После этих слов жилистая рука в медицинской перчатке метнула шприц на манер дротика, и он вонзился в самый центр мишени, висевшей на противоположной стене. Молча усмехнувшись, Клаус вышел из кабинета, и я, уже без всякой посторонней помощи, последовал за ним. В коридоре он сказал:
– На самом деле док – один из лучших наших стрелков. Постоянно рвется на передовую, но как медик он нам нужнее. Он ведь настоящий доктор, с образованием – не самоучка какой-нибудь. Британец, бежал с родины, когда кайдарские головорезы разорили эту страну. Пожалуй, в меткости его может превзойти только Уолли.
Следуя совету доктора, первым делом мы заглянули в столовую, где я с небывалой жадностью умял три порции какой-то серой, но вполне съедобной каши. Потом сдали посуду и вышли в коридор.
По мере того, как ко мне возвращались силы и надежды, возвращалось и любопытство. Я во все глаза таращился по сторонам, пока мы неспешно переходили из коридора в коридор, пересекали сводчатые залы, выложенные диким камнем, и ныряли под грубые своды из плохо отесанной скальной породы. Стены здесь во многих местах до сих пор хранили следы инструментов древних шахтеров и камнетесов, вгрызавшихся все глубже и глубже в каменное подбрюшье холма на протяжении столетий. Вскоре мы достигли тихого коридора, по обе стороны которого тянулись ряды одинаковых дверей с низкой притолокой. Тут мы остановились.
– Вообще-то новичкам полагается спать в общих бараках, – сообщил Клаус, опершись плечом о стену, – но Сандро посчитал, что тебя можно поселить в отдельную комнату, а это, друг мой, в некотором роде привилегия. Чем-то ты ему понравился. Комнатенки тесноватые, но в них по крайней мере тихо и спокойно. Вот эта, стало быть, твоя.
– Что ж, передай Сандро мою благодарность.
– Завтра сам поблагодаришь. Уверен, беседа у вас будет долгой, – тут Клаус чуть наклонился ко мне и, снизив голос, поинтересовался: – Слушай, а ты правда не в курсе, почему службисты тебе разыскивают?
Я посмотрел ему в глаза – его взгляд был простым, прямым и открытым. Врать Клаусу мне не хотелось, но и вдаваться в подробности я пока опасался, поэтому вздохнул и сказал:
– История совершенно темная, и я барахтаюсь в ней как муха, увязшая в паутине. Только удается выпростать одну лапу, как увязнет другая. В последние дни творится сущее безумие. Кое-что мне удалось выяснить, кое о чем я догадался, но цельной картины пока не видно. Поэтому ничего определенного сказать не могу, извини.
– Понимаю, – он кивнул и улыбнулся, так что кончик зубочистки в его зубах поднялся вверх. – Ну, надеюсь, вскоре все твои проблемы разрешатся. В аббатстве можешь чувствовать себя как дома. Кстати, моя дверь – вон та, вторая по правой стороне. Если что понадобится – обращайся, только стучи погромче. Я очень крепко сплю.
Похлопав меня по плечу, Клаус направился к своим апартаментам. Но я, помявшись немного, все же обернулся и сказал:
– А можно еще один вопрос?
– Конечно, валяй.
– Там, в замке Карн, была одна девушка… Адель. Кто она такая? За что ее схватили?
В глазах Клауса блеснул понимающий огонек.
– Ах, Адель. Она одна из первых членов команды, которую Сандро сколотил несколько лет назад. Адель – шпионка. Прислуживала в нескольких весьма знатных вампирских домах, добывая для нас информацию. Ее взяли пару дней назад во время покушения на одного мерзкого вампирского вельможу, графа Мальгрофа. К сожалению, задуманное нами отравление не удалось, ей пришлось бежать, а Мальгроф выжил. В итоге она оказалась за решеткой. Собственно, ради нее мы и задумали штурм. Момент для этого выдался очень подходящий, в любом случае. Но особых иллюзий насчет нее не питай. Адель – одинокая волчица, многие об нее уже зубы обломали. А некоторым она их сама обломала, я прямом смысле.
Я кивнул, впечатленный услышанным. Клаус, насвистывая, скрылся в своей комнате, и я тоже вошел в свою – тесную, по-спартански обставленную, с серокаменными стенами. Единственная лампочка свисала с потолка, и я не сразу нашел выключатель. В комнате были стол, стул, низкая тумбочка, но самое главное – здесь была кровать, на которой я и поспешил растянуться (предварительно заперев дверь на засов и переодевшись в камуфляжную форму, которую кто-то предусмотрительно оставил на тумбочке).
Вот значит как. Адель – шпионка, отравительница и мятущаяся душа. Какая романтика! Графа Мальгрофа я знал лично, и, признаться, считал его безобидным старым чудаком, в косматых бакенбардах которого, наверное, давно уже плодилась моль, как в ветхом тряпье. Зачем вообще Сопротивлению понадобилось его устранять? Впрочем, я-то знал его как вампир вампира… Наверное, в шкафу у старика имелись собственные скелеты – помимо рассыпающихся, позеленевших от времени мундиров.
Размышляя, я и сам не заметил, как погрузился в сон. Думаю, что продлился он больше суток. Окон, конечно, в комнате не имелось, но, когда я очнулся и сел на кровати, почувствовал себя совершенно бодрым, полным сил, и – снова голодным, как дикий медведь. В поисках столовой я вышел наружу, но очень быстро меня увлек исследовательский азарт, и я принялся слоняться по коридорам, исследуя эту невообразимую мешанину тоннелей. В частности, я обнаружил тренировочный зал, в котором до пояса обнаженный Фроки, поигрывая мышцами, муштровал новобранцев. Потом наткнулся на библиотеку, пообещав себе непременно туда вернуться и хорошенько изучить местный книжный фонд – небогатый, но составленный исключительно из книг, написанных людьми. До сего момента мне не доводилось держать подобных изданий в руках: кайдарские законы запрещали людям заниматься писательством и научной деятельностью. Учителей и медиков среди людей тоже было мало, имелись лишь квоты на определенное количество специалистов, необходимых для поддержания рабов в здоровом состоянии и обучения их основам грамотности. Доктор-вампир, конечно, никогда бы не снизошел до пользования простого человека, если только тот не являлся излюбленным рабом какого-нибудь знатного упыря.
Позже я наткнулся на еще один выход из катакомб: то были распахнутые деревянные ворота, низкие и широкие, сквозь которые с улицы лился мягкий серебристый свет раннего утра. По бокам дежурили часовые, но входить и выходить вроде бы никому не воспрещалось. Посему я решил использовать представившуюся возможность и немного подышать свежим воздухом.
На улице было прохладно, и, хотя выпавший накануне снежок явно не рассчитывал пока задерживаться надолго, растаять полностью он не успел. Я вышел на просторную пологую площадку на заднем склоне холма, с которого открывался вид на пустынную долину, иссеченную многочисленными оврагами и увалами, густо поросшую кустарником и окаймленную со всех сторон черной зубчатой стеной хвойного леса. Справа от меня высилась поленница (видимо, дровяные печи в катакомбах тоже наличествовали), подле которой возился с заснеженными чурками один из повстанцев. Я подумал, что дизельное топливо им наверняка приходится тщательно экономить, и задался вопросом – откуда вообще они его брали?
По левую руку располагался вытоптанный пятачок, огороженный примитивной изгородью – стрельбище. Сейчас там упражнялся лишь один человек, но я сразу обратил бы на него внимание даже в густой толпе. Во-первых, в руках у него был лук, а вовсе не винтовка или дробовик. Во-вторых, хотя на нем были надеты привычные для этого места камуфляжные штаны и куртка, из-под них выбивался весьма странный щегольской наряд с кружевным воротником и манжетами, поражающими своей белизной, а голову венчала охотничья шапочка, украшенная фазаньим пером. За спиной был приторочен колчан, полный стрел. Я смотрел на этого человека в профиль, и видел, что у него длинное, вытянутое лицо, орлиный нос и тонкая светлая бородка, задиристо торчащая вперед. Человек спустил тетиву – ввумп! – и стрела задрожала в яблоке мишени. В этом, конечно, не было бы ничего особо удивительного, если б не один факт – глаза человека оставались закрытыми.
Я приблизился, и, положив руки на ограду площадки, стал наблюдать, как стрелок посылает вторую стрелу в цель. Тут он словно почувствовал мое присутствие, открыл глаза и повернулся.
– Доброе утро, Уолли, – буднично поздоровался я, здраво рассудив, что это и есть тот единственный боец, который, по словам Клауса, превосходил в меткости даже искусного доктора Левинсона.
Ответом мне стали легкая полуулыбка и кивок. Потом Уолли не глядя поразил третью мишень и, как только затихло дрожание стрелы, сказал:
– Вы, наверное, из новеньких. Не припомню, чтобы нас знакомили.
– Никто нас не знакомил. Но я уже кое-что о вас слышал.
Он отвесил картинный поклон, с немыслимой ловкостью вскинул лук и выпустил еще одну стрелу, расщепившую надвое самую первую.
– Реальные враги, пожалуй, несколько проворней мишеней, – заметил я.
– О, вы ошибаетесь. Даже в полной темноте они постоянно сопят, рычат, топают подошвами и издают миллион других звуков, так что с прицеливанием проблем не возникает. Главное – холодная голова на плечах.
– И крепкая рука, надо полагать.
– О, голова куда важнее.
– А лук вы сами сделали?
– Естественно. Это простейший образец из тиса, один из многих в моей коллекции.
– Любопытно было бы взглянуть и на остальные. Я кое-что смыслю в оружейном деле.
– Ценитель, значит? Честно скажу, большинство новобранцев у нас с трудом представляют, с какого конца браться за винтовку. Так что мы могли бы…
Разговор прервало внезапное появление Клауса. Выглядывая из ворот, он крикнул:
– Айвар! Я уже с ног сбился, разыскивая тебя. Идем, Сандро вызывает.
Пришлось спешно раскланяться с Уолли и снова нырнуть под низкие своды подземной базы.
– Слушай, а может в столовую сперва заскочим? Тут столько интересного, что я даже позавтракать забыл.
– Увы, друг мой, это потом. Сандро спешно отбывает в Кроненбург и желает поговорить с тобой до отъезда.
С этими словами Клаус мягко втолкнул меня в комнату с массивной дверью, покрытой крупными металлическими заклепками, и я понял, что нахожусь в совещательном зале. Вся обстановка тут была как бы сосредоточена вокруг большого круглого стола в центре, заваленного бумагами и чертежными инструментами, а стены были сплошь увешаны картами, планами и схемами, испещренными множеством булавок.