Примерно через полчаса мы увидели впереди мутное свечение, после чего Герцог обернулся на ходу и шепнул:
– А вот и Крысятник. Будьте начеку.
В логово «тоннельных крыс» мы вошли через надежные створчатые ворота, по обе стороны которых стояли стражники. Наш провожатый обменялся с ними парой коротких фраз, после чего скрещенные копья разошлись в стороны. Мы оказались в огромном зале, освещенном множеством огней – когда-то в него вливались потоки нечистот сразу из нескольких тоннелей, но усилиями местных обитателей те были перегорожены и пущены в обход. Мы все так и раскрыли рты от изумления, пораженные многообразием и обилием кривобоких, многоуровневых, многоэтажных, нависающих друг над другом, перетекающих друг в друга домиков, между которыми тянулись темные, замусоренные улочки. Мосты, мостики и крытые переходы, соединявшие здания, превращали все поселение в единую структуру. Тут и там возвышались впечатляющие горы мусора, а между домами тянулись бельевые веревки, увешанные отталкивающего вида тряпьем. На высоте примерно в десять человеческих ростов по всему периметру гигантского зала вдоль стен были проложены мостки, по которым неспешно прохаживалась стража. Повсюду копошились занятые своими делами люди, но при этом над Крысятником висела тревожная (если не сказать жуткая) тишина. Слов на ветер здесь явно не бросали, да и самого ветра тоже не было.
Следуя за проводником, мы ступили на темную задымленную улочку, над которой почти смыкались многочисленные балконы, навесы и мансарды. В потолке чертога наверняка имелись шахты воздуховодов, но они не справлялись со всем дымом, производимым многочисленными очагами поселения – в воздухе дрожало пепельно-серое марево, от которого непрестанно щипало глаза. С мостков, перекинутых через улицу, за нами внимательно следили глаза местных обитателей. Крысы так и кишели повсюду, копошась среди отбросов и сверкая глазками из темных углов.
Справа вдруг распахнулась дверь, и на дощатый помост выскочил мальчик лет семи – совершенно голый, но уже с противогазом на голове. Руки и ноги у него были тонкие как спички, живот – большой и выпуклый, а на плече сидела старая косматая крыса. Чьи-то руки тут же схватили его за плечи и втащили обратно, а кособокая дверь захлопнулась.
Один из серых грызунов, непрестанно сновавших по бельевым веревкам туда-сюда, сорвался вниз и с глухим шлепком плюхнулся к нам под ноги. Фроки, рыча, хотел было его раздавить, но Герцог вовремя вмешался:
– Не вздумай. Эти животные здесь вроде священных коров. Никому не позволено их убивать.
Фроки вновь зарычал, но внял мудрому совету – мгновение спустя оклемавшийся после встречи с камнем зверек уже исчез в одной из многочисленных дыр, прогрызенных его собратьями в стенах домов. Я подумал, что подобная традиция выглядит не слишком мудрой – ведь крысы являются разносчиками всевозможных инфекций и наверняка уничтожают изрядное количество продовольствия, которое обитатели подземелий с трудом добывают на поверхности. Впрочем, кто знает, какой симбиоз мог установиться здесь, в недрах города, между двумя разновидностями крыс – четвероногими и двуногими…
Должно быть, мы добрались уже до самого центра поселения (которое, как я узнал впоследствии, у местных жителей именовалось попросту «дом», тогда как «Крысятником» его называли исключительно обитатели поверхности), когда улочка вдруг раздалась вширь, и мы вышли на просторную по местным меркам площадь, окруженную по периметру самыми высокими зданиями. Этакая неуклюжая пародия на деловой центр. Здесь поддерживалось даже определенное подобие чистоты, поскольку в глаза мне не бросилось ни одной заслуживающей внимания мусорной кучи (хотя грызуны все равно кишели повсюду, куда ни плюнь).
Здесь, на площади, было установлено несколько виселиц самой простейшей конструкции, одна из которых в данный момент как раз была занята – мертвое тело в изодранных лохмотьях свисало с перекладины, как жуткий перезрелый плод, подпорченный гнилью. Должно быть, какой-то преступник или враг племени – мне очень хотелось думать, что он действительно заслужил смерть каким-то чудовищным преступлением. В тени виселицы, как ни в чем не бывало, копошилась пара детишек, возводя домики из грязи. Ну разве не идеальная метафора всего нашего жизненного пути – беззаботное детские забавы у ног разлагающегося трупа? При виде мертвеца у меня в животе словно образовалась глыба льда, а желание поскорее покинуть это место усилилось во сто крат. Тут лохмотья на груди повешенного внезапно зашевелились, и наружу выглянула острая крысиная морда, перемазанная кровью. Я поскорее брезгливо отвернулся. Тело бедолаги наверняка уже было изъедено изнутри…
Когда мы добрались до противоположного края площади, в двухэтажном приземистом строении справа резко распахнулась дверь, едва не соскочив с петель. Мы как по команде уставились в ту сторону, и увидели, как на крытую веранду, распугивая многочисленных крыс, выходит человек огромного роста – ему даже пришлось пригнуться, чтобы шишкообразной макушкой не задеть притолоку. Комплекцией своей он напоминал вставшего на задние лапы быка. Выше пояса человек был обнажен, если не считать какой-то шкуры со свалявшейся шерстью, накинутой на плечи. Мощные запястья охватывали кожаные наручи, усеянные торчащими во все стороны ржавыми гвоздями. Противогаз, скрывавший лицо, был выбелен таким образом, чтобы напоминать оскаленный череп, лишь правая глазница была закрашена черным – очевидно, глаз под нею отсутствовал. На поясе у верзилы болталась связка шкурок, в которых я далеко не сразу опознал целую коллекцию человеческих или вампирских скальпов. Человек не был вооружен, но, право слово, вряд ли в этом и нуждался. Он что-то выкрикнул, тыча в нас пальцем.
– Неприятности начинаются, – без тени волнения сказал Клаус.
Уолли поправил лук, перекинутый через плечо.
– Одно слово – и я всажу ему стрелу в глаз.
– Ни в коем случае, – отрезал Герцог. – Стойте на месте, сейчас выясним, чего он хочет.
В компании с провожатым Герцог направился в сторону веранды, где, уперев ручищи в бока, замер верзила, не сводящий с нас взгляда. Завязался короткий диалог, который продлился две или три минуты. Потом Герцог возвратился, мрачно стиснув губы, и начал быстро говорить:
– Этот симпатяга – Гагнак, один из боевых вождей племени. Он тактично сообщил мне, что считает всех обитателей поверхности чахлыми слизняками и, цитирую, рахитичными выкидышами побитых лишаем крыс, страдающих гангреной и недержанием. Однако Фроки показался ему достойным соперником, и потому он вызывает его на поединок.
– Чертов наглец! – сквозь стиснутые зубы прорычал Фроки, спешно стягивая с себя холщовый плащ и дерюжную рубаху, которая с трудом застегивалась на его могучей груди. – Да это они тут все скопище трусливых заморышей, которые боятся нос показать на поверхности! Иди и передай ему, что я принимаю вызов – на любых условиях! Сейчас посмотрим, кто тут крысиный выкидыш.
Гагнак как раз спустился с веранды и принялся разминать покатые плечи. Толпа сородичей быстро окружила его со всех сторон – на фоне вожака все они смотрелись сущими карликами. Мы наперебой начали давать Фроки советы, а он лишь резко кивал, раздувая ноздри и не сводя глаз с соперника. Их разделяло шагов тридцать.
– Уверен, ты с легкостью уложишь этого дуболома, – ухмыльнулся Клаус. – Смотри, он движется как бревно. Много мускулов, мало умения. Действуй с умом и победа у тебя в кармане.
– Как раз об этом не может идти и речи, – покачал головой Герцог, и все уставились на него. – Фроки должен проиграть. Мне с трудом удалось договориться, чтобы Гагнак согласился вести бой до первой крови, а не до смерти, как здесь принято. Поверьте, если Фроки победит, никто из нас не выйдет отсюда живым.
Мы неловко переглянулись, а затем дружно уставились на Фроки. Мне стало его жаль – столько в нем сейчас было растерянности, обиды и разочарования. Но очень быстро все эти эмоции смыла бурная волна гнева. Его физиономия покраснела, зубы оскалились и сжались с такой силой, что, окажись между ними чей-нибудь палец, он наверняка был бы откушен. Герцог тут же схватил его за плечи и продолжил увещевать, но Фроки его вряд ли слышал. Его сощуренные до состояния щелок глаза смотрели куда-то в пустоту, грудь вздымалась и опадала, как кузнечные мехи. Я не мог понять, взревет ли он сейчас от ярости или разразится слезами, как обиженный ребенок.
На то, чтобы совладать с эмоциями, у Фроки ушло минут пять. Его заросшая бородой физиономия с крупными чертами приобрела невозмутимый вид, взгляд прояснился, но в голубой глубине глаз все же затаился след обиды, которую гордость не позволяла ему полностью перебороть. И все же, выслушав указания Герцога, он покорно кивнул и шагнул навстречу сопернику.
К тому времени «тоннельные крысы» успели прямо посреди площади нарисовать в грязи неровный круг, выход за границы которого приравнивался к поражению, и Гагнак замер у противоположной его стороны. Руки верзилы были сложены на груди, ростом он на две головы превосходил кряжистого, но невысокого Фроки. Зрители, включая и нас, обступили импровизированную арену со всех сторон.
Без лишних церемоний соперники сошлись в центре, глядя друг другу в глаза и грозно сопя. Один из местных обитателей в тишине обронил какую-то фразу, и по рядам людей в противогазах пробежал хохоток. Самообладание Фроки не выдержало предполагаемой насмешки – взревев, он бросился на врага, но его предсказуемый и слишком уж размашистый джеб цели не достиг. Гагнак, несмотря на рост, проявил удивительную подвижность. Приняв боевую стойку, он сразу как-то сгорбился, и в повадках его проступило нечто крысиное. Прощупывая соперника, он провел пару быстрых ударов, которые Фроки принял в блок. Юлить и отступать он явно не собирался. Неправдоподобно выпуклые мышцы перекатывались под его белой кожей, словно живя собственной жизнью. Когда Гагнак сделал очередной выпад, вложив в него несколько больше силы, Фроки перехватил его руку в запястье и, крутнувшись, бросил его через себя. Военачальник «тоннельных крыс» распростерся в грязи, крепко приложившись спиной. Фроки осклабился, в голубых глазах блеснули без