И вот мимо уже потянулись ряды приземистых толстостенных пакгаузов, лишенных окон, глухие стены заводов и причудливые, оплетенные многочисленными трубами корпуса фабрик, сбрасывающих в реку ядовитые отходы производства. Это был еще не Кроненбург, но уже его пригород. Воздух пропитался характерным смрадом, поднимающимся от загрязненной воды, и тонкая кисея дыма опутала нас, как неуловимые полупрозрачные тенета. На весла уселись Клаус и Уолли – не то чтобы в этом была нужда, но им тоже хотелось поразмять кости. Мы с Фроки пристроились рядом на баке, и мой массивный спутник вынул из-под холстины топор и принялся деловито елозить по лезвию точильным камнем, который, судя по всему, постоянно таскал с собой. В который раз я залюбовался этим грозным оружием, соединившим красоту и смертоносность, его резной рукоятью и причудливой вязью рун, вытравленных на металле.
– Давно у тебя эта штука? – спросил я.
– С самого детства, – Фроки сосредоточенно взмахнул точилом, и лезвие ответило на прикосновение высокой нотой.
– Где взял?
– Долгая история…. Слышал когда-нибудь про Альтейна?
– Средневекового охотника на вампиров? Читал пару саг, в которых он упоминался.
– Так вот, это его топор.
– Шутишь? – я недоверчиво скосился на Фроки, но тот оставался абсолютно серьезным.
– Вовсе нет. Я вырос на северо-востоке, в Садсторне. Сейчас это маленькая деревенька, но в былые времена на ее месте располагался целый город… Мы с матерью были рабами в поместье одного упыря из клана Орлок, который когда-то являлся большой шишкой в Кроненбурге, но потом попал в немилость и оказался сослан в глухое захолустье. Там у него родились дети от одной из жен, которых он с собой привез целый гарем. Мальчик и девочка, моложе меня всего на два-три года. Почему-то из всех рабов именно меня они невзлюбили сильнее всего. А мать была у меня красавица, посимпатичнее любой вампирши, так что хозяин обожал пить из нее… пока однажды не осушил до дна. С тех пор я не плакал ни разу в жизни, но над гробом матери ревел, как младенец. Мне было двенадцать. Когда гроб опустили в землю, я убежал в лес и долго бродил там один, проклиная всех вампиров на свете, и наших хозяев в особенности. А был возле деревни один большой холм, который в народе считали могилой какого-то древнего героя, причем чаще всего называли Альтейна, но звучали и иные имена. И вот в сумерках я вышел прямо к этому холму, и так мне вдруг стало тошно от всей нашей жизни, полной боли и унижений, что я упал на колени и стал просить этого самого героя, чтобы он восстал из мертвых и извел всех клыкастых под корень, как злостных вредителей… Но ничего не произошло, никто не явился с того света вершить правосудие, а я почувствовал себя полным недоумком. Потом взобрался на холм и долго сидел на его вершине, наблюдая, как за лесом гаснет закат, а когда пришла пора спускаться, увидел на противоположном склоне холма узкий черный провал. Раньше его там точно не было, я мог сказать наверняка, потому как этот холм еще мальчишкой весь излазил. Стоило мне приблизиться к краю провала, как земля начала расползаться под ногами, и я провалился вниз, в густую тьму, с ног до головы перепачкавшись липкой грязью. Перепугался до чертиков, конечно, хотя испуг быстро прошел, как только я увидел перед собой проход, убегающий вглубь холма. Стены были выложены массивными каменными плитами и покрыты замысловатой резьбой, полустертой от времени. Впереди не было видно ни зги. У меня сердце так и заколотилось от восторга, чувствуя близость тайны, которую я всей душой возжелал разгадать. В темноте кое-как выбрался на поверхность и побежал домой за лампой, но вот беда, к тому времени все упыри успели пробудиться и навстречу мне попались хозяйские отпрыски. Эта гадкая парочка как раз искала, над кем бы поизмываться, и я очень удачно подвернулся под руку. Как обычно, они долго оскорбляли и били меня, насмехались над моей покойной матерью и обещали выкопать ее тело и подкинуть ночью мне в постель, чтоб я по ней не скучал. Я стоически вытерпел все издевки – я всегда терпел, всегда был покорен и вынослив, легко перенося любую боль. В итоге вампирка высосала из меня огромное количество крови – как только не лопнула – так что я едва дотащился до барака, в котором жил. Обессиленный, провалялся там почти до утра, не имея возможности подняться, да хотя бы и просто пошевелить рукой или ногой. К рассвету мне уже полегчало – так со мною бывало всегда. Я перекусил, чем смог, прихватил керосиновую лампу и с трудом потащился в сторону леса. Периодически приходилось усаживаться на какой-нибудь пень и подолгу отдыхать – голова все еще кружилась. Когда я вышел к холму, почувствовал настоящий прилив сил, так уж мне хотелось поскорее разгадать его тайну. Я проник в дыру, скользя по рыхлой земле, зажег лампу и без тени страха нырнул в тоннель. Он оказался коротким и привел меня в низкую квадратную камеру, в центре которой располагался вытесанный из камня гроб. Поверхность его покрывали едва различимые руны. На дне, затянутые паутиной, пылились чьи-то кости – пожелтевший от времени и рассыпавшийся на части скелет. На груди у него и покоился почерневший, ржавый топор с гнилой рукоятью. Моему восторгу не было предела – я сразу же поверил, что передо мной действительно находятся останки Альтейна, и верю в это до сих пор. Поскольку я был помощником кузнеца, со временем мне удалось восстановить оружие в первоначальном виде, и даже рукоять я собственноручно выточил на манер прежней. Сталь, не иначе, была зачарована, ведь простой кусок железа давно рассыпался бы в прах… Работать приходилось тайком и с риском для жизни, поскольку, сам понимаешь, людям владеть оружием запрещается, но в итоге все мои труды окупились сторицей. С тех пор топор служил мне верой и правдой, и отсек не один десяток вампирских голов.
– Вот это да, – пробормотал я, потрясенный невероятной историей. – Повезло, что хозяйские детишки не узнали, что ты владеешь этакой штуковиной.
– Они узнали, – мрачно произнес Фроки, любуясь своим отражением на полированном металле лезвия. – Но было слишком поздно. Однажды в полдень, пока все в усадьбе спали, я прокрался в их комнату и отсек головы обоим, а потом сбежал.
Повисла тишина, нарушаемая лишь скрипом уключин да плеском весел, разрывающих водную гладь. Фроки погрузился в воспоминания, которые, судя по всему, не приносили ему никакой радости. Я тоже молчал, размышляя над услышанным и словно бы видя своего могучего, вечно жизнерадостного друга под новым углом. Я не слишком верил в то, что погребальный курган принадлежал полулегендарному Альтейну, но не оставалось сомнений, что Фроки, однажды призвавший на помощь героев древности, в самом деле обрел одного – в самом себе. Как и в случае с Адель, печальная история его детства заканчивалась кровавой вспышкой насилия. Неужели же только подобные испытания и способны выковать поистине железный характер? Я чувствовал, что в глубине души Фроки является одним из добрейших людей, каких я только знал, и мог лишь с ужасом предполагать, какие страшные кары ночами насылает на него совесть в наказание за убийство двоих беспомощных детишек – пусть и вампирских. Я обвел взглядом остальных. Мне вдруг остро захотелось узнать, какие тайны скрывают неунывающий находчивый Клаус или холодный, вечно сосредоточенный Герцог, захотелось выслушать их истории, чтобы лучше постигнуть натуру людей, ради которых я без тени сомнения готов был рискнуть жизнью. Но времени уже не оставалось – мимо потянулись замызганные хибары портового района, сложенные из всякого мусора и погруженные в вечный сон, немногим отличный от оцепенения смерти. Речной круиз подходил к концу.
Глава 10. Быт и нравы крысиного города
Герцог указал на один из причалов, и гребцы подвели нашу посудину прямо к нему. Причал был ветхий, осклизлый, на поверхности почерневших досок жемчужно поблескивали кругляши рыбьей чешуи. Кое-где среди лачуг сновали истощенные бледные люди. Одни бессильно сидели на бунтах старых канатов, другие деловито суетились, спуская на воду утлые лодчонки, на вид еще более ненадежные, чем наша. Атмосфера поселения казалась нездоровой и не шла ни в какое сравнение с покоем и умиротворенностью тесных улочек Эйвена. Я знал, что свободные городские жители, не занятые на фабричном производстве, обязаны были регулярно сдавать кровь в качестве налога – но иногда выкачанные дозы оказывались настолько большими, что несчастные погибали. Впрочем, скудное питание и тяжкий труд все равно никому из них не позволяли надолго задержаться на этом свете.
Мы выгрузились на берег, и, пройдя вдоль ряда кособоких некрашеных домишек, стали подниматься по одной из бетонных лестниц, ведущих от смердящего тиной русла реки к серокаменным улицам Кроненбурга, плотно застроенным небоскребами. Герцог шагал первым, указывая дорогу. Примерно на середине подъема он спрыгнул на земляной откос и побрел вдоль него параллельно реке. Почва, почти не прикрытая снегом, была сухой и серой, усеянной кусками раскрошившегося бетона и кирпичной крошкой. Прямо над нами нависали отвесные стены многоэтажных зданий, чьи ступенчатые вершины терялись в высоте. Вскоре мы достигли огромной бетонной трубы, ведущей в подземелье. То был один из многочисленных канализационных стоков, через которые отходы смердящими ручейками сбегали прямо в реку. Недолго думая Герцог нырнул в зев трубы, как в чрево кита. Вонь, извергаемая из городских недр, буквально валила с ног, но именно туда лежал наш путь. В прошлый раз мы с Адель вошли через другую сточную трубу, но запах был точно таким же.
Тьма стремительно сгустилась вокруг нас, и Герцогу пришлось зажечь единственный фонарик, прихваченный у лодочника Отто. Несмотря на то, что дышать приходилось, приложив к носу грубую ткань рукава, я не мог мысленно не восхититься основательностью и мастерством, с которыми были возведены эти сводчатые подземные ходы и просторные чертоги с высокими куполообразными потолками. Массивные каменные плиты почти не имели зазоров, бочкообразные колонны выглядели надежно и с легкостью несли на себе весь циклопический вес раскинувшегося над нашими головами Кр