«И они все там. Все дети, весь персонал, все больные. Они плачут и зовут, вздыхают, кричат. Там столько голосов! Почему нельзя ее разрушить? Я видела сердце Колыбели, оно тоже может бояться».
Писать было утомительно и долго, но может, после этого голоса оставят меня в покое? Я не хотела сегодня заснуть и снова увидеть Колыбель, позволить уснувшему разуму снова показать мне все страхи.
— Потому что никто не берется. Кто в здравом уме подойдет к Колыбели?
Он осекся и виновато улыбнулся.
— Энни, то, что ты сделала… Не думай, что я не благодарен. Но у меня в голове не укладывается, что ты решилась пойти туда.
«Мне было страшно».
Кофе был теплым и не раздирал горло так сильно, как в первый раз. Но говорить я не решилась — кашель слишком выматывал меня, заставляя огромный молот биться в голове. Но как же хотелось сказать все, не укорачивая вертящиеся в голове фразы, вылить кошмар холодных комнат, ужасного кресла для лоботомии, в теплый воздух привычного мира.
Я наморщилась, сдерживая слезы.
Было еще кое-что там, то, что я узнала, теряя остатки сознания и концентрации, и забыла. Кто отчаянно выкрикивал мое имя, звал — человеческим голосом, и я была уверена, что это не был морок с глупой считалкой.
Артемус верно понял то, что я написала.
— Ты ведь была у меня, ты могла спросить прямо. Думаешь, я убил бы Гаррета за то, что он тебе рассказал?
Я потянулась к перу, но он меня остановил, заглядывая в глаза.
— Я знаю, что ты напишешь. Ты мне не веришь по старой привычке. Ты думаешь, что я разделяю тебя и работу настолько, чтобы пожертвовать тобой и твоими интересами. Если того потребуют обстоятельства. Ведь так?
Я смутилась от того, как он верно сформулировал свои слова — будто порылся в моей голове, услышал обрывки мыслей и сложил их вместе. И кивнула — не хотела врать после всего того, что принесла нам ложь Гаррета.
Артемус беспомощно улыбнулся и пожал плечами, а я, чувствуя себя виноватой, обняла его, желая лаской загладить неприятную правду.
— Мы поговорим об этом потом, — вздохнул он, осторожно целуя меня. — Энни, единственное, что мне осталось непонятным — это призрак в доме Изена. Тот мальчишка слишком испугался Гаррета, чтобы рассказать все внятно. Да и… Гаррет сразу дал ему в зубы, честно говоря. — Я улыбнулась, хотя Дикки мне было немного жаль. — Да и времени я не хотел терять — ты лежала здесь без сознания, а Гаррет смылся, как только понял, что ты выживешь.
Слово «выживешь» немного покоробило меня, но я отчетливо помнила, как умирала там, и могла представить испуг Артемуса.
— Так что я понял только, что призрак жил давно и в его появлении замешан покойный Изен. Не надо, не пиши, подожди, пока я не вылечу твое горло.
Но я не послушалась. Призрак и Дикки, вползшие было в голову, исчезли.
Я вспомнила о том голосе в Колыбели. Он был особенно четко слышен возле выхода, когда я потеряла сознание, он был знаком мне, и я его узнала. Я ему обрадовалась — за секунду прежде, чем забыть.
Дрожащие пальцы — а я вдруг почувствовала кислый вкус кофе, словно бы он не был до этого восхитительно-прекрасным, вывели еще три слова:
«Ты был возле Колыбели».
И еще:
«Я тебя слышала. Ты звал меня».
«Ты все знал почти с самого начала».
«Ты оставил меня там», — я не посмела написать, слишком дрожали руки.
— Так значит, ты меня слышала, — сказал Артемус. — И не откликнулась.
Я отодвинулась от него, потеряв вдруг желание прикасаться к кому-либо.
«Голосов было много».
— Приняла меня за одного из них? Из мертвых.
Я пожала плечами. Какое это теперь имеет значение? И обняла себя за плечи, сраженная своим неожиданным спокойствием. Может быть, я слишком устала переживать, а может быть, я просто слишком устала, но всплывшая в голове правда не вызывала того, что вызвала бы неделю назад. Разочарование, гнев, обиду и желание все сокрушить.
Артемус не отводил от меня взгляда, но стал серьезен. Он что, правда рассчитывал, что я не вспомню? Или что не услышу?
Его вина в глазах — достаточно привычная — тоже не вызывала особых эмоций.
— Энни, — мягко сказал он. — Ты не понимаешь, я в Колыбели — это очень плохая идея. Чем ярче ум и способности, тем изощреннее ее пытки. Ты справилась со своими, чуть не угробив Гаррета. Если бы не справился я, не было бы никаких «чуть». Я знаю, что такое Колыбель, и я знаю, где мне нужно остановиться.
Я вздохнула. Его слова были интересны, но мысли о выборе, что сейчас я могу избавиться от Артемуса и этой странной, обреченной привязанности, захватили воображение.
«Ты оправдываешься».
— Пытаюсь объяснить, что мной руководила не только трусость.
А вот это интереснее.
«Ты ее боишься?»
У меня был повод, даже несмотря на то, что Артемус вытащил меня с того света, я могла покончить с этим раз и навсегда. Это было заманчиво, особенно если думать, забыв об эмоциях, которые так неожиданно спрятались.
— Прости, Энни, — вздохнул он. — Возможно, я должен был туда пойти, учитывая по какой причине оказалась там ты, но это было… нерационально. Я был уверен, что вдвоем вы выберетесь.
Но если я навсегда порву с Хранителями, чего я больше получу — выгоды или обратного?
Мне нужно было подумать, но Артемус ждал, сидя рядом со мной, и я волновалась. Я всегда волновалась, когда он ждал чего-то от меня. А разум шептал, что он делает достаточно, чтобы забыть об этом маленьком предательстве, и будет делать еще больше, если я проявлю благоразумие.
И потом — главное, а я никак не могла забыть своих мыслей перед обмороком — он нужен мне, он меняет меня и становится на определенную ступень в моей жизни. Ступень важную, заменить которую некем. И которую, даже несмотря на едкое противное чувство в груди, я менять не хотела. Может быть, я сама становлюсь чудовищем, меряя свою привязанность выгодой?
Ведь ему я тоже нужна — он тратил на меня достаточно времени и своих сил, и что немаловажно — терпения. И получал в ответ гораздо меньше, как мне казалось, просто потому, что я сама не располагала всем тем, что было у него. Ни знаниями, ни силой, ни связями. Я платила ему почти что одной привязанностью и заботой — редкой, как и наши встречи. И помощью, пожалуй, которую он почему-то просил у меня, имея под рукой весь орден одаренных послушников.
— Я пропустил момент, когда вы выбрались из Колыбели, потому что возникли проблемы. А когда вернулся и увидел запертые ворота, понял, что вас здесь нет. И пошел следом, предполагал, что тебе нужна помощь. К сожалению, тебя так сложно выследить, Энни, что я в итоге вышел на Гаррета.
Оправдания были идиотскими, и я бы с куда большим удовольствием выслушала виноватую тишину. Но Артемус изначально был ведущим, а я изначально согласила на роль ведомой, так что не мне было жаловаться.
Я искоса взглянула на него и нацарапала на исписанном листе то, что так просилось:
«Не оправдывайся».
Я надеялась, что когда-нибудь я расскажу, о чем думала в этот момент, и он оценит мой поступок. В конце концов, Гаррету я прощала гораздо большее, и буду прощать дальше. Для начала, конечно, отвертев ему голову за бессовестное вранье и прогулку по проклятой лечебнице.
Я была неправа только в одном — в тех своих последних мыслях. Я тогда жалела, что так и не позволила Артемусу перейти порог обычных объятий, жалела, что не решилась подарить ему свое доверие — перед смертью. И его, и моей.
Последние мысли нередко переходят ту грань, которую в обычной жизни человек не станет переходить. Я не стала.
И, пожалуй, не стану.
Конец
.