьме, бесстрашные львы различили внизу огромное множество йипов. Одни что-то обсуждали, собравшись небольшими группами, другие сгорбились на корточках вокруг микроскопических глиняных жаровен, следя за приготовлением нанизанных на щепки кусочков рыбы. Образовав кружки, некоторые сидели, скрестив ноги, и сосредоточенно играли в карты, в кости и во что-то еще. Кое-кто занимался стрижкой волос и ногтей, иные извлекали тихие хрипловатые звуки из бамбуковых флейт — по-видимому, исключительно для собственного развлечения, так как их никто не слушал. Многие стояли в одиночку, погруженные в свои мысли, или растянулись на полу, глядя в пространство. Тысячи звуков смешивались в однообразный негромкий гул без определенного источника.
Глоуэн украдкой наблюдал за лицами бесстрашных львов. Каждому, разумеется, было свойственно свое характерное выражение. Кайперу не терпелось обменяться со спутниками безмозглыми шуточками, но он не осмеливался. Арлес напустил на себя показное безразличие, а Керди казался несколько потрясенным и задумчивым. Шугарт, еще не высохший после вынужденного купания, явно находил участь толпившихся внизу йипов достойной сожаления. Впоследствии, описывая Кальоро своим друзьям, он возмущался: «Копошащаяся каша из миллиардов бледных червей! Кошмар горячечного больного! Клоака человечества!»
Ютер Оффо, предпочитавший менее колоритные определения, позднее отзывался о «Котле» как о «психическом супе».
Файдер обратился к экскурсантам, невыразительно повторяя заученные фразы: «Сюда мужчины приходят отдыхать, думать свои думы и думать думы других. У женщин, разумеется, тоже есть подобные сооружения».
«Сколько тут людей?» — спросил проводника Донси.
«Трудно сказать. Кто-то приходит, кто-то уходит. Видите группу туристов на балконе вдоль другой стены? Они развлекаются, бросая вниз монеты, что вызывает давку и переполох. Иногда, если туристы не скупятся, ловцы монет наносят друг другу серьезные травмы».
«А за бросание монет плата взимается?» — с подозрением спросил Джардин.
«Нет — в данном случае мы решили сделать исключение. Повеселитесь, если хотите. В том окошке, неподалеку, можно разменять сольдо на мелочь».
«У меня не осталось монет! — возбужденно сказал Кайпер. — Кто-нибудь займет несколько грошей?»
«Где твое достоинство, Кайпер? — сурово осадил его Керди. — Выбрасывать деньги таким образом глупо и безответственно!» Обратившись к Файдеру, он прибавил: «Не все мы такие простаки, как вы воображаете».
Проводник улыбнулся и покачал головой: «Мне приходится иметь дело с самыми разными людьми, и я их не сравниваю».
Клойд Диффин спросил: «Вы сказали, что у женщин есть отдельный «котел». Его можно посетить?»
«Предлагаются упомянутые в брошюре экскурсии 128, 129 и 130. Они сходны, за исключением некоторых деталей».
«А где мужчины и женщины встречаются? Как они женятся, образуют семьи?»
«Наша общественная структура сложна, — ответствовал Файдер. — В рамках экскурсии № 112 не могу привести даже ее самое приблизительное описание. Заплатив за инструктаж, вы получите разъяснения любой степени подробности. Если вы желаете пройти курс обучения, пожалуйста, обратитесь сегодня вечером к секретарю, заведующему экскурсиями».
Неугомонный Кайпер заорал: «Сегодня вечером Клойд проведет самостоятельные исследования! Он намерен глубоко проанализировать первоисточник сведений, вызывающих у него неутолимое стремление к познанию!»
Клойда эта шутка не позабавила: «Придержи-ка язык за зубами, Кайпер!»
Арлес указал на другую часть Кальоро, где группа туристов, судя по всему, пристально разглядывала потолок: «Что там происходит?»
Файдер бросил взгляд в том направлении: «Они заплатили за зрелище. Вы не должны смотреть — таково правило. Если вы желаете быть зрителями, вы должны уплатить то, что у нас называется «побочным сбором»».
«Чушь собачья! — заявил Арлес. — Я заплатил за ознакомление с Кальоро. Если ваше «зрелище» мешает мне наслаждаться видом, я могу потребовать частичного возмещения внесенной платы!»
Проводник энергично помотал головой: «Если зрелище вам мешает, просто повернитесь спиной и не смотрите».
«Файдер, будьте по меньшей мере благоразумны, — вмешался Керди. — Мы заплатили за осмотр Кальоро, включающий, насколько я помню из брошюры, «все колоритные эпизоды и замысловатые инциденты, которыми знаменито это полное неожиданностей помещение». Все зрелища, имеющие место во время нашего посещения, по определению включены в цену посещения».
«Вы правильно процитировали брошюру, — отозвался Файдер. — Обратите особое внимание на синтаксис формулировки, а именно на использование множественного числа. Кальоро знаменит не каким-либо конкретным зрелищем, в том числе не тем зрелищем, которое готовится в настоящий момент. Поэтому за наблюдение за каждым конкретным зрелищем взимается побочный сбор».
«В таком случае мы продолжим наблюдение за Кальоро в целом и в общем, полностью нами оплаченное, игнорируя при этом каждое конкретное зрелище. Господа бесстрашные львы, вы слышите? Любуйтесь на Кальоро, сколько вам будет угодно, но если в поле вашего зрения окажется то или иное конкретное зрелище, не замечайте его. Не проявляйте особых признаков интереса и ни в коем случае не подтверждайте, что вам известно о существовании такого зрелища — иначе нам придется подвергаться занудному вымогательству со стороны Файдера. Смотрите на все, что хотите! Но не признавайте, что замечаете какое-либо зрелище, если нам выпадет случай его увидеть!»
На это Файдеру нечего было сказать. Тем временем по мосткам, подвешенным высоко под самой крышей, на площадку диаметром метра три вышли, волоча ноги, два старика. На них были только рубахи до колен — на одном белая, на другом черная. Старик в белой рубахе проявлял признаки неуверенности и боязливо посматривал, высоко поднимая брови и открывая рот, на далекий пол «Котла». Он повернулся и хотел было пройти по мосткам обратно, но путь ему преградила высокая закрытая калитка. Старик в черной рубахе проковылял вперед и схватил противника — они сцепились и стали бороться, дергаясь из стороны в сторону, до тех пор, пока старик в белом не оступился и не свалился на площадку головой вперед, после чего противник схватил его за ноги и потащил, извивающегося и скребущего ногтями по площадке, к ничем не огражденному краю. Старик в белом перевалился через край и со сдавленным криком полетел вниз, кувыркаясь в воздухе и размахивая руками и ногами. Он упал на острые бамбуковые колья, установленные кольцом в несколько рядов под площадкой — его тело было разорвано и проткнуто одновременно в нескольких местах. Йипы, толпившиеся и занимавшиеся своими делами на полу Кальоро, не обратили на происходящее почти никакого внимания. Старик в черной рубахе, оставшийся сверху на площадке, устало побрел по мосткам и скрылся в тенях под крышей.
Керди обернулся к бесстрашным львам: «Я не заметил никакого необычного зрелища. Кто-нибудь что-нибудь видел?»
«Нет-нет, ни в коем случае!»
«Ничего, кроме десяти тысяч йипов, занятых своими махинациями»
Ютер Оффо обратился к проводнику: «Я только что обнаружил круглую площадку, высоко подвешенную под крышей. Учитывая, что я не желаю платить дополнительно за образовательную лекцию, не могли бы вы пояснить ее назначение?»
На физиономии Файдера появилась тень иронической улыбки: «Ее используют с целью организации некоторых зрелищ, за которые туристы согласны платить. Когда возраст уроженца наших островов начинает приближаться к среднестатистической продолжительности жизни, он может, по своему усмотрению, получать бесплатную добавку к своему рациону. Но для этого он обязан вступить в единоборство на площадке с другим претендентом на такую добавку и бороться до тех пор, пока один из них не упадет на предусмотренные бамбуковые колья. Эта процедура полезна во всех отношениях. Пожилые нетрудоспособные люди имеют возможность лучше питаться и не только покрывают расходы, связанные с их кончиной, но и вносят свой вклад в общественную казну».
«Любопытно! И преимуществами этого общественного механизма могут пользоваться как мужчины, так и женщины?»
«Разумеется!»
«Циничная эксплуатация стариков», — процедил сквозь зубы Ютер Оффо.
«Ни в коем случае! — возмутился Файдер. — Возражения не приносят мне никакого дохода, но я должен указать на тот факт, что в связи с ограничениями, наложенными на нас извне, мы вынуждены использовать все доступные возможности для выживания».
«Гм. Такое зрелище может быть организовано с участием детей, а не только стариков?»
«Вполне вероятно. Секретарь, заведующий экскурсиями, сможет назвать вам соответствующую цену».
«Возникает впечатление, что в Йиптоне за деньги может организовать все, что угодно».
Файдер развел руками: «Разве это не так в любом другом месте? Должен объявить, что наше время в Кальоро истекло. Вы видели достаточно?»
Шугарт посмотрел на спутников: «Мы готовы продолжить экскурсию. Что дальше?»
«Мы пройдем через «Галерею древних гладиаторов». Несколько минут тому назад, если бы вы обратили внимание, вы могли бы заметить пару этих отважных бойцов, боровшихся на площадке под крышей. Так как вы их не заметили, я не могу требовать с вас плату за их труды».
«Взимается ли дополнительная плата за посещение галереи?»
Проводник сделал успокаивающий жест: «Она по пути к базару. Следуйте за мной».
Файдер провел группу в длинный коридор, освещенный окнами с одной стороны; с другой стороны вереницей темнели проемы маленьких каморок. В каждой каморке на грязной засаленной подушке сидел, скрестив ноги, старик-йип. Некоторые обитатели каморок убивали время, занимаясь изготовлением простых поделок — одни вышивали, другие плели кружева, третьи изготавливали из пальмовых волокон маленькие фигурки игрушечных животных. Иные просто сидели, равнодушно уставившись в пространство.
Продвигаясь по галерее, бесстрашные львы догнали группу туристов, платившую за зрелище в Кальоро. Их было примерно двадцать человек; по мнению Глоуэна, они представляли секту ладдакеев с планеты Гауд (Фоделиус IV) — об этом свидетельствовали их коренастое телосложение, свежая белизна кожи, круглые лица и характерные широкополые шляпы с вьющимися сзади черными лентами. Судя по всему, ведущий их группы пытался договориться с проводником об организации еще одного зрелища под наименованием «Двоепузырие», но проводник, по его мнению, заломил чрезмерную цену. Другие экскурсанты из той же группы собрались у каморки, разговаривая с сидевшим в ней стариком. Бесстрашные львы задержались, чтобы послушать.
Старика что-то спросили; он громко ответил: «А что мне еще делать? Я больше не могу работать. Что я должен — сидеть в темноте, пока не умру с голода?»
«Вы, по-видимому, смирились с тем, что умрете такой смертью!»
«Мне все равно, я умру так или иначе. И я вполне заслуживаю такого конца. Я ничего не достиг, ничего не открыл, ничего не изобрел. Космос не изменился ни на йоту благодаря моему существованию. Скоро я исчезну, и никто этого не заметит».
«Удивительно пессимистическая философия! — заметил один из ладдакеев. — Разве вы не сделали ничего, чем могли бы гордиться?»
«Всю мою жизнь я лущил морскую траву. Один стебель мало отличается от других. Тем не менее, когда-то давным-давно на меня что-то нашло, и я вы́резал из дерева рыбу, точно изобразив все до последней подробности, даже чешую. Многие хвалили мою резьбу».
«И где же эта рыба теперь?»
«Упала в канал и уплыла с отливом. Недавно я начал выреза́ть еще одну рыбу — вон она валяется. Но у меня уже нет былого усердия, я так и не закончил».
«И теперь вы готовы умереть».
«Никто никогда, на самом деле, не готов умирать».
Другой ладдакей протиснулся вперед из задних рядов: «Правду говоря, мне стыдно, что мы занимаемся этими вещами. Вместо того, чтобы платить за смерть этого пожилого человека, давайте соберем деньги и поможем ему выжить. Разве это не человечно? Разве это не соответствует принципам нашей веры?»
Экскурсанты забормотали, обсуждая это предложение; одни соглашались, другие сомневались. Очень приземистый полный человек пожаловался: «Все это прекрасно и замечательно, но мы уже заплатили за зрелище — теперь эти деньги нам не вернут!»
Другой отозвался: «Кроме того, здесь тысячи стариков, оказавшихся в том же положении! Если мы спасем этого старикана и его недоделанную деревянную рыбу, его место займет другой. Что же, нам придется спасать другого? Тем более, что тот, наверное, умеет выреза́ть из дерева птиц? Это бесконечный процесс!»
Ведущий группы заявил: «Как вам известно, я — человек сердобольный и щедрый, старейшина Церкви. Но я вынужден выступить в защиту практического здравого смысла. Насколько я понимаю, заказанное зрелище не возбуждает извращенный интерес к судорогам агонии или чему-нибудь в этом роде, а демонстрирует здоровый катарсис, безбоязненный вызов смерти. Предложение брата Янкупа делает ему честь, но я предложил бы ему, по возвращении домой, проявить такое же великодушие по отношению к соседям, позволив им выпасать коз на своем лугу».
Речь старейшины вызвала облегченный смех. Ведущий повернулся к Файдеру: «Не желает ли ваша группа присоединиться к нам и полюбоваться на «Двоепузырие»? В таком случае стоимость спектакля, в расчете на каждого, окажется более приемлемой».
«Какова, в точности, эта стоимость?» — поинтересовался Арлес.
Файдер что-то подсчитал в уме: «Пять сольдо с человека. Таков установленный тариф». Раздались многочисленные возгласы протеста, но проводник поднял руку, выставив ладонь вперед: «Уменьшение тарифа, пропорциональное численности зрителей, не предусмотрено. На все есть твердая цена».
Издевательски рассмеявшись, Арлес произнес: «После такого финансового шока мне поистине потребуется катарсис. Я приму участие, черт с ними с деньгами!»
«Я тоже, — вызвался Клойд. — Как насчет тебя, Донси?»
«Не хочу ничего пропустить. Так и быть».
«И я с вами!» — заявил Кайпер.
«Отвратительно! — пробормотал Ютер Оффо. — Не хочу иметь ничего общего с этим зрелищем».
«Согласен», — кивнул Глоуэн.
Шугарт тоже отказался платить за представление; Джардин, после длительных колебаний, согласился «исключительно из любопытства», как он выразился. Керди сомневался дольше всех — на его легко краснеющем лице появлялось то одно, то другое выражение. Наконец, чувствуя пристальный взгляд Глоуэна, он проворчал с некоторым разочарованием: «Нет, это не для меня».
Пока Файдер собирал с участников зрелища по пять сольдо, Глоуэн заметил в каморке старика незаконченную фигурку рыбы. Он указал на нее: «Можно посмотреть?»
Старик молча передал ему поделку — кусок дерева сантиметров двадцать длиной. Голова и примерно половина покрытого чешуей тела рыбы были переданы с вниманием и точностью, необычными для столь неоднородного материала. Движимый внезапным порывом, Глоуэн спросил: «Вы ее мне не продадите?»
«Она ничего не сто́ит — даже не закончена. Когда я умру, ее все равно выбросят. Забирай ее бесплатно».
«Спасибо! — краем глаза Глоуэн заметил наблюдательный взгляд Файдера, ничего не упускавшего. — Как говорят, в Йиптоне ничто не бесплатно. Пожалуйста, примите эту монету в качестве платы за резьбу».
«Как хочешь, давай свою монету».
Глоуэн заплатил и получил деревянную полурыбину. Файдер отвернулся.
Ведущий группы ладдакеев провозгласил: «Зрелище начинается! Поднимайся, старик! Тебе придется дуть и качать изо всех сил, если ты хочешь дожить до ужина!»
Керди, Ютер, Шугарт и Глоуэн, в компании Файдера, остались ждать в галерее. Остальные прошли в помещение, где находилось странное сооружение — пара установленных рядом и соединенных трубами стеклянных цилиндров диаметром чуть больше метра и высотой больше двух метров. На дно каждого из цилиндров опустили на веревках по «древнему гладиатору», после чего цилиндры закрыли сверху крышками на зажимах.
Из труб на дно каждого из цилиндров начала литься сильная струя воды; уровень воды постепенно повышался. Нажимая на рычаг насоса, один старик мог перекачивать воду из своего цилиндра в цилиндр противника. Сперва оба дряхлых «гладиатора» казались безучастными, но когда вода поднялась до уровня пояса, то один, то другой стали пробовать, работает ли насос, и вскоре уже качали вовсю. Старик в левом цилиндре работал отчаянно и меньше выдыхался — в конце концов он смог поднять уровень воды в правом цилиндре выше головы своего противника, того самого пессимиста, который выреза́л деревянных рыб. Тот почти сразу же прекратил попытки откачать воду, предпринял несколько тщедушных попыток разбить крепкий цилиндр ударами локтей и пинками, после чего утонул — и зрелище кончилось.
Бесстрашные львы, наблюдавшие за этим соревнованием, вернулись в галерею. Керди спросил: «Ну, как?»
«Если это катарсис, с меня хватит катарсисов», — упавшим голосом отозвался Джардин.
Файдер энергично распорядился: «Пойдемте, пойдемте! Время не ждет. На базар! Между прочим, на все установлены твердые цены — не пытайтесь торговаться. Пожалуйста, держитесь вместе, там легко потеряться».
Передвигаясь по многочисленным подмостям, галереям, проходам и мостам, бесстрашные львы успевали только заметить работавших повсюду йипов — те лущили морскую траву, очищали и отбивали моллюсков, обрабатывали бамбук, плели циновки и панели из пальмовых листьев. Наконец экскурсанты прибыли на базар — огромное помещение с низким потолком, вмещавшее бесчисленное количество маленьких ларьков, в которых йипы обоих полов и всех возрастов изготовляли и предлагали в продажу предметы из дерева, металла, раковин и стекла, гончарные изделия, а также вязаные из волокон сумки и сетки. В других ларьках продавались ковры, ткани, куклы и сотни всевозможных карикатурных поделок.
Бесстрашные львы не испытывали никакого желания тратить деньги на безделушки. Хорошо чувствуя их настроение, Файдер объявил: «А теперь мы посетим «Музыкальный зал», где вы сможете беспрепятственно награждать исполнителей, не внося дополнительную плату».
В «Музыкальном зале» пожилые мужчины и женщины сидели в отдельных игрушечных бамбуковых домиках, играли на различных инструментах и пели меланхолические песни. Перед каждым исполнителем стоял небольшой бамбуковый горшочек, содержавший несколько монет — посетители должны были верить, что эти монеты были брошены их предшественниками, сумевшими оценить прелести туземных мелодий. Шугарт Ведер разменял сольдо, получив несколько мелких монет, и распределил эти монеты по горшочкам, не обращая никакого внимания на качество исполнения. Керди спросил одного из музыкантов: «На что вы тратите заработанные деньги?»
«Тратить почти нечего. Налог составляет больше половины, остальное уходит на кашу. Я не пробовал рыбу уже пять лет».
«Жаль!»
«Да, жаль. Скоро меня переведут в «Галерею гладиаторов». Там уже будет не до музыки».
«Пойдемте, пойдемте! — заторопился Файдер. — Время истекло — если вы не желаете платить за продление экскурсии».
«Нет, такого желания мы не испытываем».
Когда экскурсанты вернулись в отель, Файдер сказал: «А теперь перейдем к вопросу о чаевых. Десять процентов считаются проявлением скаредности и отсутствия благородства».
«А чем считается отсутствие чаевых? — спросил Шугарт. — Чего вы ожидаете после того, как отказались отвести нас в купальни и сбросили меня в канал?»
«Отсутствие чаевых считается неосторожностью, после которой приходится внимательно проверять все, что вы едите и пьете».
«Убедительный довод. Очень хорошо — вы получите десять процентов, после чего можете думать о нас все, что хотите. Честно говоря, ваше мнение обо мне беспокоит меня не больше, чем мое мнение беспокоит вас».
Файдер не позаботился прокомментировать эту тираду. Чаевые были уплачены — Файдер принял их, холодно кивнув: «Вы планируете посетить «Кошачий дворец»?»
«Да, попозже вечером».
«Вам потребуется проводник».
«Почему же? Маршрут четко обозначен на карте».
«Позвольте мне предупредить вас: здесь полно разбойников! Они накидываются на туриста из боковых проходов, сбивают его с ног и в тот же момент удирают со всеми его деньгами. А турист, получивший пару крепких пинков по голове, приходит в себя через полминуты и не может понять, что произошло. Грабители не осмеливаются нападать на туристов, сопровождаемых гидом. Я взимаю чисто символическую плату, но в моем присутствии вы можете быть уверены, что не лишитесь достоинства, посещая «Кошачий дворец»».
«Какова же ваша символическая плата?»
«Девять человек — девять сольдо».
«Я посоветуюсь со спутниками за ужином».
Сирена опускалась к горизонту, и бесстрашные львы, собравшиеся на террасе, устроились за столом с видом на гавань — непосредственно над «Фаразом», стоявшим у причала.
Некоторое время они освежались ромовым пуншем и коктейлями «линг-ланг», поздравляя себя с романтической атмосферой наступавшего вечера.
«Само собой, нам придется не упоминать о Смрадище, когда мы будем рассказывать о местных удовольствиях», — капризно произнес Донси Диффин.
«Подумаешь, Смрадище! — храбро заявил Кайпер. — Я уже о нем почти забыл. Ну воняет, ну и пусть себе воняет».
«Говори за себя, — проворчал Ютер. — У меня эта вонь уже в печенках».
«Да ты просто все время о ней думаешь! — воскликнул Кайпер. — Если у человека в голове много всякой дряни, он чутко реагирует на дурные запахи. Мой ум благороден и чист, мне вонь не страшна».
«У Кайпера можно многому поучиться, — задумчиво сказал Шугарт. — Когда я свалился в грязный канал, он посоветовал мне не обращать внимание на промокшую одежду и наслаждаться экскурсией наравне с остальными».
«Насколько я помню, Файдер тоже придерживался такого мнения», — усмехнулся Джардин.
«Хорошо, что он не догадался взять с меня за купание! — прорычал Шугарт. — Первостатейный мошенник, успевает обо всем подумать! Теперь он хочет содрать с нас девять сольдо только за то, что проводит нас в «Кошачий дворец». Он утверждает, что это единственный способ избежать нападения грабителей — надо полагать, под предводительством самого Файдера».
Ютер, обычно спокойный и обходительный, покраснел от гнева: «Это вымогательство чистой воды! Я пожалуюсь на него умпам!»
Оскалившись, как лисица, Кайпер заметил: «Вот они стоят, голубчики — пойди пожалуйся, если не шутишь».
Ютер вскочил и быстро направился к двум представителям элитной гвардии, наблюдавшим за туристами на почтительном расстоянии. Те вежливо выслушали его и, судя по всему, ответили с полным сочувствием. Ютер развернулся на каблуках и вернулся к столу.
«Ну, что?» — спросил Кайпер.
«Они хотели знать, сколько запросил Файдер. По их мнению, девять сольдо — не слишком много. Когда я спросил, почему они не задержат грабителей, они объяснили, что, как только они начинают патрулировать проходы и коридоры, разбойники улетучиваются, и умпам приходится ходить туда-сюда совершенно безрезультатно. Я упомянул о брошюре в голубой обложке — в ней утверждается, что опытные посетители могут посещать «Кошачий дворец» в полной безопасности. Умпы говорят, что брошюра слегка устарела, и что такие «опытные посетители» всегда подмазывают секретаря, заведующего экскурсиями, пятью или десятью сольдо, что каким-то образом предотвращает ограбления».
«Пусть подавятся! — заключил Джардин. — Девять сольдо нас не разорят. Забудьте о неприятностях, давайте ужинать».
Сирена зашла за горизонт, и только несколько продолговатых туч еще горели алыми пятнами над самым океаном. Босые, голые до пояса юноши вынесли к столам высокие торшеры, и бесстрашные львы приступили к ужину при свете цветных абажуров, пока над Йиптоном сгущались сумерки.
Блюда, внешне привлекательные, не отличались особыми кулинарными достоинствами и относились скорее к стандартной межпланетной, нежели местной кухне; возникало впечатление, что намерение поваров заключалось не в том, чтобы доставить удовольствие гурманам, а в том, чтобы не вызвать ни у кого явного неудовольствия. Порции тщательно отмерялись, причем отмерялись достаточно скупо. Бесстрашных львов ужин не слишком порадовал, но они не нашли, к чему придраться. Сначала им подали бледный бульон неизвестного происхождения, затем обжаренных моллюсков под шубой из взбитого теста и с гарниром из зелени, почек сальпичеты и морской капусты, после чего последовали плов с пареными угрями и, наконец, десерт — кокосовая меренга в сгущенных кокосовых сливках, с чаем и сливовым вином.
Клойд отодвинулся от стола: «Я поглотил рационы нескольких «древних гладиаторов»!»
«Могу сказать то же самое, — отозвался Джардин. — Теперь я готов драться с Файдером и его разбойниками».
Ютер разглядывал панораму вечерней гавани: «Давайте будем справедливы. Если не обращать внимания на Смрадище, Йиптон — удивительное, странное, местами очаровательное место, необычное во всех своих аспектах. Я чувствую себя так, как будто оказался в пяти тысячах световых лет от Араминты — но хорошего помаленьку. Завтра же я собираюсь вернуться домой, и, скорее всего, никогда не приеду сюда опять!»
«Что? — вскричал Кайпер. — Я не верю своим ушам! Мы даже в «Кошачьем дворце» еще не побывали!»
«Не сомневаюсь, что одного раза будет вполне достаточно», — чопорно произнес Ютер.
«Ба! — надменно промычал Кайпер. — И ты надеешься стать знатоком ароматического массажа, клюнув зернышко и сразу упорхнув, как пугливая птичка? Посмотри на Клойда, или хотя бы на Арлеса. Разве они поступятся своим долгом и схалтурят? Нет, никогда! Хорошего не помаленьку, а под завязку — таков их боевой клич!»
«Они могут рваться в бой, сколько влезет, заказывать экскурсии с сотой до двухсотой включительно и проводить всю жизнь в подвалах «Кошачьего дворца», где фригидные йипочки будут стирать им носочки. Для меня все это слишком».
Шугарт, как обычно, проявлял благоразумие: «Я почти готов с тобой согласиться — но только почти. Давай посмотрим, какое настроение у нас будет завтра утром».
«Если уж говорить начистоту, — нарушил молчание Арлес, — я тоже наполовину готов отправиться восвояси. Больше того — на две трети. Их хваленое Смрадище меня просто душит».
Клойд с изумлением покачал головой: «Похоже на то, что празднеству приходит преждевременный конец. Донси, а ты как настроен?»
«Я согласен с Шугартом. Посмотрим, как мы себя будем чувствовать с утра. Боюсь, однако, что с меня хватит экзотики — если ее будет еще больше, я сбегу».
«Керди, как ты думаешь?»
Керди с сомнением покосился на Глоуэна: «Мы могли бы, пожалуй, прекрасно отдохнуть пару дней, не пускаясь ни в какие особые предприятия, а просто проводя время на террасе».
«Давайте пока отложим этот разговор, — предложил Джардин. — Утро вечера мудренее».
«Ладно! — заявил Кайпер. — А сегодня вечером — опустошительный набег на «Кошачий дворец»!»
Керди поставил на стол чашку с чаем и выпрямился на стуле: ««Кошачий дворец» — не для меня. Слишком много впечатлений за один день. Сегодня на меня не рассчитывайте».
Шугарт посмотрел на него с неподдельным удивлением: «Я видел в Йиптоне много чудес, но это уже просто сенсация!»
«Причем дополнительная плата не взимается», — мрачно усмехнувшись, прибавил Керди.
«Но почему, Керди, почему? Объясни мне!»
«Никакой тайны — просто у меня нет настроения».
Кайпер обиделся: «А я думал, мы только ради этого сюда и приехали!»
«Может быть, завтра».
«А вдруг завтра уже придется уезжать?»
«Тогда с утра. Послушай! Я устал, хочу собраться с мыслями».
«Прекрасно тебя понимаю, — задумчиво произнес Арлес. — Я тоже останусь в отеле».
Шугарт подскочил, как ужаленный: «Не могу поверить! Что происходит? Вы только послушайте этих целомудренных святош! И это рыскающие и прыскающие, рычащие и вопящие, испытанные в схватках и покрытые шрамами легендарные бесстрашные львы?»
Арлес невесело рассмеялся: «Я слегка не в своей тарелке. Пусть это не мешает никому другому».
Шугарт развел руками: «Как хотите! Мне больше нечего сказать».
Джардин изобразил деловитость: «Я тут поспрашивал в вестибюле, почитал объявления. Похоже на то, что они пытаются брать по десять сольдо с человека, но пяти на самом деле достаточно. Не беспокойтесь о дополнительных услугах — это все лишнее, бантик на коробочке, так сказать. Чаевые тоже давать не обязательно — все деньги в любом случае утекают в казну Титуса Помпо, а он и пальцем не пошевелит, чтобы их заработать».
Молодые люди перешли в вестибюль. Керди отвел Глоуэна в сторону: «Похоже, поездка срывается».
«Похоже на то», — согласился Глоуэн.
«Если они все уедут, прощай конспирация! — Керди говорил напряженным отрывистым голосом, как если бы подозревал Глоуэна в поползновениях к нарушению субординации. — И мы останемся у всех на виду: два агента отдела расследований. А это значит, что нам придется поторопиться и сделать все, что можно, сегодня же вечером».
«Полагаю, что так».
Керди осмотрелся по сторонам: «При этом в данный момент я не вижу, каким образом мы могли бы действовать, не слишком рискуя».
Глоуэн скептически разглядывал носки своих ботинок. Что Керди пытался ему сказать, не говоря ничего определенного? Глоуэн решительно заявил: «Окончательное решение придется принимать после предварительной разведки».
Керди прокашлялся: «Мы не можем действовать опрометчиво, и ни в коем случае не должны поступаться своей безопасностью. Ты согласен?»
«Более или менее. Но...»
«Никаких «но»! У меня такой план: пока вы все прохлаждаетесь в «Кошачьем дворце», я попробую разведать все, что можно, не слишком привлекая к себе внимание. Потом, когда ты вернешься, мы займемся делом вместе, если это будет практически целесообразно».
Глоуэн молчал.
«Так что же?» — настаивал Керди.
«Я не хочу ходить в «Кошачий дворец»».
«Сходи все равно! — рявкнул Керди. — Никто не должен подозревать, что мы как-то связаны помимо принадлежности к компании бесстрашных львов. В принципе, нам не следовало бы даже заводить этот разговор. Поболтай о чем-нибудь с остальными».
Через несколько минут в вестибюле появился Файдер: «Все готовы?»
«Двое не в настроении, — ответил Шугарт. — Нас будет семеро».
«Вам придется заплатить девять сольдо в любом случае, так как мы уже договорились о цене, и мне пришлось отказаться от другого поручения для того, чтобы вернуться к вам».
«Семь человек — семь сольдо, включая чаевые. Больше вы от нас не получите. Не хотите — уходите».
Файдер раздраженно встряхнул бронзовыми кудрями: «Вы, служащие управления в Араминте — извращенные и черствые люди! Если ваша эрекция отличается теми же качествами, несчастным девушкам во «Дворце» придется несладко! Что ж, я вынужден уступить вашей алчности. Давайте семь сольдо».
«Ха-ха-ха, — медленно выговорил Шугарт. — Мы вам заплатим по возвращении. Можно идти?»
«Да, пойдемте».
«Бесстрашные львы на охоте! — заорал Кайпер. — Трепещите, йипочки!»
«Кайпер, пожалуйста, заткнись! — взмолился Джардин. — Не следует рекламировать свои мелкие прегрешения. В таких делах полезна скрытность — такова вековая традиция».
«Именно так! — подтвердил Ютер. — Если уж тебе приспичило провозглашать лозунги, называй нас членами теософского общества или активистами движения «За добрачное воздержание»».
Арлес внезапно встрепенулся: «Я, кажется, что-то не то съел, но все-таки пойду — за компанию».
«Вы обязаны уплатить сольдо», — напомнил Файдер.
«Да-да, само собой! Пойдемте».
«Тогда следуйте за мной! Держитесь вместе!»
Файдер повел молодых людей по темным запутанным проходам Йиптона, и в конце концов они оказались под аркой портика, выложенной плиткой лавандового оттенка. Синяя надпись на плитке гласила:
«Дворец счастливых утех»
Файдер пригласил бесстрашных львов пройти под аркой в приемную, обставленную скамьями с мягкими подушками.
«Я подожду вас здесь, — сказал проводник. — Порядки здесь простые. Купите в кассе билет за десять сольдо. В цену билета входят дополнительные развлечения, в целом составляющие программу «кругосветного путешествия»».
«Никаких дополнительных развлечений! — отрезал Ютер. — Достаточно билетов по пять сольдо».
«В таком случае вы заплатите за программу «Туристический класс». Тем, кого интересует более разнообразное времяпровождение, предлагается широкий выбор выставок, пантомим, фарсов и попурри, различной стоимости. Кассир предоставит вам подробную информацию».
«Это интересно! — заявил Арлес. — Как раз то, что нужно, чтобы взбодриться. Может быть, к утру я снова почувствую себя по-прежнему».
Бесстрашные львы встали в очередь у кассы, приобрели билеты и прошли через завесу из стеклянных бус в длинный просторный коридор. По сторонам коридора через равные промежутки открывались двери; в дверях стояли девушки, разглядывавшие проходящих мимо. Все они были молоды и отличались привлекательным телосложением; на всех были простые белые платья до колен.
Глоуэн выбрал одну из девушек и зашел в ее комнату. Она закрыла дверь, взяла билет и выскользнула из своего платья. Она молча стояла, ожидая, пока Глоуэн расстегивал рубашку. Глоуэн задержался, взглянул девушке в лицо и отвернулся. Поморщившись, он вздохнул и снова застегнул рубашку.
Девушка с беспокойством спросила: «Что случилось? Я вас чем-нибудь обидела?»
«Нет, все в порядке, — ответил Глоуэн. — Похоже на то, что меня не слишком привлекает «ароматический массаж»».
Девушка пожала плечами и снова натянула платье. «Я могу подать чай с печеньем за дополнительную плату. Один сольдо».
«Хорошо, — согласился Глоуэн. — Если ты тоже выпьешь чаю с печеньем».
Не говоря ни слова, девушка принесла чайник и поднос с мелкой выпечкой. Она налила одну чашку. Глоуэн сказал: «Пожалуйста, налей и себе».
«Как вам будет угодно», — она налила вторую чашку чая и продолжала сидеть, глядя на Глоуэна без всякого интереса. В конце концов, чтобы прервать молчание, Глоуэн спросил: «Как тебя зовут?»
«Суджулора Ерисвана Алейзия. Мое имя принес северный ветер».
«А меня зовут Глоуэн. Я из пансиона Клаттоков».
«Странное имя».
«Я к нему привык. Тебе интересно, откуда я? Рассказать тебе что-нибудь?»
«Не знаю. Я не любопытна. События сбываются и проходят».
«То есть, я для тебя — просто событие?»
«Да, именно так».
«Здесь работают все йиптонские девушки? Или только самые пригожие?»
«Почти все — какое-то время».
«Тебе нравится эта работа?»
«Это легкая работа. Некоторые мужчины мне не нравятся, и становится лучше, когда они уходят».
«У тебя есть любовник?»
«Не понимаю».
«Молодой человек, который тебя любит, и которого ты любишь».
«Нет, ничего такого. Зачем вы говорите такие странные вещи?»
«Ты хотела бы путешествовать?»
«Никогда об этом не думала. Но почему-то все задают мне этот вопрос».
«Прошу прощения — наверное, тебе со мной скучно».
Это замечание девушка проигнорировала: «Вам пора идти — или вносить дополнительную плату. Вы можете оставить чаевые на столе».
«Думаю, мы обойдемся без чаевых — все деньги все равно отбирает Умфо».
«Как вам будет угодно».
Глоуэн вернулся в приемную. Через некоторое время появились, один за другим, бесстрашные львы. Кайпер вернулся последним — только он оказался львом, достаточно бесстрашным, чтобы отправиться в «кругосветное путешествие».
Файдер поинтересовался, не желают ли молодые люди заказать специальное шествие с бенгальскими огнями и конфетти. Получив отрицательный ответ от Шугарта, он отвел группу обратно в отель. «Потребуются ли мои услуги завтра?» — спросил он.
«Скорее всего, нет, — сказал Шугарт. — Благодаря вам сегодняшний день мне надолго запомнится».
«Рад это слышать, — отозвался Файдер. — Ваша похвала заставляет забыть о долгих часах низкооплачиваемого долготерпения». Он поклонился и скрылся в ночи.
Шугарт обратился к другим бесстрашным львам: «Что теперь? Еще совсем не поздно!»
«Думаю, мне не помешает еще раз попробовать их превосходный ромовый пунш», — отозвался Кайпер.
«Впервые слышу, чтобы Кайпер предложил что-то дельное! — заявил Клойд. — А пока мы выпиваем, он нам расскажет, какие виды ему больше всего запомнились во время «кругосветного путешествия»».
Тем временем Глоуэн нашел Керди, сидевшего в дальнем углу вестибюля и листавшего старый журнал. Глоуэн опустился на соседнее сиденье.
Керди отбросил журнал: «Хорошо повеселился?»
«В соответствии с ожиданиями».
«Я что-то не замечаю особого энтузиазма».
«Обстановка не располагала к энтузиазму. Девушки достаточно вежливы — точнее говоря, «прилежны» — и, тем не менее, в конечном счете я просто выпил чаю».
«Ты всегда был брезглив».
Не в первый раз Глоуэну пришло в голову, что Керди его недолюбливает: «Брезгливость тут ни при чем».
«От нее плохо пахло?»
Глоуэн покачал головой: «То, что я скажу, может показаться странным... Помнишь старика, который дал мне резную рыбу?»
«Да, конечно».
«Я зашел с девушкой в ее комнату. Она разделась и ждала. Я посмотрел ей в лицо — у нее такое же выражение, как у того старика. Я не смог к ней притронуться».
«Это уж как-то слишком... капризно. Тебе не кажется?»
«Я выпил неплохого чаю. Она сказала, как ее зовут — уже не помню, как. Время быстро пролетело».
«Дороговатый чаек!» — буркнул Керди. Он отвернулся и подобрал брошенный журнал.
Глоуэн спросил: «А у тебя как дела?»
Керди сосредоточился: «Неплохо. Нет, на самом деле нельзя сказать, что я в чем-то преуспел. Нужно будет крепко подумать — если мы вообще собираемся что-нибудь предпринять».
«Что случилось?»
«Я пошел на разведку. Интересующий нас квартал — прямо за отелем, достаточно, казалось бы, пройти по набережной и свернуть за угол. Я спустился к причалу и прогулялся по дорожке под отелем к волнолому — как любой другой турист, решивший взглянуть, что делается в окрестностях.
Когда ты доходишь до угла отеля, всю набережную пересекает плотный частокол из бамбука, шириной метров пятьдесят. В этой стене из бамбука только одна дверь. Она выглядела надежно запертой — тем не менее, я попробовал ее открыть, чтобы проверить. Дверь закрыта на замок. Я прошел до восточного конца бамбуковой стены — она доходит до самой воды. Я схватился за крайний шест, наклонился и заглянул за частокол — чуть шею не сломал. За оградой еще один причал. Когда я обернулся, в трех шагах от меня стоял умп — большого роста, в белой кепке. Он спрашивает: «Что вы тут делаете?»
Я говорю: «Ничего особенного. Гуляю, смотрю по сторонам».
Он улыбнулся — так, будто ему насильно рот растянули — и говорит: «Вы пробовали открыть дверь в ограде. Зачем?»
Я отвечаю: «Просто любопытно. Длинная стена, в ней одна дверь. Хотелось посмотреть, что с другой стороны. Мне говорили, что здесь работают стеклодувы».
Он ухмыляется: «Нет, за оградой товарные склады. Вы все еще хотите заглянуть внутрь?»
Я решил притвориться идиотом и напустил на себя детскую невинность: «А вы думаете, там есть что-нибудь интересное?»
Тут его ухмылка стала похожа на волчий оскал, и он спрашивает: «Это зависит от того, что именно вас интересует».
Я ему говорю: «Моя специальность — антропология. Меня поражает способность йипов создать многообразную среду обитания посреди океана! В частности, особое любопытство вызывают навыки местных стеклодувов и гончаров».
«В таком случае здесь для вас нет ничего интересного, — говорит он. — Туристы развлекаются в других местах».
Так что я вернулся в отель».
«Он спросил, как тебя зовут?»
«Об этом речь не заходила».
Глоуэн задумался: «Странно, что он не спросил, как тебя зовут».
«Может быть, это необычно, но в данный момент наша главная проблема в том, что я не могу найти никакого безопасного способа проникнуть на закрытый участок. Нам придется отступить».
«Ты полностью исключаешь возможность проникновения по крыше?»
«Разумеется! Крыша выложена пальмовыми листьями. По ней шагу не сделаешь — провалишься».
«Не провалишься, если наступать только на стропила и коньковые балки. Мне видно крышу из окна моего номера, но прямо под ним — канал. Что под твоим окном?»
«Тоже неудобно. До крыши метров пять. По приставной лестнице можно было бы спуститься, но где ее возьмешь?»
«Можно спуститься по веревке».
«Веревки у нас тоже нет».
«Что-нибудь придумаем».
Керди поморщился: «Я не собираюсь лезть на эту крышу! У от одной мысли об этом голова кружится!»
«Давай пойдем, посмотрим что к чему, — предложил Глоуэн. — Если есть такая возможность, я попробую. Мы для этого сюда приехали, нужно использовать любой шанс».
«Ну ладно, — неохотно согласился Керди. — Только условимся, что я на эту крышу не полезу».
Остальные бесстрашные львы расселись вокруг стола у наружного ограждения террасы и распивали ромовый пунш при свете Лорки, Синга и вереницы покачивающихся на ветру светильников. Их голоса то и дело звучали с неприличной громкостью — должны же были другие туристы заметить, какая бравая компания почтила Йиптон своим присутствием!
Керди и Глоуэн тихонько поднялись по лестнице на четвертый этаж. Глоуэн поинтересовался: «Ты знаешь, где номер Арлеса?»
«Вторая дверь слева, прямо по коридору. Почему ты спрашиваешь?»
«Давай сначала выглянем из твоего окна».
В номере Керди было темно — огонек в маленьком полуприкрытом ночнике едва теплился. Подойдя к окну, два разведчика разглядели крышу: нагромождение стропил, уступов, коньков и уложенных внахлест связок пальмовых листьев, черных и розоватых в зловещем свете Лорки и Синга.
Керди показал рукой: «Вот он, секретный квартал — примерно в этом направлении. Но, как ты видишь, никакого способа туда пробраться нет. Так и придется сказать Бодвину Вуку — чтобы наши отчеты ни в чем не расходились».
«Но я с тобой не согласен. Я считаю, что следует попытаться».
«Как ты спустишься на крышу? Здесь не меньше пяти метров».
«Насколько я помню, Арлес приехал в Йиптон в прекрасном плаще из прочного материала».
«Верно. Слишком плотный и роскошный плащ для тропического климата, на мой взгляд».
«Похищение плаща из номера Арлеса вызовет у него возмущение, но никого в Йиптоне не удивит. Впредь Арлес научится одеваться скромнее и приглядывать за своими вещами».
Керди сухо усмехнулся: «Арлес мог бы даже пожертвовать свой плащ на хорошее дело, если бы мы ему объяснили, в чем состоит это дело».
«Может быть — но в таком случае мы рисковали бы получить отказ. А если мы не будем ему ничего говорить, то он, по меньшей мере, не станет нам отказывать, что меня вполне устраивает».
«Но дверь его номера заперта!»
Глоуэн внимательно рассмотрел устройство двери номера Керди: «Обрати внимание: косяк сделан из расщепленного бамбука, он даже не жесткий. У тебя, кажется, был большой складной нож?»
Керди без слов передал ему нож. Глоуэн подошел к двери номера Арлеса. Пока Керди сторожил, Глоуэн вставил тяжелое лезвие ножа между дверью и рамой. Он слегка нажал — рама и дверь разошлись достаточно для того, чтобы защелка замка высвободилась. Глоуэн зашел в номер, взял плащ, вышел в коридор и тщательно закрыл дверь. Оба молодых человека поспешно вернулись в номер Керди.
Глоуэн отпорол от плаща расшитый серебром пояс — Керди свернул его в плотный моток и отложил в сторону. Глоуэн разре́зал плащ на длинные полосы, а Керди связал их вместе. Получилась веревка длиной больше шести метров. Глоуэн привязал один конец к оконной раме, а другой опустил на крышу под окном.
«А теперь, пока я не успел испугаться...»
«Испугаться? — прохрипел Керди. — Это самоубийство! Только Клатток на такое способен».
«Одна последняя предосторожность. Я могу там заблудиться. Возьми ночник и держи его в окне. Если услышишь, как я свистну, поводи светильником по кругу».
«Понятно. Будь осторожен — да ты и сам это понимаешь».
Глоуэн задержался только для того, чтобы найти на крыше какие-нибудь ориентиры справа и слева, после чего спустился по самодельной веревке. Боязливо прикоснувшись подошвами к плетеной кровле, он перестал поддерживать свой вес руками только после того, как почувствовал под листьями твердое основание.
Теперь нужно было нащупать под плетеными панелями стропило и после этого наступать только на него. По стропилу можно было подняться к коньку крыши, а по коньку пробраться туда, где открывался вид на интересовавший Бовина Вука участок — простейший возможный маршрут.
Глоуэн нашел подходящее стропило. Передвигаясь как можно мягче, чтобы кровля не хрустела и не скрипела (внизу кто-нибудь мог услышать), Глоуэн поднимался по наклонной крыше. Время от времени он оборачивался через плечо, ориентируясь на свет ночника. Добравшись до пересечения скатов, Глоуэн почувствовал, что стропило стало шире, и полез быстрее, по-обезьяньи перебирая руками и ногами.
Наконец он поднялся до конька крыши и уселся на него верхом, глядя назад, на чернеющую массу отеля — ералаш теней под звездным небом. Оставалось еще немного. Пару минут он переводил дух, окруженный ландшафтом невероятных черных и розоватых изломанных форм.
Времени не было. Глоуэн стал пробираться по коньку, как огромная крыса. Страх его временно улетучился — он даже чувствовал нечто вроде опьяняющего возбуждения.
Наконец он остановился и, разглядывая головоломную топологию крыши, решил, что забрался достаточно далеко. Под ним теперь должен был находиться секретный участок. Что случится, если его поймают? Глоуэн отказывался даже представить себе последствия такого провала.
Он обнаружил стропило и соскользнул по нему на несколько метров, после чего вынул нож и принялся проделывать отверстие в кровле.
Нож проскочил в пустоту. Глоуэн расширил отверстие и прижался к нему глазом. Под ним, на полу, освещенный дюжиной светильников, стоял автолет среднего размера. Вдоль стены помещения тянулся верстак, оснащенный самым разнообразным оборудованием для обработки материалов. Рабочие и техники — больше десяти человек — не торопясь занимались отделкой и сборкой деталей. Глоуэну показалось, что не все они были йипами, но в этом не было полной уверенности.
Для того, чтобы рассмотреть ангар под другим углом, он чуть-чуть переместился и почувствовал, что кровля с треском продавилась под его весом — он мог упасть в любой момент. В отчаянии он уперся коленом в кровлю, пытаясь вернуться в устойчивое положение на стропиле. Колено продавило кровлю — на какую-то долю секунды Глоуэн увидел лица техников, с удивлением смотревших вверх. Сразу же после этого ему удалось выдернуть ногу и восстановить равновесие на стропиле.
Шипя от бешенства и страха, Глоуэн вскарабкался до конька и пополз по нему обратно. Задерживаться нельзя было — умпов следовало ожидать уже через несколько минут, и от мысли о том, что они с ним сделают, когда поймают на крыше, у Глоуэна мурашки пробегали по коже.
Оказавшись примерно напротив четвертого этажа отеля, Глоуэн увидел ночник, горящий в окне. Уже не пытаясь двигаться бесшумно, он соскользнул по пересечению скатов на стропило и прижался к стене отеля.
Где же веревка? Глоуэн вертел головой, вглядываясь в тени. Веревки не было видно — кроме того, глядя вверх, он не видел ночника.
По-видимому, в спешке и замешательстве он не спустился по пересечению скатов до того места, где ему следовало перейти на стропило. Наверное, веревка висела ниже, и теперь нужно было искать ее на ощупь в темноте.
Глоуэн спустился по скату крыши вдоль стены на три метра, на шесть метров, на десять метров. Веревки не было. Он повернулся, чтобы вернуться наверх, но ему показалось, что он слышит тихие беспокойные голоса, доносящиеся с какого-то другого участка крыши — идти назад было поздно. Оставалось только надеяться, что Керди тоже услышал голоса и успел потушить ночник.
Прямо перед ним крыша кончалась углом отеля. Глоуэн пробрался к углу и заглянул вниз — внизу был узкий канал, тянувшийся вдоль задней стены. В нескольких метрах дальше, у причала отеля, кто-то пришвартовал небольшую баржу — судя по всему, средство удаления накопившегося за день мусора.
Сборщика мусора поблизости не было — он явно чем-то занимался в отеле. Куча мусора на носу баржи была прикрыта циновкой. В этом месте ширина канала составляла примерно четыре метра. Глоуэн пробежал по краю крыши и встал прямо напротив мусорной баржи. Убедившись в прочности опоры под ступнями, Глоуэн раскачался и прыгнул. Ему показалось, что он летит по воздуху слишком долго, но траектория оказалась правильной — он перепрыгнул канал и шлепнулся на циновку. Как он и рассчитывал, мусор и движение носа баржи в воде смягчили удар. Скатившись по циновке, он перескочил на причал и дико оглядывался по сторонам.
Приближались тяжелые шаги.
Глоуэн прижался к стене отеля у заднего входа. На причал вышел мусорщик с огромным мешком мусора на спине. «Как только он сбросит свою ношу на баржу и повернется, он меня увидит», — подумал Глоуэн.
Глоуэн бесшумно подбежал к мусорщику сзади, схватил его за мешок на спине и за плечо и, толкая вперед, заставил пройти два шага к краю причала и плюхнуться в канал. Не теряя ни секунды, Глоуэн вернулся к заднему входу и заглянул внутрь. Там была небольшая кладовая; Глоуэн проскользнул в нее и притаился в тени.
Привлеченные шумом воды и проклятиями мусорщика, на причал выбежали дежурный повар и два поваренка. Глоуэн выскочил из кладовой в кухню, пробежал по короткому служебному коридору, сразу замедлил шаг, как можно спокойнее пересек вестибюль и вышел на террасу.
Некоторое время он стоял и дрожал, пытаясь взять себя в руки. Бесстрашные львы сидели и пьянствовали, как прежде. Глоуэн тихонько примостился между Шугартом и Донси. Оба его даже не заметили, поглощенные рассказом Арлеса, описывавшего чудеса выставки в «Кошачьем дворце».
Глоуэн подтолкнул Шугарта локтем: «Извини, мне нужно в туалет. Когда подойдет официант, закажи мне еще пунша».
«Нет проблем».
Глоуэн снова пересек вестибюль, взбежал по лестнице и постучался в дверь номера Керди: «Это Глоуэн! Открой!»
Дверь слегка приоткрылась — выглянул Керди: «Вот ты где! Я ужасно беспокоился! Когда я увидел йипов на крыше, пришлось притушить фонарь и втянуть веревку».
«Вот почему я не мог найти веревку! — сказал Глоуэн. — Что ж, наверное, это даже к лучшему».
«Я тебя пытался разглядеть, но тут ничего не видно, — объяснял Керди. — Я был уверен, что ты найдешь какой-нибудь другой способ вернуться в отель».
«Поговорим об этом позже, сейчас нет времени. Где веревка?»
«Здесь, я ее смотал».
«Хорошо. Иди вниз и выпивай с бесстрашными львами. Я избавлюсь от веревки».
Керди ушел. Глоуэн засунул моток под мышку и последовал за Керди. Из вестибюля он вышел на причал. Стоя в тени, Глоуэн вложил в моток кусок разбитой бетонной плиты и сбросил улику в гавань, где она немедленно затонула. Вернувшись на террасу, Глоуэн присоединился к бесстрашным львам — Керди уже сидел за столом.
Прошло пять минут. В вестибюль вошли два умпа. Не торопясь, они огляделись по сторонам, вышли на террасу и приблизились к бесстрашным львам. Один из них тихо проговорил: «Добрый вечер, господа».
«Добрый вечер! — ответил Шугарт. — Надеюсь, с нас не возьмут еще какой-нибудь сбор или налог за обслуживание? Уверяю вас, нас обчистили до нитки».
«Несомненно. Чем вы тут занимались?»
Шугарт удивленно воззрился на умпа: «Перед вами бокалы — одни пустые, другие еще наполовину полны! Ромовый пунш — прекрасный напиток! Не нужно быть детективом, чтобы сделать очевидный вывод: бесстрашные львы снова устроили шикарную попойку!»
«А как насчет ночной охоты и прочих проделок бесстрашных львов?»
«Уважаемый, мы уже достаточно порезвились в «Кошачьем дворце», и на сегодня с нас проделок хватит!»
«Достаточно связное показание. Кто был вашим проводником?»
«Некий Файдер».
«Желаю приятно провести вечер».
Умпы удалились. Ютер смотрел им вслед: «Какого черта им нужно, и что это за вопросы насчет проделок? Кайпер, ты опять набедокурил? Ты что, забыл, что находишься в Йиптоне? Титус Помпо не поощряет безобразия».
«Что ты ко мне привязался? Я ничего не сделал!»
Бесстрашные львы посидели еще часок, после чего разошлись по номерам. Почти сразу же после этого из каморки Арлеса послышался громкий басистый рев.
Бесстрашные львы и несколько других туристов выглянули в коридор. Арлес вырвался из номера — круглое лицо его исказилось и побагровело от ярости: «Мой плащ стащили!»
«Арлес, успокойся! — сказал Джардин. — Ты можешь внятно объяснить? Кто стащил твой плащ?»
«Воры! Йиптонские грабители! Его нет — нет моего плаща!»
«Ты уверен? Под постелью ты смотрел?»
«Конечно, смотрел! Даже под постелью его нет! Нигде нет!»
«Это серьезный случай, — сказал один из незнакомых туристов. — Утром вы должны подать жалобу. А сейчас всем пора спать».
«Утром будет слишком поздно!» — страстно заявил Арлес.
«Уже глубокая ночь, — возразил турист. — Сколько бы вы не кричали, это не поможет вам найти свой плащ».
«Хороший совет, — поддержал туриста Шугарт. — Мы все этим займемся завтра утром».
Керди сказал: «Переполохом делу не поможешь. Ну, стащили плащ — зачем поднимать такой крик?»
«Рад, что вы разумно смотрите на вещи, — кивнул турист. — Спокойной ночи, господа. Надеюсь, больше не будет истерических воплей».
Арлес грязно выругался сквозь сжатые зубы: «Это просто возмутительно! Я теперь боюсь раздеться — кто-нибудь утащит мои штаны и ботинки».
Ютер недовольно заметил: «Тогда ложись в постель, не раздеваясь. Я устал, хочу спать».
«Тебе хорошо говорить! — обиделся Арлес. — У тебя никто ничего не украл».
«Тем лучше я высплюсь. Спокойной ночи».
Арлес вернулся к себе в номер, и остальные последовали его примеру.
С утра Глоуэн первым делом нашел Керди и сказал ему: ««Фараз» отчаливает за два часа до полудня. Нам нужно быть на борту как можно раньше — на пароме они ничего не смогут с нами сделать. Было бы лучше всего, если бы бесстрашные львы уехали в то же время».
«Правильно! — одобрил Керди. — Я с ними поговорю».
Керди обошел номера своих компаньонов и обнаружил, что почти все они были настроены покинуть Йиптон. Протестовали только Кайпер и Клойд, но без особой настойчивости; в конце концов они решили вернуться на «Фаразе» вместе с другими.
Бесстрашные львы позавтракали, рассчитались с отелем и спустились на причал.
У турникета стояли четыре умпа — суровые мускулистые фигуры с черными губами и бритыми наголо черепами. Они выглядели так, будто не были заняты ничем особенным, но Глоуэн заметил, как внимательно они рассматривали каждого пассажира, платившего выездной сбор. Керди прошептал Глоуэну: «Крайний слева! Он видел, как я заглядывал за стену. Они меня ищут, я нутром чую!»
«Не обращай внимания. Насколько они знают, ты не сделал ничего более подозрительного».
«Надеюсь».
Глоуэн заплатил выездной сбор, беспрепятственно прошел через турникет и с огромным облегчением поднялся по трапу на палубу «Фараза», куда умпам уже не разрешалось заходить.
Когда Керди стал платить сбор, крайний левый умп подал знак другим, и все четверо выступили вперед: «Как вас зовут?»
«Керди Вук. Почему вы спрашиваете?»
«Мы вынуждены попросить вас проследовать за нами».
«Зачем? Я собираюсь вернуться домой на пароме, и не хочу задерживаться из-за пустяков».
«Дело может не ограничиться пустяками. Было допущено серьезное нарушение правил, и мы обязаны найти нарушителя».
Керди переводил взгляд с одного татуированного лица на другое: «Совершенно ничего не понимаю! О каком нарушении вы говорите?»
«Некий Арлес Клатток пожаловался, что у него украли плащ. Мы обнаружили в вашем номере моток расшитой серебром материи; Арлес Клатток подтвердил, что это пояс от похищенного плаща. Тщательные поиски в вашем номере позволили обнаружить обрывки нитей, по мнению Арлеса Клаттока идентичные ткани похищенного плаща. Мы обязаны вас задержать, чтобы выяснить обстоятельства этого дела».
Глоуэн повернулся к Арлесу: «Скажи им, что ты проиграл плащ, побившись с Керди об заклад, но забыл об этом спьяну! Сейчас же! Иначе его арестуют!»
«Если они украл мой лучший плащ и разорвал его на кусочки, так ему и надо!» — прорычал Арлес.
«Он пошутил! — сказал Ютер Оффо. — Мы разберемся с этим позже. Но сейчас ты должен им сказать, что вышла ошибка».
«Вы все меня ненавидите! — закричал Арлес. — А теперь, понимаете ли, когда меня обокрали, когда меня обидели, я должен быть добреньким Арлесом, великодушненьким Арлесом!»
«Керди — бесстрашный лев! Это ничего для тебя не значит?»
Арлес неохотно подошел поближе к умпам и сказал: «Я вспомнил — я сам отдал Керди этот плащ. Он его не крал. Я не предъявляю никаких обвинений».
«Очень хорошо. Если вы не возражаете, пожалуйста, пройдите снова через турникет — на этот раз никакие сборы взиматься не будут. Мы вернемся в управление и официально закроем дело. Вы идете?»
«Как долго это будет продолжаться?» — с сомнением спросил Арлес.
«Если все окажется в порядке, совсем недолго».
«Почему вы не можете положиться на мое слово здесь и сейчас? Это было бы гораздо удобнее».
«Так дела не делаются. Вам придется пройти в управление».
Арлес отступил на пару шагов к парому: «Нет уж, я вернусь на палубу. Я вам сказал, что это была ошибка, и все тут!» Он поднялся по трапу и зашел в салон.
Умпы обратились к Керди: «Будьте добры, пройдите с нами. Есть несколько вопросов, все еще нуждающихся в разъяснении».
Поддерживаемый под локти двумя умпами, Керди опустил голову и побрел по причалу в Йиптон. Несколько раз он оборачивался и с тоской смотрел на «Фараз».