умные огоньки.
По рядам людей в противогазах прокатился короткий вздох, а затем над толпой начало ощутимо сгущаться напряжение. Я тоже напрягся, мысленно моля Фроки о том, чтобы он в точности выполнил план, предложенный Герцогом. В противном случае – и сейчас я верил в это особенно легко – нас всех ждала неминуемая гибель.
С диким ревом Гагнак поднялся на ноги, скорее возмущенный внезапным броском, чем деморализованный. И если поначалу бойцы и планировали следовать каким-то базовым правилам кулачного боя, то теперь это осталось в прошлом. Они схлестнулись в центре круга как разъяренные животные и принялись мять, пинать, едва ли не кусать друг друга, как два берсерка, опоенные мухоморами. Покосившись на Герцога, я увидел, насколько бледным и недвижным стало его лицо – похоже, он уверился, что Фроки обирается-таки биться до последнего.
Бойцы успели обменяться дюжиной крепких ударов и извалять друг друга в грязи. Гагнак перехватил руку Фроки и тоже попытался провести бросок, но тот стоял крепко, будто ноги его пустили корни и надежно вросли в землю. Невероятным движением ему удалось вывернуться, дернуть врага на себя и встретить ударом колена в зубы. Гагнак упал на четвереньки. «Тоннельные крысы», угрожающе недвижные, молча наблюдали за тем, что творится с их вожаком. Обхватив его сзади за шею, Фроки принялся душить Гагнака. Слипшиеся от пота длинные волосы падали ему на лицо, которое я не узнавал – столько в нем теперь было ненависти, злобы, жестокости и жажды убийства… Любой вампир позавидовал бы. Потом глаза его встретились с глазами Герцога. Гагнак все еще хрипел и извивался в его могучих руках. Но вот их хватка как бы ненароком слегка ослабла. Задыхающемуся противнику наконец удалось бросить Фроки через себя, капли жидкой грязи так и полетели во все стороны. Потом огромная стопа Гагнака опустилась Фроки на лицо. К грязи примешалась кровь. Собравшаяся вокруг нас толпа (к тому времени уже немалая) наконец разразилась восторженными воплями, и я почувствовал облегчение. Но тут же устыдился – ведь оно было куплено ценой страданий нашего друга.
Усевшись ему на грудь, Гагнак с ревом наносил все новые и новые удары, вконец ошалев от ярости и опьянения близкой победой. Не выдержав, Герцог бросился на арену, выкрикивая какие-то слова на местном диалекте (интересно, что это вообще был за язык? Я не узнавал ни единого слова). Очевидно, Герцог признавал поражение и умолял Гагнака прекратить избиение. Тот отпихнул его, и Герцог растянулся в грязи, истоптанной ногами сражавшихся. Уже более спокойно крысиный вожак нанес Фроки еще парочку ударов. Голова нашего товарища болталась, как у тряпичной куклы. Удовлетворенный деянием своих рук, Гагнак поднялся и воинственно потряс в воздухе кулаками, издав жуткий лающий вопль – толпа залаяла в ответ. Ну а мы кинулись на арену, схватили бесчувственного Фроки и потащили прочь. Я опасался, что произошло самое страшное. Лицо Фроки, перемазанное кровью и грязью, выглядело ужасно, краше в гроб кладут. Но внезапно он открыл глаза – они так и блеснули голубым огнем из серо-багрового месива. У меня от души немного отлегло. Это явно был не взгляд полутрупа, в любой момент готового отбыть на тот свет. Мы усадили его вертикально, поддерживая спину, Аглая полой своего плаща отерла ему лицо.
– Все уже закончилось? – поинтересовался Фроки тоном, каким спрашивают о финале скучной постановки.
– Закончилось, – выдохнул Герцог.
– Ну и как я справился?
– Отлично. Все как надо сделал.
– А ты в меня не верил, – с укоризной протянул здоровяк.
– Прости, – тут Герцог не выдержал и заключил его в объятия. – Клянусь, я был уверен, что ты совсем с катушек слетел от ярости. И уже начал продумывать план действий на случай, если этот амбал свалится замертво под твоими ударами.
– Не ты один умеешь комедию ломать, – с самодовольным видом заявил Фроки и попытался подняться. Я видел, насколько тяжело ему это дается. Кровь все еще струилась из ссадин на его лице. Вскоре оно непременно распухнет и превратится в жуткую маску страдания, но и тогда Фроки продолжит улыбаться – в этом я не сомневался.
Позади нас как неслышная тень возник провожатый, жестом указывая дорогу, и мы снова двинулись в путь. На этот раз куда медленнее, поскольку Фроки еще неуверенно стоял на ногах. Теплую одежду мы надели на него с трудом, а вот свой топор он схватил воодушевленно, как священную реликвию, и из рук больше не выпускал. Что касается Гагнака и остальных «крыс», после схватки интерес к нам они сразу же утратили. Теперь за нами следили только глаза дозорных – тех, кому это вменялось по долгу службы.
Поселение мы покинули через такие же обитые ржавой жестью врата, как и первые, увиденные нами. Думаю, все выдохнули с облегчением, как только жуткий Крысятник остался позади – хоть это и означало возвращение в тоннели, смердевшие куда хуже сборища хибар, населенных крысами всех видов и форм. Проводник зажег фонарь, и Герцог последовал его примеру. Я видел, что вслед за нами за ворота выскользнули еще несколько «крыс», но держались они в темноте и на почтительном расстоянии. По одиночке они, видимо, никогда не ходили. Я даже начал немного привыкать к их неуютному присутствию.
Путь до нижних уровней гетто был не близок – нам предстояло пересечь добрую половину города, ступая по склизким шатающимся камням и иногда балансируя на самом краю бурных подземных рек, стремительно несущихся в своих каменных руслах. Никаких заслуживающих внимания происшествий за время перехода больше не приключилось, и часа через три мы достигли лестницы, круто забиравшей вверх, и вышли по ней на берег сухого тоннеля, дно которого покрывали целые барханы грязи, разбавленные неопределенного вида мусором. Фроки за это время успел почти полностью оправиться (похоже, обошлось даже без сотрясения, да и все зубы были на месте, хотя лицо страшно распухло и превратилось в один сплошной синяк).
Через пролом шириной в полтора метра мы выбрались в полумрак заброшенного подвала. Посреди него располагалась винтовая деревянная лестница, убегающая вверх. Я узнал характерный красноватый кирпич, из которого были сложены стены – многие здания в гетто носили именно такой оттенок. Вот и конец пути.
Поднявшись друг за другом по шаткой лестнице, мы оказались на первом этаже полуразрушенного здания, о былом предназначении которого сейчас уже нельзя было сказать ничего определенного. Кругом громоздились груды битого кирпича, из которого, как обломанные кости, торчали остатки свай, а отсыревшие гнилые доски мешались с обломками развалившейся мебели. Ободранные, грязные стены местами несли на себе следы огня, а в некоторых местах были исцарапаны ребятней, увековечившей на старом кирпиче бранные слова и схематичные изображения половых органов. Сквозь пустые окна падали косые малиновые лучи заката.
Герцог задержался внизу, чтобы перекинуться словом с нашим провожатым, потом догнал нас и повел наружу. Гетто жило своей чахлой жизнью, и выглядело сейчас не более разоренным, чем и до недавней вампирской атаки. Аглая тут же шмыгнула в ближайшую подворотню и растворилась в тенях. Никого это не удивило – девочка приходила и уходила, когда хотела. Народу на улицах было мало, но за стенами чувствовалось вечное кипение неугомонной жизни, из раскрытых окон и покосившихся дверей долетали отзвуки голосов, звон посуды и иногда – очень редко – смех. Удивительно, но даже в этом аду люди не разучились смеяться! У вампиров-то с юмором было туго, их веселили лишь низменные шутки самого жестокого характера. Интересно, над чем смеялись здесь люди?
Мы неспешно спустились по улочке, витками уводившей вниз, к реке (это была Альва, мутный и вонючий приток Ллетры), тщательно стараясь следить за тем, чтобы из нашей укутанной в тряпье поклажи ненароком не высунулось дуло автомата. Достигнув обветшавшей набережной, Герцог повел нас вдоль темных, кряжистых пакгаузов, рядами выстроившихся вдоль русла, подобно игрушечным кубикам, разбросанным каким-то великаном. Тьма стремительно густела, забытым костром догорел закат. Небо на западе было чистым, но с востока надвигалась свинцовая гряда облаков, раздувшихся как объевшиеся могильные черви и лениво ползущих над самыми крышами. Обойдя один из пакгаузов, Герцог нырнул в проулок и постучал в боковую дверь. Открылось смотровое окошко, и по ту сторону я увидел парочку опухших черных глаз, показавшихся мне смутно знакомыми. Герцог назвал пароль, который я не расслышал, и дверь резко распахнулась – на пороге стоял рослый евнух, который когда-то вместе с Анджело охранял вход в красную башню, резиденцию мастера Руфуса. Значит, и он выжил в той облаве! Анджело мигом кинулся на него и заключил в объятия:
– Марко, дружище! Как я рад, что ты цел!
Все вместе мы прошли в следующую комнату (Марко не забыл запереть за нами дверь), где увидели Аглаю, которая покачивалась на стуле возле маленькой печки и уплетала виноград. При виде нас она рассмеялась и подмигнула. Нет, несмотря на взрослую печаль в глазах она все еще оставалась сущим ребенком – сбежала только для того, чтобы нас обогнать!
Мы миновали еще несколько полутемных комнат, причем в некоторых из них было довольно людно. Все обитатели этого убежища казались ужасно занятыми – как объяснил мне Клаус, это было логово контрабандистов. Именно сюда доставлялись товары, украденные по всей стране либо полученные из-за океана, чтобы распределиться между обитателями гетто и попасть на черный рынок Кроненбурга. Руфус, конечно, тоже был здесь, все такой же напыщенный и деловитый – он вышел поприветствовать нас, но почти сразу убежал разбираться с новой партией товара, которую только что доставили с юга. Очевидно, уплетаемый Аглаей виноград был оттуда же – маленькая негодница обворовала воров.
Некоторое время мы оставались предоставлены сами себе. Потом снова появился раскрасневшийся Руфус с монументальным гроссбухом в руках. Лишь теперь у него нашлось достаточно времени, чтобы поинтересоваться целью нашего визита. Мимоходом он спросил, как поживает Сандро, и мы печально переглянулись. Герцог взял его под руку и увел в соседнюю комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Когда они возвратились, на Руфусе не было лица, он побледнел и как-то разом осунулся, ужался в диаметре, и широкие его плечи опустились под гнетом безрадостных новостей. Герцог попросил выделить нам безопасное место для недолгого постоя. Свистнув, Руфус подозвал одного из помощников и коротко шепнул ему что-то. Следуя за этим рябым и всклокоченным парнем, мы вышли в ночь (тьма уже сгустилась настолько, что можно было себе шею свернуть, ненароком свалившись в какую-нибудь канаву, а особенно темно было именно здесь, в лабиринте угрюмых безликих складов, лишенных окон). Провожатый шагал на удивление бодро, ориентируясь в темноте не хуже летучей мыши. Вскоре перед нами выросло двухэтажное строение с покатой черепичной крышей, на первом этаже которого мутно светилось несколько окошек. Оно находилось словно в колодце из черных незаселенных домов, окружавших его на манер крепостных стен. На первый взгляд местечко казалось и впрямь весьма укромным. Проводник уверил, что второй этаж полностью свободен и вполне пригоден для жилья, а также что вскоре нам доставят еду и всё необходимое, после чего развернулся и исче