ейн лунного света посреди ночной черноты, кувыркнулся в промерзлой траве и вскочил на ноги.
Что ж, мы все-таки оказались на улице, да к тому же сразу увидели своих друзей. Клаус и Уолли взволнованно кричали, размахивая руками – вот только их отделяла от нас высокая решетка, перегораживающая улицу. Да, решетка. Опять. Проклятие! Приблизившись к ней, я впился в прутья похолодевшими пальцами и принялся трясти изо всех сил. Бесполезно, преграда даже не шелохнулась.
– Что там у вас творится?! – кричал Клаус. – Мы слышали пальбу!
– Ардак, – коротко ответил я.
И словно бы в подтверждение моих слов за спиной послышался хруст крошащегося дерева. Я оглянулся и увидел, что Ардак высадил входную дверь и движется к нам через лужайку – гигантская фигура в тени облетевших, мертвых садовых деревьев. Походя он взмахнул рукой, на конце которой продолжала жужжать дисковая пила, и одно из деревьев начало медленно, лениво заваливаться, перепиленное единственным ударом. Клаус просунул ствол автомата между прутьев и надавил на крючок.
– Бесполезно! – выкрикнул я. – Пули его не берут.
Чудовище было от нас уже шагах в десяти. Я выхватил пистолет и принялся палить, целясь в голову и надеясь, что одна из пуль все же каким-то чудом доберется до мозга этого ходячего истукана.
– А ну-ка в сторону, – скомандовал Уолли.
Я увидел, как он вскинул лук и выпустил стрелу – тонкая, но удивительно жилистая рука легко натянула тетиву, треугольное острие наконечника холодно блеснуло, как искрящийся осколок льда. Послышался короткий свист, я даже ощутил, как поток воздуха легонько коснулся моей щеки. Ардак завертел приплюснутой башкой, безмолвно раззявив кривой овал рта. Стрела торчала у него из правой глазницы. Лук, натягиваясь, скрипнул вновь. С убийственным спокойствием Уолли послал в цель вторую стрелу. Отвратительно чавкнув, та воткнулась монстру в левый глаз.
Ардак покачнулся и закрутился на месте, неловко подволакивая негнущуюся каменную ногу. Умирать он явно не собирался, но, по крайней мере, больше не мог видеть нас. Сердце мое на короткий миг наполнилось ликованием, но вскоре выяснилось, что радоваться пока что рано. Ослепленный Ардак заглушил надсадно жужжащую пилу и пустил в ход куда более опасное оружие – огнемет. Пламя с шипением вырвалось из раструба на левой руке и озарило ночь, заставив корявые деревья отбросить густые, страшные тени. Я едва успел повалить Адель на землю – огненная струя прошла прямо у нас над головами, жадно лизнув решетку ограды. Клаус и Уолли отпрыгнули подальше.
К счастью, ярость Ардака была совершенно слепой в прямом смысле слова – он продолжал крутиться на месте, поливая огнем и без того черные от давнего пожара окрестности. Сухие верхушки деревьев занялись и превратились в огромные факелы. Огонь лениво пополз по стене особняка, чудом уцелевшего в прошлом пожаре. Все еще на четвереньках, мы с Адель отползли подальше, стараясь не издавать ни звука. На улице стало светло как днем, жар лизал наши щеки множеством сухих языков.
Я жестами показал друзьям, что нам нужно двигаться дальше и искать встречи в более безопасном месте. Клаус понял, и, кивнув, потащил Уолли в темную подворотню, а я аналогичным образом поступил с Адель, стараясь двигаться параллельным курсом. Проклятые упыри превратили улицы и безобразные руины Нотрака в смертельно опасный лабиринт с множеством маршрутов, и нам оставалось лишь искать место, где мы могли бы пересечься с друзьями. Безумствующий Ардак остался позади, и только рыжее зарево в той стороне теперь напоминало о его существовании. Я надеялся, что, лишившись глаз, он больше не будет представлять для нас угрозу.
Внезапно Адель остановилась и прижалась спиной к черной полуобвалившейся стене.
– Я не…Мне нужно передохнуть.
Я стиснул зубы, не зная, что делать. Промедление грозило смертью, но не тащить же ее насильно? Куда исчезло то ледяное хладнокровие, с которым она пробиралась гиблыми тоннелями в «Логове нетопыря»? Повертев головой, я приметил поблизости кривую дощатую дверь, ведущую в какой-то погреб.
– Хорошо, идем, – схватив Адель за руку, я повел ее вниз. – Устроим небольшую передышку, только подальше от посторонних глаз.
В подвале было темно, холодно и сухо. Свет проникал снаружи лишь через замутненные круглые окошки, расположенные почти под потолком, на уровне поверхности. Под одним из них я увидел рассохшуюся бочку, на которую и усадил Адель, как куклу, лишенную собственной воли. В тусклом желтоватом сиянии луны ее лицо казалось одутловатым и изможденным. Под глазами залегли тяжелые мешки, каждая морщинка сделалась глубже.
– Адель, – тихо проговорил я. – Что с тобой?
Она с трудом взглянула мне в глаза. Опущенные уголки губ чуть дрогнули.
– Я устала от всего.
– Понимаю. Мы все устали.
– Ничего ты не понимаешь! Хотя… Поначалу мне казалось, что как раз ты – единственный, кто сможет меня понять.
– Тогда хотя бы попытайся объяснить, в чем дело.
Адель умолкла и закрыла лицо руками. Когда она убрала их, я увидел, что из широко распахнутых глаз струятся слезы. Не было ни рыданий, ни всхлипываний, влажные дорожки просто сбегали по ее крутым скулам и впалым щекам. Выглядело это жутковато. Я вдруг понял, что вовсе не хочу выслушивать то, чем она собиралась поделиться.
– Это сделала я, – голос Адель казался неправдоподобно глухим, как будто невидимый кукловод говорил сейчас за нее. – Я предала всех нас.
Вот. Вот оно, то, чего я не желал слышать, то, чего боялся до самой глубины души.
– О чем ты говоришь? – как бы со стороны я услышал собственный голос, на самом деле прекрасно понимая, о чем она.
– Я сдала нас вампирам. Еще тогда, в замке Карн. Первое время они просто наблюдали, собирая информацию. Хотели накрыть разом всю подпольную сеть – не уверена, что у них получилось, ведь сведения, которые я им сообщала, были обрывочными и не всегда полностью правдивыми. Но все эти люди… Десятки погибших… Товарищи, с которыми я делила еду и кров…
– Ты не должна себя винить, – произнес я все так же безжизненно, в душе считая совершенно иначе. Чувствовала ли она фальшь моих слов? – Пытки, которым тебя подвергли эти изуверы…
– Не было никаких пыток! – она почти кричала мне в лицо, и я ощутил, как моей кожи коснулись капельки слюны, брызнувшие из ее рта. – По крайней мере, ничего такого, что нельзя было вытерпеть. Дело в моей сестре…
– Негодяи взяли ее в заложницы! Понимаю, чего не сделаешь ради самого близкого человека на свете…
– Я ненавидела свою сестру, – оборвала вдруг Адель, теперь уже ледяным голосом, и эта резкая перемена тона заставила мою спину покрыться мурашками. – Нет, она вовсе не была заложницей… Наоборот. Три года назад один из иерархов клана Дэйра сделал ее вампиршей. Что называется, из грязи в князи. Внезапно она получила все – роскошный особняк, дорогие платья, автомобили, и – самое главное – свободу. Несколько раз она связывалась со мной и осыпала насмешками, как и тогда, в детстве. Где-то в глубине души я, конечно, любила ее, но больше ненавидела. А еще – завидовала. Там, в замке Карн… Комендант пообещал, что меня тоже обратят, если я сдам сообщников. Я любила Сандро как друга и не раз сражалась с ним плечом к плечу, но… Никогда, никогда я не верила в то, что его наивные мечты однажды воплотятся в жизнь. Я свыклась с тем, что дело Сопротивления заведомо обречено на провал, и была готова умереть в любой момент… Иногда я как наяву видела всех своих соратников живыми мертвецами, гибнущими во имя пустых идеалов, и смеялась, смеялась так, что не могла остановиться. Должно быть, затаенная жажда смерти, порожденная ненавистью к самой себе, и удерживала меня в их рядах. Но когда комендант сделал то предложение… Я поняла, что отказываться просто глупо. Я могла доказать сестре, что ничем не хуже ее. Сандро и его банда все равно были обречены. А разве можно предать мертвецов?
– Можно, – тихо проговорил я. Влага застилала глаза. Ощущение было такое, будто мне в спину воткнули нож, да еще и безжалостно провернули его в ране. – Но почему ты здесь?
– Разве не понятно? – она горько рассмеялась, а потом начала рыдать. – Меня обманули. Упыри предали меня, и я это полностью заслужила.
Я обнял ее, и какое-то время мы вместе сотрясались в рыданиях, как актеры дурной мелодрамы. Несколько раз я начинал смеяться, но не понимал, почему.
– И только теперь, – продолжила она, – когда оказалось, что мое падение было совершенно напрасно, я прочувствовала всю мерзость предательства. Как видишь, никаких оправданий и смягчающих обстоятельств.
Она устало взглянула на меня.
– Я больше не хочу жить.
– Именно поэтому… Поэтому тебя тянуло ко мне? Я тоже казался тебе предателем собственного народа?
– Наверное, – она устало пожала плечами. – Мы были похожи. Чужие среди своих. Так что именно ты должен сделать это.
– Что?
Спокойным, лишенным страха или отчаяния жестом она извлекла из-за пояса кинжал.
– Убить меня, конечно же. Не строй из себя идиота.
– Не говори ерунды, – ее лицо вновь превратилось в расплывчатое пятно перед моими глазами – никогда в жизни мне еще не приходилось столько плакать. Внезапно я тоже сделался себе отвратителен, словно бы разделив с Адель всю глубину ее самоуничижения. И заскрипел зубами в бессильной ярости.
– Ты… Тебя должен судить трибунал.
– Хочешь, чтобы о моем позоре узнали все? Хочешь втоптать меня еще глубже в грязь?
– Нет. Боги, нет!
– Тогда сделай это сам. Окажи мне последнюю услугу. Иного выхода все равно нет.
Я знал, что она права. Знал, что руки ее по локоть в крови, как и мои, а совесть – наличие которой отличает человека от вампира первее физиологических признаков – может быть страшным судьей… Все это напоминало липкий кошмарный сон, в котором я безнадежно тонул, задыхался под гнетом противоречивых чувств, слипшихся в моем сердце в один тугой отвратительный комок. Лезвие вошло в ее плоть почти беззвучно. Удар снизу, под ребра, в самое сердце. Я был обучен убивать разными способами, и этот был милосерднее прочих. Последний вздох с тихим шелестом вышел из раскрывшихся губ, и я в последний раз поцеловал ее, ощущая приятную мягкость и тепло ее губ, которым вскоре предстояло навеки похолодеть.