Глава 6
Некрытый переход между двумя отделениями больше походил на длинную, продуваемую со всех сторон клетку. По дальней стороне стелился туман, не давая разглядеть ни одной детали, что позволяло фантазии разгуляться по полной.
Прислонившись лицом к прутьям, я силилась разглядеть на улице хоть что-то, кроме неба, луны и высокой стены в нескольких футах. Но все застилал туман.
Я подумала, что в этом месте изломанные фигуры зомби были бы очень к месту.
— Больше похоже, что это строили для хищных зверей, а не людей, — сказала я, передергивая плечами.
Гаррет рассеянно кивнул, копаясь отмычками в замке.
— Это ты еще пациентов не видела.
— В каком смысле?
— Ну… у них знаешь, на голове и руках такие… штуковины… решетчатые. Ума не приложу, зачем они были нужны, но в целом сослужили неплохую службу.
Я недоуменно взглянула на его спину.
— Гаррет?
— Когда один до меня добрался, эти решетки не дали ему меня, э-э-э… съесть.
— Ну, ты ведь их всех убил…
— Не уверен.
— Га-аррет!
Раздался щелчок открытого замка и тихий скрип.
Я вздрогнула.
В этом переходе, как только мы вступили внутрь, закончились все звуки. Здесь никто не вздыхал, ни кричал и не плакал. Словно Колыбель была не властна над этим местом.
— В Белом Зале я не открыл одну из палат, потому что там кто-то был, — пояснил Гаррет, поднимаясь. — Но я сомневаюсь, что эти парни сумели изобрести отмычки за годы заточения. Идем. И не забывай про ведьму.
Как же тут забыть? Арбалет давно был заряжен, но с появлением электричества мне больше не нужно было держать шар света, лишая себя преимущества магической атаки. Если мы ее не провороним, то сможем уничтожить опасность на расстоянии.
Мы вошли внутрь, осторожно ступая по грязному каменному полу — Гаррет впереди, а я сразу после него.
Небольшая комната с двумя проемами без дверей и камин, больше здесь ничего не было. Следом еще одна такая же, и дальше за ней…
— Регистратура, — негромко сказал Гаррет. — Там были ящички под стойкой, давай глянем, не уничтожил ли их огонь.
Комната была огромной, полукруглой, освещенной несколькими простыми люстрами. И она была пуста. Стараясь не наступать на металлическую решетку, прикрывающую слив, мы вышли на середину. По краям виднелись две железные двери, за каждой из которых горел яркий электрический свет. Гаррет чему-то кивнул, вглядевшись туда, обвел взглядом пространство и остановился на большом проеме с лестницей. Рядом на стене висела металлическая табличка, но я не смогла разглядеть, что там написано.
— Когда я туда забрался, увидел на столах несколько больших драгоценных камней… Так увлекся, что не заметил подкравшегося ко мне кадавра.
Он шептал, растягивая губы в насмешливую и злую улыбку.
— Я никогда так не орал от испуга, Энни. Думал, что сердце остановится прямо там на радость всем обитателям. И никогда так быстро не бегал, пожалуй…
Я подавила смешок, представляя себе бегущего и орущего Гаррета.
— Смейся, — возразил он, заметив. — Это самое смешное событие, здесь произошедшее, уверен.
На этот раз смеяться не хотелось.
Я с трудом перепрыгнула высокую стойку и попала в небольшой темный закуток.
На столешнице лежала раскрытая книга и листок.
«Доктор Ханскомб,
Сегодня умер еще один пациент. Во время тепловых процедур больных нельзя оставлять без присмотра…»
Я отбросила его, потеряв интерес и подтянула пальцами книгу, вчитываясь в выцветшие строки:
«Список пациентов Белого зала.
Пациент N 1 — камера 1 (изолятор). Носит восковую маску, скрывая свое изуродованное лицо. Содержится в изоляторе. Отзывается на кличку Король Никто. Хитер и опасен.
Пациент N 2 — камера 2. Разрешено пользоваться тупыми ножами и вилками. Посещение Столовой только под надзором персонала.
Пациент N 3 — Имущество — свеча. Страдает нарколепсией. Во время приступов болезни спускается в Морг…»
Ага, кажется, это наш товарищ… Я опустилась на колени и начала быстро открывать железные ящички. Кое-какие бумаги действительно обуглились, но не так страшно, как я боялась. Читать было можно. Тонкая тетрадь — грязно-серая с черными, рассыпавшимися краями нашлась в пятом ящичке.
Я быстро пролистала ее, замечая уже знакомый почерк доктора Петтихью, но…
Гаррет склонился надо мной, читая вслед.
— Симптомы-симптомы, поведение… заберем с собой. Некогда сейчас читать.
— Но ничего про лечение.
Он поглядел на меня, словно на дурочку, и нервно фыркнул.
— Если болезнь редкая, все важные документы хранятся где-то в более укромном месте.
Знать бы, где находятся кабинеты врачей…
Я затолкала в сумку тетрадь и поглядела на него.
— Ты знаешь местную топографию, так и думай сам…
Он кивнул, морщась, словно пытаясь вспомнить, а я насторожилась. Что-то здесь было не то, что-то лишнее. Лишнее, помимо звуков Колыбели, которые здесь пронизывали воздух едва слышным воем и вздохами. Что-то выбивалось из общего фона неправдоподобностью.
Я прислушалась.
Тик-так.
Тик-так.
Часы!
Идут!
— Гаррет? Ты слышишь, как тикают часы? — тихо спросила я.
Он машинально кивнул, все еще хмурясь.
Часы, меня поразившие, висели на противоположной стене — обгоревшие так, что не видно было даже циферблата. Тиканье вплеталось в воздух, не видя препятствий, дразнило слух нервным ожиданием.
— Не понимаешь? Гаррет, прошло полвека, а у них до сих пор не кончился завод.
— Ну да. А это здание построено из камней, и однако живее нас с тобой.
Ну, с этим бы я поспорила…
— И еще сами по себе хлопают двери, поднимаются сгоревшие мертвецы. Нашла чему удивляться.
— Но это ведь техника, — не согласилась я.
Он отмахнулся.
— Пошли, осмотрим Аудиторию Лоботомии и спустимся в Морг. Больше здесь ничего нет — столовая, коридоры, помещения для процедур, пара гостиных и палаты пациентов.
Я замерла. Как так может быть?
— И это вся Колыбель? А второй этаж?
Он поманил меня в коридор, начинавшийся прямо за стойкой регистрации.
Мы тихо вышли, до боли в глазах всматриваясь в пустое пространство, неуютно освещенное ярким светом.
— Он завален, — пояснил Гаррет. — И там старые детские спальни, они общие, а потому небезопасны. Какой идиот станет селить буйных в общие комнаты без дверей?
Он нахмурился, и я поняла, что это была не самая приятная для него тема.
Мы медленно продвигались по коридору, осматриваясь, но ничего не находя. А Колыбель вздыхала за нашими спинами, стонала тысячами давно покойных голосов, смеялась пронзительным скулежом, перемешиваясь с треском ламп.
Здесь было не так страшно, как за зарешеченным коридором. Почему — я не знала, но догадка, подсказанная тихим шепотом Колыбели, вязла в мыслях.
Здесь ты не одна. И дело не в Гаррете — здесь есть реальная опасность. Гораздо забавнее чуть разжать щупальца страха и дать мертвым поохотится за жертвами.
Мы прошли мимо двери в регистратуру и свернули влево. Коридор заканчивался проемом с точно такой же железной дверью.
«Аудитория Лоботомии».
Туда, куда нам было нужно.
Я порадовалась, что нам не пришлось долго петлять каменным венам здания, но тут же остановилась, когда мои шаги гулко зазвучали по металлической поверхности.
Пришлось красться, чтобы ненароком не привлечь на свою голову бродящую где-то ведьму.
Я надеялась, что мы ее не встретим, раз уж мы собирались посетить здесь всего два места. Гаррет опередил меня на пару шагов, когда до нас донесся едва слышный голос, повторявший мое имя.
— Энни!
— Что это? — зашептала я, ощущая, как по венам течет страх.
Сердце забилось, ударяясь о грудную клетку.
Голос показался знакомым, но был слишком далеким, чтобы я смогла его опознать.
— Не знаю, — сказал побледневший Гаррет.
Его глаза забегали, ища источник звука, но Аудитория Лоботомии была пуста.
— Энни!
— Откуда оно знает мои имя? — в шепоте появились легкие истеричные нотки.
Гаррет еще раз осмотрелся, а потом схватил меня за плечи.
— Не слушай и не думай, помнишь? Мы ищем бумаги, а не ответы на абсурдные вопросы. Пошли.
Я кивнула, и мы двинулись.
Это было странное место. Полукруглый кабинет, а вместо стен проемы, в одном из которых стояло кресло с цепями.
Вероятно, именно в него усаживали несчастных пациентов…
— Энни!
Заткнись-заткнись-заткнись!
Гаррет шарил по ящикам столов, быстро вскрывая их отмычками, просматривал бумаги, отбрасывал их, морщась, и нервно оглядывался по сторонам.
А я зачарованно пялилась на кресло, невольно представляя, как на моих руках защелкиваются старые кандалы, голову обхватывает обруч, лишая движения, как к глазу тянется блестящий инструмент, а я не могу двинуться, не могу закричать, только молить про себя:
Нет-нет-нет. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, только не я!
Меня замутило, и я согнулась, тяжело дыша. Сердце колотилось что есть мочи, гнало по венам отравленную ужасом кровь, стучало в висках звонкими ударами молота.
Нет-нет-нет, ты опять? Не думай, лучше помоги Гаррету…
— Энни!
— Энни! Что с тобой?
Он опустил на плечо руку и наклонился, заглядывая в лицо. Гаррет казался обеспокоенным.
— Они вставляли эту штуковину прямо в глаз, — прошептала я, не в силах отогнать видение. — Прямо в глаз, Гаррет. А они не могли даже пошевелиться, только наблюдать, как эти… врачи лишают их себя. Единственное, что у них осталось.
Он промолчал.
— Почему это допустили?
Дурацкий вопрос. Но несправедливость даже спустя столько лет жгла чувства, всплывала в голове яркими картинками. Как остальные собирались, наблюдали — безучастно к пациенту, но со жгучим любопытством к самому процессу. Наблюдали, как обрывалось сознание, измученное болезнями и страхом, как от человека с прошлым, с историей, оставалась одна оболочка, не способная больше принять ни одного решения.